«Эпифании» Иманта Зиедониса (Юрий Левитанский)

«Эпифании» — слово греческое. Отраженье. Откровенье. Тончайший импульс, короткая вспышка, выхватывающая из темноты мгновенье быстротекущей жизни, высвечивающая напряженье мысли, жест, ощущенье, событье, поступок, предмет...

Несколько слов об этой книге

С Имантом Зиедонисом, замечательным латышским поэтом, я познакомился несколько лет назад, когда волею судеб впервые оказался в родной его Латвии, на побережье этого северного залива, и был очарован сдержанной красотой неведомого мне доселе края, пленен ароматом и красками этой земли, где поэзия проживала издревле.

«Мы коснулись друг друга, прикоснулись, соприкоснулись». (И как выяснилось, у нас их достаточно было — точек для соприкосновенья).

В стенах Домского собора, в трубах знаменитого его органа, пели разноголосые ветры семи столетий.

Где-то за медными соснами, в дюнах, за шуршаньем песка и хвои, за тихими всплесками вечереющего моря, отчетливо проступали строгие строки Вейденбаума и стройные строфы Райниса, вписанные в этот ландшафт навечно.

В просторном рыбацком доме, в доме родителей Зиедониса, за щедрым рыбацким застольем, легко и свободно касаясь друг друга, проникая друг в друга и сохраняя свою основу, свой запах, свой цвет и звук, перемежались латышская речь и русская, близость леса и близость моря, размеренное дыханье прозы и стремительное теченье стиха.

Я несколько был удивлен, когда Имант сказал мне:

— Ты должен перевести мои «Эпифании».

— Но я ведь, насколько тебе известно, не прозаик! — ответил я.

—Я тоже, — ответил Имант. — Я тоже. Именно поэтому. «Эпифании» — это не проза в обычном смысле. Думаю, это ближе к стихам.

Ближе — но все-таки — не стихи?

И вот эта книга.

Стихи или проза?

Может быть — стихотворенья в прозе?

А может быть — проза в стихах?

«Эпифании» — слово греческое. Отраженье. Откровенье. Тончайший импульс, короткая вспышка, выхватывающая из темноты мгновенье быстротекущей жизни, высвечивающая напряженье мысли, жест, ощущенье, событье, поступок, предмет.

Короткие вспышки, импульсы, порою в чем-то и противоречащие друг другу — диалектически противоречащие друг другу — соединенье разнородных явлений и даже полных противоположностей в единый — диалектически связанный — непрерывный поток. И общее направленье потока — от рожденья к рожденью, от рожденья и снова к рожденью, вечное торжество жизни над смертью, жизнь, ее вечный, неодолимый, надо всем торжествующий ритм.

Такова эта книга.

И все-таки — стихи или проза?

Над каждым отдельным отрывком (новеллой? стихотвореньем?) — три звездочки, как над лирическими стихами.

Отчетливость ритмов. Ритмов разнообразных. И — классически, канонически стихотворных.

И вкрапленья рифм, полновесных и точных, вкрапленья откровенно рифмованных, многократно рифмованных строк.

Некоторые из эпифаний (особенно во второй части книги) — это просто стихотворенья в чистейшем виде, лишь начертанные в непривычном для стихов порядке.

И — сам принцип образного ассоциативного мышленья, принцип, манера поэтического виденья мира, предметов, вещей.

Так что же — стихи или проза?

Образ грани, невидимой грани, границы вещей и явлений — он не зря столь любим Зиедонисом.

На границе, на грани высокой поэзии и серьезной, взыскательной, обстоятельной прозы.

На границе — и в сочетанье, в переплетенье — на границе фольклорных народных традиций и поисков самой новейшей формы и стиля.

На границе — в сочетанье, в переплетенье — сугубо национального и того, что волнует весь человеческий род.

Старинные латышские песни, города, деревни и реки, обычаи и пейзажи этой земли здесь нашли себе место, уместились и разместились привольно.

Тональностью, мироощущеньем, переплетеньем национального и общечеловеческого «Эпифании» заставляют меня нежданно вспомнить роллановского «Кола Брюньона», прекрасную книгу, о которой сам автор сказал, что она «смеется над жизнью, потому что находит в ней вкус и сама здорова».

А некая, как бы от самой земли идущая простоватость и грубоватость — не раблезианский ли, земной и здоровый, витает здесь дух?

Такова эта книга, умная и живая, написанная с предельной искренностью и высоким напряженьем мысли и чувства, полная лиричности и иронии, порою сарказма, порой озорства, порой полемичности.

И доброты. Доброты к земле своей. К человеку. К людям.

1977