«Третий радующийся»

Владелец художественно-реставрационной мастерской «Преображение», Борис Семенович Жохов, более известный как Жох, сидя в своем офисе в ожидании заказчиков, предавался невеселым раздумьям. А именно — о том, как досадно и нелепо провалилась придуманная им хитроумная операция по внедрению в Михайловское епархиальное управление. Хотя, казалось бы, все шло лучше некуда: новый начальник областного УФСИН Рашид Адилханов (век бы не вспоминать о том, где и при каких обстоятельствах Жох познакомился с этим человеком!)^[1] устроил ему встречу с епископом Михайловским и Наволоцким Михаилом. А тот, хотя и имел зуб на человека, под предлогом реставрации похитившего из храмов его епархии едва ли не все старинные иконы, не смог устоять перед очередной хитростью Жоха. Ведь новый епархиальный сайт, пробную версию которого Борис Жохов продемонстрировал архиерею при той встрече, был сплошным панегириком Владыке. Вот он и клюнул на лесть… да и кто на нее не клюнет? Однако в Патриархии новый сайт Михайловской и Наволоцкой епархии получил иную оценку… В итоге епископа перевели в другую епархию, куда он поехал, словно в ссылку. А Жох в епархиальном управлении снова «персона нон грата». Мало того — духовные чада и почитатели Владыки Михаила ославили его на всю область. Мол, по его вине епархия лишилась любимого архиерея. Это не замедлило сказаться на доходах Жоха: число его заказчиков и покупателей резко уменьшилось. И теперь приходится думать, как поправить дела…

Тут-то к Жоху и пожаловал необычный гость. То был собственной персоной директор городского рынка, Фархад Наилевич Мамедов^[2].

Они с Жохом были знакомы давно. Хотя не являлись друзьями. Прежде всего, потому, что для каждого из них превыше всего была собственная выгода. А дружба подразумевает самопожертвование. Поэтому их знакомство было всего-навсего взаимовыгодным сосуществованием. Господин Мамедов вспоминал о Жохове лишь, когда нуждался в его услугах. А Жох старался услужить богатому и влиятельному клиенту с выгодой для себя самого. И никогда не прогадывал.

Не иначе как по восточной традиции, господин Мамедов начал разговор издалека.

— Вот что, Боря. Слышал я, будто у тебя есть лицензия на реставрацию архитектурных памятников…

— А что, Фархад Наилевич, неужто вы себе памятник прикупили? — усмехнулся Жох.

— Можно и так сказать… — в тон ему ответствовал директор рынка. — Ты что-нибудь слышал о здешней старой мечети?

— Обижаете, Фархад Наилевич! Не только слышал, но даже подсобрал кое-что по теме…

— И что же ты там подсобрал? — поинтересовался господин Мамедов.

Вместо ответа Жох извлек из стоявшего в углу шкафа альбом в потертом переплете из черного коленкора, открыл его… На первой странице была приклеена дореволюционная почтовая карточка с изображением двухэтажного деревянного здания, увенчанного ребристым куполом. Над входом в здание высилось сооружение, напоминающее колокольню в шатровом стиле. Лишь по полумесяцу на ее верхушке (точно такой же находился и на куполе) можно было догадаться: хотя это и храм, но отнюдь не православный. О том же свидетельствовала надпись в правом углу фотографии: «город Михайловск. Магометанская мечеть».

— Вот так она выглядела снаружи. — тоном заправского экскурсовода пояснял Жох, медленно перелистывая страницы альбома. — А вот так — внутри. Вот молитвенный зал. Вот михраб^[3]. Вот лестница, ведущая на женскую половину. По правде сказать, не помню, откуда ко мне эта вещица пришла. — промолвил он, закрывая альбом. — Сто лет лежит. Этому зданию ведь тоже скоро сто лет будет…

Фархад молчал. Жох покосился на него. Директор рынка сидел в задумчивости, вперив глаза куда-то вдаль. Что за чудеса? Неужели господина Мамедова вдруг посетили, так сказать, мысли о вечном? Кто бы мог подумать?!..

И тут Фархад заговорил…

* * *

— Какое убожество! — презрительно произнес он. — Это же не мечеть, а сарай! Вот скажи мне, Боря… Скажи — разве можно прославлять Аллаха в таком сарае?

— Не знаю. — уклончиво ответствовал Жох, несколько изумленный столь внезапным порывом благочестия у господина Мамедова. — Я же не мусульманин.

— Вот и я о том же. — кивнул директор рынка, словно не расслышав его ответа. — А эти татары уперлись рогами, как бараны, и твердят: «надо ремонтировать, надо восстанавливать!»

— Так за чем же дело стало? — спросил Жох. В самом деле, к чему клонит господин Мамедов? Нет бы сказать прямо…

— Так сарай этот архитектурным памятником признали. — съязвил Фархад. — И поэтому чинить его могут только те, у кого есть лицензия.

Теперь Жох понял, с какой стати к нему наведался господин Мамедов. Как видно, по примеру других бизнесменов директор рынка решил заняться благотворительностью. Уделить, так сказать, толику от своих доходов на дела благочестия, дабы заручиться на будущее помощью Всевышнего… Что ж, Жох всегда готов услужить старому знакомому. Как в свое время он услужил михайловским попам, которые своими руками отдавали ему на реставрацию ценные иконы, получая взамен подделки, искусно выполненные в мастерской «Преображение»…

— Лицензия-то у меня имеется. — промолвил он. — Только там ведь наверняка за сто лет все сваи сгнили. В нашем болоте дерево долго не живет. А где мне хороших плотников взять?

— Будут тебе плотники. — обнадежил его Фархад. — Есть у меня знакомый мужичок — они по всей стране деревянные церкви рубят. С деньгами тоже проблем не будет. Это же на святое дело…

Жох с изумлением взглянул на Фархада. И увидел в глазах господина Мамедова то же самое, что, вероятно, читалось сейчас в его собственном взгляде…

* * *

Надо сказать, что пресловутая старая мечеть была не просто памятником архитектуры города Михайловска. Но и самой северной мечетью в России. Правда, обо всем этом вспомнили лишь спустя семьдесят с лишним лет после ее закрытия. А именно — когда известный краевед и автор серии книг, посвященных истории города Михайловска, Владимир Иванов, выпустил в свет очередной свой труд, озаглавленный — «Татарская слобода». Перед этим ряд глав из будущей книги опубликовала местная газета «Двинская волна». Вот тут-то горожане и стали вспоминать: кто — родительские рассказы, кто — покойного молочника Равиля с соседней улицы, кто — старых институтских преподавателей с татарскими фамилиями. А кто — тот участок на старом городском кладбище, где стояли заброшенные надгробия с выбитыми на них полумесяцами и надписями на каком-то непонятном восточном языке…

… Первые документальные упоминания о михайловских татарах, обнаруженные Владимиром Ивановым в архивах, относились к 1875 г., когда повелением императрицы Екатерины Великой в Михайловск за пособничество вору и разбойнику Емельке Пугачеву были сосланы Юсуфка Галимов, Ибрагимка Бикинеев и Ахметка Ишемятов с женами и детьми. Надо сказать, что невольные переселенцы достаточно быстро освоились на Севере. Благо, здешний климат немногим отличался от такового на их родине. Зато житье было куда легче: нет ни баев, ни казиев-лихоимцев^[4], ни жадных мулл — одно слово — такой свободы, как в этой ссылке, они отродясь не видывали! А потому вскоре в Михайловск уже по доброй воле в поисках лучшей доли стали приезжать многочисленные родственники вышеупомянутых Юсуфки, Ибрагимки и Ахметки, которых местные жители насмешливо звали «сиротами казанскими», а то и проще — «татарвой».

Они селились на окраине города, на месте, прозванном «татарской слободой». А жили и кормились торговлей фруктами, овощами да бакалеей. Правда, в отличие от местных купцов, торговали татары весьма странно. Как говорится, на свой салтык… одним словом, не по-русски…

В самом деле, зайдя в лавку к татарскому купцу, горожанин мог купить любой товар на вес. Хоть фунт, хоть полфунта, хоть и вовсе пару-тройку золотников^[5]. Причем товары эти отличались отменным качеством, и были разложены на полках так искусно, что просто глаз не отвести. Казалось, они так и просят, чтобы их купили… В итоге редкий посетитель лавки, где торговал купец-татарин, не выходил из нее с пустыми руками. Вдобавок, постоянным покупателям делались скидки… Таким образом, не ведая о так называемом мерчандайзинге^[6], сметливые татарские купцы успешно применяли его принципы на практике. В то время как русские купцы по старинке продавали товары только упаковками. Вдобавок, норовили то обвесить покупателя, то ловко всучить ему подпорченный продукт. Ведь испокон веков торговля на обмане стоит. Не обманешь — не продашь. Да где татарве это понять?!

Сколько раз почтенные михайловские купцы пытались объяснить неразумным татарам: неправильно они торгуют! А вот как надо делать… они так всегда поступают, и всегда остаются не в накладе — в барыше. Однако татарские купцы упрямо твердили им в ответ:

— Нам так нельзя. Аллах запретил.

И что же? В недолгом времени вся торговля так называемыми колониальными товарами, да, собственно, почти вся торговля в Михайловске перешла в руки купцов Галимовых, Бикинеевых и Ишемятовых. А их русские конкуренты, гнавшиеся за сиюминутным барышом, растеряв всех покупателей, разорились вчистую. Ведь обман, особенно наглый и откровенный обман, никому не по нраву…

Впрочем, татарские купцы, войдя в силу, не изменили своим правилам торговли. И мудро сочетали заботы о собственной выгоде с заботами, так сказать, об общественной пользе. Они помогали деньгами и продуктами городским богадельням и сиротским приютам, благоустраивали городское кладбище, где погребали иноверцев, и часть которого была отведена для захоронения магометан. Мало того: они охотно покровительствовали различным нововведениям. Например, купцы Бикинеевы потратились на пуск в Михайловске трамваев. Могли ли в таком случае городские власти не уважить просьбу почтенных благотворителей о том, чтобы трамвайные остановки были расположены рядом с их лавками и магазинами?..

К концу Х1Х в. татарские купцы в Михайловске пользовались таким уважением и влиянием, что один из них, купец второй гильдии Ахметзян Ишемятов, был даже выдвинут в гласные городской думы. Мог ли его далекий предок Ахмет Ишемятов, привезенный под конвоем в северную ссылку, помыслить о подобном возвышении своего потомка?!

Ахметзян Ишемятов был человеком молодым и образованным. Надо сказать, что в ту пору многие татарские купцы, изрядно обрусевшие за годы житья в Михайловске и считавшие этот город своей родиной, стремились обучить сыновей в гимназии, а то и в университете. И вывести их в адвокаты, учителя или врачи. Ведь то — большие люди, не чета купцам… Невдомек им было, что тем самым готовят они погибель собственным домам и всей татарской слободе. Ибо знание надмевает^[7]. И часто случается так, что образованный человек забывает веру и традиции своего народа. Но Ахметзян Ишемятов, сам пройдя через этот соблазн, как железо сквозь огонь, уверился в том, что сила любого народа — в его вере и традициях. И делом своей жизни положил укреплять их. Да не станут его соплеменники пресловутыми иванами, не помнящими родства!

Употребив всю свою власть и влияние, Ахметзян Ишемятов добился у городских властей разрешения открыть в Михайловске школу и училище для татарских детей. А впоследствии — построить мечеть. Ведь что, как не вера, способно сплотить народ воедино?! А где есть единство и согласие — там жизнь и сила^[8].

К этому времени в портовом городе Михайловске, населенном людьми самых разнообразных племен, наречии и состояний, уже имелись лютеранская кирха и англиканская церковь. А на окраине, в районе бойни. стояла хоральная синагога. Были свои часовни даже у гонимых властью старообрядцев-поповцев. А по домам и частным владениям, каждый на свой лад, молились беспоповцы разных толков, штундисты всех мастей и адепты какой-то недавно завезенной в Россию веры, последовательниц которой горожане насмешливо прозвали «еговными куколками». И вот наконец, в 1905 году, в татарской слободе, давно уже ставшей одним из центральных районов Михайловска, на участке, приобретенном на средства купцов Ишемятовых, была построена мечеть.

Ее появление вызвало бурю негодования у епархиальных властей. Но не потому, что мечеть была построена едва ли не по соседству с кафедральным собором. И не потому, что пение муэдзина угрожало нарушить покой жителей соседствовавших с нею домов. Нет, дело было совсем в ином: поморские плотники, возводившие мечеть, не имея представления о том, как должен выглядеть магометанский храм, соорудили нечто весьма похожее на те деревянные церкви, которые они навыкли строить. Именно это сходство мечети с православным храмом и возмутило епархиальные власти. Впрочем, вскоре они успокоились и смирились, получив заверения в искреннем уважении от старейшин почтенных семейств Ишемятовых, Галимовых и Бикинеевых, а также от градоначальника Мартина Оттовича дес Фонтейнеса, подкрепленные щедрым пожертвованием от михайловского татарского купечества. А тем временем в новой мечети был совершен первый намаз.

Мог ли знать Ахметзян Ишемятов — он не спас татарскую слободу. Он лишь отсрочил ее гибель.

* * *

Тем временем грянула революция. А за ней — гражданская война. После нее в Михайловск хлынули беженцы со всей России. В том числе и татары. Однако в отличие от своих зажиточных и образованных михайловских соплеменников, то были простые, малограмотные, а то и вовсе неграмотные люди. Они брались за самую тяжелую и черную работу — нанимались грузчиками, портовыми носильщиками, рабочими на лесозаводах, и довольствовались грошовым жалованьем — лишь бы выжить. С завистью и затаенной ненавистью косились они на домовитых обитателей татарской слободы. Те же смотрели на них с презрением. И, хотя все они были одной крови, одного народа, царило между ними не единство — глухая вражда.

Тем временем новая власть все больше воплощала в жизнь принцип «кто был ничем, тот станет всем». И обобранные, безжалостно вытесняемые из собственных домов бесконечными «уплотнениями» семьи татарских купцов одна за другой стали покидать Михайловск. Уехал и Ахмезтян Ишемятов, на склоне лет увидевший крушение веры и традиций, укреплению которых он посвятил свою жизнь. Где нашел он пристанище и в какой земле опочил непробудным смертным сном — не знал никто.

Что до татарской слободы, то вскоре от нее осталось лишь одно название. Потом забылось и оно. Дело забывчиво…

А в начале богоборных двадцатых годов была закрыта михайловская мечеть. Надо сказать, что этому не воспротивился никто из местных татар. Ни интеллигенция, считавшая веру уделом темных людей, ни беднота, помнившая дедовскую мудрость: с пустым карманом к мулле не ходят… самим бы выжить. Чуждые друг другу дети одного народа, на сей раз они явили редкостное единомыслие…

Впрочем, еще некоторое время после закрытия мечеть просуществовала в статусе клуба национальных меньшинств. Затем в ее здании разместили детский сад для детей сотрудников НКВД, затем конвойную роту УФСИН… Шли годы, одна организация сменяла другую, не заботясь о ремонте занимаемого ею помещения. В итоге, когда в конце девяностых годов городская общественная организация «Татарская слобода» обратилась к городским властям с просьбой о передаче ей здания бывшей мечети, это не встретило никакого сопротивления — деревянное строение настолько обветшало, что размещать в нем какое-либо очередное учреждение было опасно. Однако татарской общине предписывалось восстановить переданный ей объект в первозданном виде. Ибо он был признан памятником архитектуры.

А стал яблоком раздора между двумя городскими диаспорами: татарской и азербайджанской.

* * *

На другой день после визита Фархада к Жоху, около полудня, по улицам Михайловска проследовал весьма своеобразный кортеж. Впереди, в черной «Тойоте» с тонированными стеклами, ехал сам господин Мамедов. Рядом с ним на сиденье примостился Жох. За «Тойотой» следовал синий армейский «Уазик», за рулем которого сидел русобородый мужичок средних лет с хитрым прищуром бегающих серых глаз и багрово-сизым носом. То был Михаил Попов, начальник бригады плотников, рубившей по всей России-матушке храмы, коттеджи, дачи — одним словом, любые деревянные постройки, в зависимости от того, что будет заказано. Замыкала кортеж темно-синяя «Волга» 21 модели. Свернув на бывшую улицу Энгельса, а ныне — Англиканскую, все три машины остановились возле невзрачного на вид двухэтажного здания, обитого вагонкой, некогда выкрашенной в голубой цвет. Впрочем, от времени и дождей шаровая краска выцвела так, что приобрела белесо-серый оттенок.

Фархад с Жохом вышли из «Тойоты». Вслед за ними из кабины своего «Уазика» выбрался Михаил Попов. Однако пожилой, смуглый мужчина, сидевший за рулем «Волги», присоединился к ним лишь после того, как нашарил в кармане своей синей китайской куртки прозрачный пластиковый пакетик, извлек оттуда черный бархатный каляпуш^[9] и водрузил его себе на голову. Человек, возрождающий вековые традиции предков, должен выглядеть соответственно оным традициям!

— Познакомьтесь, Борис Семенович. — произнес господин Мамедов, представляя Жоху незнакомца в черном каляпуше. — Тагир Ипатов, руководитель автономной организации «Татарская слобода». И староста нашей мечети.

— Здравствуйте… рад знакомству… очень приятно… — затараторил староста, по очереди пожимая руки Фархаду, Жохову, и даже Михаилу Попову, в расстегнутом вороте рубашки которого виднелся массивный серебряный крест-мощевик. Завершив церемонию приветствий и рукопожатий, он простер руку в сторону здания и тоном радушного хозяина произнес:

— А теперь пройдемте внутрь!

… Едва окинув взглядом внутренность бывшей мечети, Жох понял: строение донельзя обветшало. Вон, как перекошены дверные коробки! Значит, фундамент здания «поплыл». Вовремя, однако, к нему пришел господин Мамедов — здесь можно заработать. Причем весьма неплохо…

Словно в подтверждение этому до Жоха донесся басовитый голос Михаила Попова:

— Да-а… здесь со свайного пола начинать надо…

— Что вы имеете в виду? — спросил Фархад. — Объясните.

— Придется вскрыть весь фундамент. — промолвил бригадир. — Обломать все сваи, поставить городки, потом поднимать объект на домкрате, выпилить и поменять нижние венцы, разобрать все полы и межэтажные перекрытия.

— Зачем? — недоуменно вопросил господин Мамедов.

— Чтобы облегчить здание. Как иначе его удастся поднять? Конечно, было бы проще его сломать и построить новое… Не так ли, Фархад Наилевич?

— Что!? — возмутился доселе молчавший Тагир Ипатов. — Ни в коем случае! Это же старинное здание, намоленное нашими предками! Это же святое! Как можно поднимать на него руку?! Нет, ремонт, только ремонт! А что до денег (с этими словами он покосился в сторону директора рынка) — во славу Аллаха никаких денег не жаль! Не так ли, Фархад Наилевич?!

— Что ж… — промолвил господин Мамедов тоном человека, уставшего беспрестанно слышать одно и то же. — Полагаю, что дальнейший осмотр здания не имеет смысла. Михаил, подсчитайте стоимость предстоящего ремонта. Только все учтите, чтобы потом не случилось, что всплывут какие-то дополнительные работы. А потом вы, Борис Семенович, представите мне подписанную смету. Пока же мы с вами обсудим некоторые моменты…

* * *

Обсуждение «некоторых моментов» состоялось в средоточии владений господина Мамедова — в главном здании городского рынка, где, как обычно, шла шумная и бойкая торговля. Однако в директорском кабинете царили тишина и прохлада. А монументальная ваза с отборными фруктами на столе соседствовала с бутылкой «Хеннесси» и прозрачными чайными стаканчиками-армудами^[10], над которыми струился благоуханный дымок. Впрочем, как Жох, так и господин Мамедов, предпочитали пить не чай, а коньяк…

— Фархад, ты хоть представляешь себе, сколько будут стоить эти работы? — вопрошал Жох, раскрасневшийся то ли от волнения, то ли просто от выпитого. — Ведь реставрация — это не строительство. Извини за грубость, я понимаю, что мечеть — это святой храм… Но сейчас это здание представляет собой именно то, о чем ты говорил в прошлый раз: сарай. Да еще и насквозь прогнивший. Проще и выгодней построить все заново…

— Борис, я понимаю все это не хуже тебя. — ответствовал Фархад, отправляя в рот сочную ягоду кишмиша. — Но, как видишь, мне приходится иметь дело с весьма недалекими людьми. Я бы даже сказал иначе: с фанатиками. Поверь, мне надоело слышать от них все эти глупые сказки про намоленные стены и про память о предках. Какие там предки?! Дед этого Тагира на лесозаводе бревна ворочал. А сам он кто был? После дела много храбрецов находится… Но что я могу с ними поделать? Держатся за свою старину, как будто можно прожить вчерашним днем. Однако я мыслю шире и смотрю вперед. Как ты знаешь, большинство моих земляков и единоверцев, в том числе сотрудники моей компании, живут в Ижме. Пока это окраина Михайловска, но весьма перспективная. Как ты знаешь, недавно я построил там крупный торговый центр. Но я не намерен ограничиться этим, Боря. У меня есть свои планы насчет этого района. И ты должен знать их…

Фархад направился к небольшой двери в глубине своего кабинета, и исчез за ней. Вскоре на столе перед изумленным Жохом уже лежал массивный том в темно-зеленом переплете, на котором золотыми буквами было начертано: «Проект строительства мусульманской мечети в Ижемском районе г. Михайловска».

Внутри находились выполненные по последнему слову компьютерной техники цветные изображения величественного трехэтажного здания с куполом, способным соперничать в голубизне с небесным сводом, увенчанного золоченым полумесяцем. По сторонам здания гордо высились два минарета. Могла ли старая деревянная мечеть на Англиканской улице сравниться с этим монументальным каменным сооружением, в котором могло бы свободно разместиться все мусульманское население Михайловска с перспективой его прироста на ближайшее столетие! Что ж, это в очередной раз свидетельствует о дальновидности господина Мамедова…

— На первом этаже будут духовно-просветительский центр и медресе. — пояснял Фархад, явно довольный впечатлением, который его проект произвел на Жоха. — На втором — основной молитвенный зал. На третьем — помещение для женщин. Эту мечеть я назову в память своих родителей — Наильайда^[11].

— Но ведь это будет стоить немыслимых денег! — вырвалось у Жоха.

— Боря, Аллах велик! — пророческий тон директора рынка не вязался с лукавой улыбкой на его лице. — Мои друзья и единоверцы не только из России, но со всего мира с радостью дадут деньги на строительство этой мечети. Ведь это будет самая северная мечеть в России!

— Но зачем же тогда тратить силы и средства на ремонт… ?

— Я уже тебе говорил, Боря, это — памятник архитектуры. — в голосе господина Мамедова послышалось то же самое скрытое раздражение, что и после давешней пламенной тирады Минтимера Ипатова о намоленных стенах и благочестивых предках. — Никто не позволит нам его снести. И ни один мусульманин не поднимет руку на дом Аллаха. Пусть даже его вид позорит нас перед Небесами. Поэтому, Боря, я и обратился к тебе.

— Я понял вас, Фархад Наилевич. — кивнул Жох. Однако почему это господин Мамедов назвал свою будущую мечеть самой северной в России? Оговорился? Но Фархад Наилевич не из тех, кто бросается словами… — А в чем в этом деле мой интерес?

— Прежде всего, у тебя будет возможность хорошо заработать на ремонте. Прежде чем ты окончательно решишь эту проблему. Ну а потом… Как говорится: свои люди — сочтемся.

В этот миг в дверь кто-то постучал.

— Извини, дорогой. — господин Мамедов поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен. — Дела зовут. Мой шофер отвезет тебя, куда будет нужно. А на заднем сиденье — небольшой подарок для тебя.

… Сгибаясь под тяжестью четырех пакетов, в которых что-то соблазнительно позвякивало, побулькивало и благоухало, как плодовый сад в пору сбора урожая, Жох вошел в свой офис, где одиноко, как царевна в башне, сидела его молоденькая секретарша Катюша, занимаясь художественной росписью собственных ноготков.

— Катюша, запри-ка дверь! — распорядился Жох, радостно потирая руки. — Сейчас мы с тобой отпразднуем новый заказик…

В самом деле, редкостный фарт! Две диаспоры борются друг с другом за власть и влияние в Михайловске. А пресловутым третьим радующимся будет Жох!^[12]

(продолжение следует)