На литургии было откровенно скучно

На литургии было откровенно скучно. Хор невнятно пел что-то неразборчивое. Чтец долго и торжественно читал какие-то непонятные слова, и они тяжело перекатывались, как волны у каменного причала, наводя сон и принося с собой тягучую и липкую скуку. Евангелие читали вполне торжественно, но тоже абсолютно непонятно. Неужели нельзя было за столько веков перейти на нормальный современный разговорный язык, всем понятный и по-настоящему доступный. Единственным развлечением было стоять у подсвечника и тушить догоравшие свечи, но и тут Екатерине не повезло. Сегодня в храме дежурила самая ворчливая и нетерпимая из служительниц. Остальные ни за что не зашипели бы и не прогнали бы от вожделенного подсвечника!

Наконец пришёл и батюшка. Его приход уже давно не волновал Катерину и не внушал трепета. Во-первых, исповедовал не её духовник, а какой-то незнакомый священник, ну, а во-вторых… Вчера она поленилась, как это случалось уже не раз, и не потрудилась написать исповедь – на месте, мол, всё вспомню, чего там помнить – а теперь голова казалась пустой, как прабабушкин чугунок. И гудела примерно так же. Хоть в неё никто и не стучал.

Дождавшись своей очереди – хорошо, что детей исповедуют первыми – Екатерина быстренько что-то протараторила батюшке и сочла свой долг исполненным. А замечания по поводу громкости её фраз энтузиазма тоже не прибавили.
Прислушавшись к службе, Катя с ужасом поняла, что впереди была ещё масса нудных и скучных моментов, молитв и обряд. Ни Символа веры, ни Отче наш1 ещё не читали – значит, предстояло ещё ждать и ждать, переминаясь с ноги на ногу и удивляясь тому, как медленно ползёт время.

Всё это время Екатерина мечтала, как было бы здорово: сначала исповедь (кстати, батюшек могло бы быть и побольше: быстрее б очередь шла), потом сразу Причастие – и по домам. Для этого же пришли! Чего канитель разводить!
Именно в таком состоянии Екатерина и выскочила из храма, предварительно, конечно, спросив разрешения у мамы. Их церковь стояла в стороне от дорог, а в дворике всегда было много знакомых мамаш с грудничками. Они не хотели мешать службе, поэтому терпеливо прогуливались вдоль усаженных цветами тропинок. Так Катя обрела столь желанную свободу.

На территории храма было необыкновенно привлекательное место, куда и следовало направиться прежде всего: книжный склад. В последнее время появилось множество интересных православных книг, прекрасно иллюстрированных и поражавших своим содержанием. Ну почему на Литургии не разрешают читать! Ведь не ужастики же она принесла бы с собой на службу!
В магазинчике ждали как старые знакомые, так и неведомые ещё новинки. На их страницах оживали сказки и настоящая история, не уложенная в прокрустово ложе2 атеизма! Вот раньше было интересно: чудеса и знамения сопровождали жизнь наших далёких предков и делали её более захватывающей, чем фэнтези и приключенческие романы! А сейчас что! Скука и непонятно кому нужные обряды.
Перед мысленным взором проносились картины прошлого. Знали бы их советские школьники – не считали бы историю скукой смертной!
Вот Константин Великий видит на небе крест с надписью: «Сим победиши!» – и на голову разбивает всех своих врагов.
Вот князь Владимир выбирает веру и крестит целый народ, встав над предрассудками и повернув ход истории.

Вот святой Пересвет в схиме и без шлема и кольчуги выезжает на бой с Челубеем (или Телебеем – как хотите!). Закованный в броню великан уже победил четыреста (!) поединщиков, а скольких уничтожил потом в бою – никто и не считал! Он был абсолютно неуязвимым. Но это для татар Челубей заговорённый, а для православных всё проще: одержимый. И Пересвет поражает Телебея, хотя и отдаёт за эту победу свою жизнь. Можно было только представить себе суеверный ужас вражеского войска и охватившее врагов смятение. И уже не столь важно, упал ли православный витязь с коня или скакун привёз его к нашему войску. Тогда, на поле боя, люди не сомневались, на чьей стороне победа! И до сих пор в Лавру приезжают с Тибета и подобных «духовных» мест, чтобы выведать секрет поражения того, кого нельзя было не только убить, но даже и ранить.
А сейчас… Стой, молчи, скучай…

Но на пути к магазинчику Катя внезапно увидела отца Михаила. Батюшка не был её духовным отцом, но вызывал у всех такое почтение и уважение, что Екатерина ринулась к священнику за благословением. Словно прочитав мысли девочки и увидев её состояние, священник остановился поговорить с отроковицей. И результат этого разговора был ошеломляющим.
Во-первых, отец Михаил категорически запретил причащаться. Для доброго и всегда милостивого батюшки это был, с точки зрения Катерины, совершенно необычный поступок. Впрочем, возможно, девочка просто мало знала батюшку.
Во-вторых, словно желая утешить Катю, отец Михаил пригласил её с собой в поездку к известному монастырскому духовнику – схимонаху ˙˙˙ монастыря отцу Евстафию.

Мама, конечно же, с радостью согласилась отпустить дочку в такую поездку или поехать вместе с ней, и решили остановиться на втором варианте.
К сожалению, никому не известно, как проходили беседы матери и дочери с отцом Евстафием. Но одно известно совершенно точно: девочка получили благословение причаститься в этом году на день святых мучеников Бориса и Глеба.
Ничего сложного в этом, конечно же, не было. И, зачем назвать конкретный день, было не понятно, но Катерина, естественно, дала своё согласие. Летом в храме они с мамой бывали достаточно часто, пользуясь отсутствием школы и массой свободного времени в период самых долгих и самых любимых каникул.

Но чем ближе подходил назначенный день, тем больше появлялось соблазнов и самых различных искушений. Все словно бы сговорились! Вначале приехал любимый дядя Роман и, наконец-то, пригласил Катю на рыбалку, но день выбрал именно этот – шестое августа. Перед племянницей встал поистине нелёгкий выбор: вожделенная рыбалка, которую юная рыбачка ждала целое лето, или поход в храм… Потом позвонила мама лучшего друга и предложила провести у них в городе выходные, причём о поездке в храм в этот день вместе с приятелями и речи не шло. Дальше приехали двоюродные брат и сестра и позвали всех за грибами, и именно шестого числа. А ночью лил и лил нескончаемый дождь, видимо, решивший превратить их проселочную дорогу в совершенно непроходимое болото и месиво. Вдобавок ко всему, младшая сестра никак не хотела укладываться спать и не давала заснуть никому в доме, а подниматься им предстояло в шесть утра, чтобы успеть дойти два километра до посёлка, откуда шёл нужный автобус. Когда младшенькая угомонилась, Катя ощутила, что теперь сама она уже не может успокоиться и заснуть, и до трёх ночи считала баранов.
Однако отступать было некуда, и неумолимый будильник разбудил дочку с мамой ровно в шесть часов утра. Ко всеобщей радости, дождь прекратился, а целлофановые пакеты позволили преодолеть грязевое месиво и добраться до асфальта, где можно было идти и в лёгких кожаных сапожках (резиновые были исключены не только из-за долгого путешествия до города и по нему, но и по причине грязи, которую на них никак нельзя было бы принести в сияющее чистотой и уютом помещение храма).

Итак, все искушения были преодолены, а путешественницы оказались перед знакомыми воротами. И вот тут всё и началась.
По обычаю, каждое посещение храма мать начинала с молитвы у иконы Скорбященской Божией Матери, располагавшейся на стене церкви. Привычно перекрестившись, Катя кинула беглый взгляд на образ и буквально застыла. Изображение на мгновение ожило. Однако мама явно ничего не заметила, лишь благоговейно прочла свои молитвы и напомнила дочери, чтобы та не выходила из храма без разрешения.

В Скорбященском оказалось как-то слишком много народа, хотя день был будничный. Катя потом поняла, что многие пришли не только помолиться, но и поздравить отца настоятеля с именинами. Но всё равно основная масса народа приходит к восьми, а на часах было ещё семь тридцать. И ещё: вид части прихожан был совершенно необычен. Они были одеты в старинные хитоны и явно возвышались над обычными людьми, рядом с которыми стояли. Фигуры эти слегка светились и даже со спины внушали такое благоговение, что Кати перехватило дыхание. Внезапно сияние показалось ей чем-то неуловимо знакомым. Догадка буквально ошеломляла: оно было похоже на крылья. Екатерина поняла, что воочию увидела Ангелов. Ещё секунда – и девочка торопливо оглянулась в надежде увидеть своего или маминого Хранителя, но, к великому сожалению, это ей не удалось. Более того: картина мира опять приобрела свою трёхмерность и стала почти обыденной. Почти – потому что Катерина никогда уже не сможет забыть, что на молитве рядом с людьми невидимо стоят Бесплотные Силы. Это было совершенно непонятно и оглушающее. Впервые после долгого перерыва Екатерина от души помолилась, не просто проглатывая слова и мысли, а внимательно вдумываясь в смысл и значение всех слов. Фигуры Ангелов так и стояли перед её мысленным взором. И скука не просто испарилась, а постыдно бежала с поля боя, как враги на Куликовской битве.

Посередине храма тем временем происходило что-то совершенно необычное. Вместо аналоя3 с иконой праздника перед алтарём стояли двое величавых людей в явно старинных – похоже, времён древней Руси – одеяниях. Один был постарше, другой – значительно моложе, но оба внушали трепет и уважение. Прихожане по одному подходили к незнакомцам, крестились, кланялись и целовали им руки. А царственные братья (если так объяснялось их явное сходство), хотя и не были священниками, судя по одеяниям, но почему-то всех благословляли. Катя заметила и сияние, осенявшее фигуры незнакомцев. Но, не успела девочка разглядеть удивительных братьев, как они исчезли, а перед изумлённой Екатериной появился привычный аналой… с иконой праздника.
– Могло ли так быть? – подумалось ей, но сразу же пришёл и ответ:
– Да, могло.

В памяти всплыл тот самый отрывок из жития, где говорилось о знамении4 перед великой Невской битвой. Святые Борис и Глеб в видении перед битвой на Неве говорят о том, что помогут родичу своему, князю Александру. И, если судить по некоторым источникам, поверженные вражеские воины были после победы русских обнаружены и там, где земные войска не сражались. И если по поводу второго утверждения споры возможны, то первое неоспоримо. Убитых Святополком Окаянным и канонизированных Церковью князей видели, об этом донесли князю, и тот не сомневался в правдивости столь важного сообщения и в его истинности.

…Никогда ещё Катерина с таким благоговением не прикладывалась к иконе праздника. Она со вниманием дважды перекрестилась, поцеловала образ, коснулась его лбом и снова перекрестилась. Теперь никакие «церемонии» не казались излишними. Перенесись она в княжеский терем, уж постаралась бы вести себя так, как ТАМ положено. А уж в Доме Божием и вовсе нет ничего излишнего ни в почтительности, ни в благоговейности. Но до этих мыслей Кате ещё только предстояло додуматься, так она была ошеломлена и оглушена происходившим. Причём остальные прихожане явно ничего не замечали и поэтому ничему не удивлялись. Приходилось сделать единственный возможный в данной ситуации вывод: подобные события происходят в храмах всегда, но невидимо от людей. Это открытие лежало на поверхности, было, в общем-то, известно всем верующим, но почему-то оказывалось погребено под толстенным слоем скуки, привычки, маловерия или других неблаговидных наслоений на духовных очах человека.

В храме читали Часы5. А тем временем уже наступило время исповеди, которая в этот день началась немного пораньше. Дело в том, что служба должна была быть необычайно торжественной: и потому, что страстотерпцы Борис и Глеб столь почитаемы на Руси, и потому что один из благоверных князей был святым покровителем всеми уважаемого настоятеля храма. Служило семь священников, а в храме присутствовало ещё больше батюшек. Но пока девочка заметила лишь отца Михаила, который читал молитвы перед Исповедью.
– Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твоё. Не усрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене… аз же точию свидетель есмь, да свидетельствую перед Ним вся…аще ли что скрыеши от мене, сугуб грех имаши.6
Слова текли, как живая вода, и были понятны. И казалось, на древнем благочестивом языке звучали как-то по-особенному. Словно наполнялись ещё большей силой, становились одухотворённее и чище…

Екатерина попробовала, было, взглянуть на батюшку, но увидела не только знакомого священника. Рядом стоял Кто-то, принимая грехи кающегося и прощая их. Но этот Некто излучал свет такой силы, что девочка в священном трепете сейчас же опустила глаза. Смотреть было совершенно невозможно, хотя остальные прихожане спокойно стояли в очереди или подходили на исповедь. Екатерина же никак не могла представить, как подойдёт к Царю Небесному со своими грехами. Она лишь тихо радовалась, что на этот раз серьёзно отнеслась к своей исповеди и основательно подготовилась…

Однако когда подошла Катина (а потом, кстати сказать, и мамина) очередь, картина мира снова стала вполне привычной. Внешне, но не внутренне. И Екатерина внезапно вспомнила множество забытых грехов, да и другие её прегрешения высветились сегодняшним днём совершенно по-иному. Ни в маловерии, ни в неблагоговейности девочка никогда не каялась, наивно полагая, что подобные слова вовсе не про неё. В храм ходит, причащается, книги православные читает…

Катя не осмелилась рассказать отцу Михаилу о том, что с ней происходит, смущаясь огромной очереди, и решила подождать до конца службы. Случись подобное само по себе, она бы не стала молчать, боясь впасть в состояние прелести7, описанное во многих православных книгах8. Но Екатерина уже догадалась, что происходившее связано с её поездкой к отцу Евстафию и с его благословением, а также с молитвами о её вразумлении духовника и батюшек любимого храма. То, что открылось, не внушало ни ужаса, ни, наоборот, гордыни, как это происходило бы с искушением и прелестью. Случившееся серьёзно вразумляло и заставляло полностью пересмотреть свой взгляд на богослужение.

Когда батюшка прочитал над Катей разрешительную молитву, произошло ещё одно чудо, важное, хоть внешне и не такое заметное, не сопровождавшееся никакими видениями. Девочка физически ощутила, словно сбросила с плеч груз своих грехов, а вслед за этим её зрение словно прояснилось. И действительно, она снова увидела Исповедь такой, какой она, без сомнения, всегда была. Перед кающимися стоял САМ ГОСПОДЬ.

Екатерина твёрдо знала, что подслушивать и подглядывать, тем более во время чужой исповеди, нельзя, но сейчас не могла оторвать взгляд от аналоя, а ноги её словно приросли к месту.

К батюшке (отца Михаила сменил какой-то незнакомый священник) подошла пожилая женщина и начала что-то говорить. Священник был явно расстроен и даже качал головой, он пытался что-то донести до прихожанки, но успеха, видимо, не достиг. Катя увидела, что Господь отворачивается от кающейся, что батюшка отговаривает её причащаться… Почему? Но вопрос пока оставался без ответа. Кто может знать?..

Катя пока ещё всё не могла даже пошевелиться, но ясно увидела, как Господь разворачивается и уходит в алтарь, хотя перед священником стоит ещё одна, последняя из исповедующихся, – молодая женщина в брюках и с серёжками в носу. Однако батюшку, видимо, смутил вовсе не внешний вид прихожанки, и на её голову епитрахиль так и не опустилась явно по другой причине9. Зато некоторое оцепенение всё же прошло, и Катерина направилась поближе к певчим и торжественной службе.
И было же, однако, на что посмотреть! Служило семеро священнослужителей во главе с отцом настоятелем. Все в дивных красных одеяниях.

– Сегодня же день мучеников! – радостно вспомнила Катя.
Девочка любила прихвастнуть своими знаниями и всегда с немалым удовольствием перечисляла невоцерковлённым друзьям знакомые цвета облачений: золотой – повседневный, голубой – на праздники Богородицы (Её любимый цвет!), зелёный – на преподобного10 (батюшку Сергия или Серафима Саровского, например), красный – на мученика…

Но теперь Кате было бы даже стыдно гордиться своими знаниями и фарисействовать.11 Екатерина поняла, что ничуть не лучше своих сверстников, а подчас даже хуже. А этих знаний, родись девочка в неправославной семье, у неё тоже не было бы.
Стоило только Катерине осознать свою неправоту, как мир снова предстал перед девочкой таким, каким он в действительности и был.
Красота жила не в расшитых облачениях, она покоилась на лицах искренне верующих и не гордящихся и струилась по храму. И около таких людей снова стояли Ангелы. А как Ангелы сослужили священникам – и не передать! Как пели они вместе с клиросом! Жаль только вот певчие их слышать не могли. Но, вероятнее всего, всё же что-то особенное они чувствовали.
Был и ещё один момент в службе, казавшийся Кате скучным и однообразным. Ектении12.

– Ну, сколько можно повторять эти прошения? – думала когда-то Катюша. – И почему просят о чём-то оторванном от повседневной жизни? Ей вот хотелось бы скоростной велосипед и дорогую катушку для ловли щук, а вовсе не «тихое и безмолвное житие» пожить!
Но сейчас подобные мысли не возникали.
Перед взором девочки открылись поля и огороды. Они были буквально пропитаны влагой: дожди перевыполнили все возможные нормы и продолжали поливать землю. Овощи гнили, деревья не приносили плодов. Даже неприхотливые кабачки и всем привычные огурцы не уродились. Мама грустно шутила, что они возомнили себя цветами, поэтому радовали глаз лишь обильной листвой и крупными бутонами-пустоцветами.
– О благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных… – молился дьякон вместе с прихожанами.
И Кате показалось, что скоро наступят тёплые деньки, и на Успенский пост можно будет всё-таки дождаться своей, а не покупной еды! Кабачковой икры, риса с овощами и собственных сладких огурчиков, совсем не знакомых с химикатами!
А после… После Катя увидела прямо перед собой глубокую яму и в ней пленных. Звуков из этой реальности Екатерина не услышала, наоборот, слова, произносимые отцом дьяконом, звучали всё громче и чётче:
– О плавающих, путешествующих, недугующих13, страждущих, плененных и о спасении их, Господу помолимся14.
Не успели отзвучать дивные слова, как всё изменилось. Катерина ясно увидела картину штурма и поняла, что всё кончится хорошо. Господь услышит их общую просьбу за родных и за совсем незнакомых людей.
Когда же читали Евангелие, Екатерина впервые рухнула на колени не потому что это было принято, а потому что вместо батюшки Своё Слово людям возвещал Сам Господь. Катя с трепетом слышала Его, подобно древним Адаму и Еве, но видеть, конечно же, не могла. Этот голос потрясал душу до основания, и девочка внезапно поняла, что важнее происходившего сейчас в храме нет и быть не может. Ведь единственное, что не исчезает, не умирает в человеке – это его душа.
Кто будет беречь одежду больше, чем тело? Разве что какой-нибудь обезумевший скряга… Так почему же мы тратим время и силы на что угодно, но только не на подготовку к вечности? Ведь тело – это тоже некое подобие временного одеяния для самого главного, для бессмертной души человеческой!

Катя вспомнила, как мама рассказывала ей притчу. Три брата жили на берегу моря недалеко от вулкана. Было известно, что гора периодически извергается и губит вокруг всё живое. Младший решил: вряд ли это произойдёт очень скоро, построю-ка я себе красивый дом, буду растить на плодородной земле урожай и богатеть. Средний же рассудил по-другому. Выстроил крепенький скромный домик, но равные усилия употребил на строительство дома на близлежащем острове. Это было очень тяжело, но этот брат знал о ненадёжности вулкана и любил остров. Старший же и вовсе не стал строить себе дом на земле. Все силы он отдал своему острову и почти ничего не оставил на берегу.

Прошло время. Однажды ночью неожиданно началось извержение, сопровождавшееся ещё и землетрясением. Все труды младшего пошли насмарку. Более того: спасая богатство, он сам погиб под завалами.
Средний брат сразу же бросил домишко и отправился на остров, оплакивая лишь младшего, которого он не успел вытащить из руин.
А старший к этому времени уже жил на острове и совсем от бедствия не пострадал…
Мама объяснила, что можно все силы отдавать земной жизни, как делают атеисты, а можно всё время помнить о вечности и готовиться к ней: причащаться, исповедоваться, стараться изменить свою душу для жизни в вечности. А святые (как и настоящие монахи, и священники), прежде всего, любят вечное, а не тленное.

Все эти размышления пронеслись в Екатерининой голове, как молния, и впервые девочка боялась пропустить хоть что-нибудь из службы. Ведь она была в этот момент на своём Острове…
Впервые Катя просила Господа причастить её неосужденно15 с таким жаром и пылом. А, подойдя к Чаше, она едва прошептала своё святое имя16.
И буквально ощутила, как в неё вошло небывалое тихое счастье. В груди трепетал живой горячий огонёк…
Бережно взяв просфору и ковшик с запивочкой-теплотой, Катя ощутила себя самым счастливым человеком, поняла, как она любит Бога и всех своих ближних: не только родителей, сестру и друзей, но и всех-всех прихожан… даже всех-всех людей.
Но тут она заметила, что по храму летает белоснежный голубок. Он почему-то подлетел к причащавшейся женщине и… забрал из её рта Частичку17.

Екатерина так и не поняла, чем она изумлена больше: тем, что старушка не удивилась и ничего не заметила, или необычностью происходившего. Лицо пожилой женщины показалось Кате смутно знакомым, и она поняла, что это та самая несговорчивая прихожанка, с которой беседовал батюшка.
Однако девочке было не до размышлений по тому или иному поводу.
Никогда ещё Катя с такой радостью не прикладывалась к кресту, не слушала с таким вниманием благодарственных молитв после Причастия… А горячий огонёк в груди всё не угасал!
Лишь когда Катерина вышла из храма, она снова вспомнила о странной женщине. И было от чего. Та стояла с такой же, как и она, старушкой и сердито говорила:

– Да отстань ты! Не сказала я ничего и не буду я этого батюшке говорить! Меня Бог и так простит! Я знаю.
И тогда Катя всё вспомнила: и голубка в сегодняшнем храме, и рассказ о подобном случае из жития святого Иоанна Крондштатского.
После причащения прихожан святой поставил перед всем народом маленькую девочку и велел ей рассказать, что она видела. Оказалось, что малышке Господь послал видение. У тех, кто скрыл свои грехи во время исповеди, небесный голубок отнимал святое причащение. Получалось, что эти люди ели лишь хлеб и пили вино, а с Господом не соединялись! Прозорливый батюшка знал об этом видении, а ребёнок думал, что видит обычную птичку. Девочка указала, кто сегодня не смог причаститься неосужденно, и многие признались, что утаили свои грехи. И лишь исповедовавшись ещё раз, они смогли по-настоящему соединиться со своим Творцом.
Катя поняла, ЧТО это был за голубок, и была поражена до глубины души. Однако она не стала осуждать бедную женщину и лишь только погрустила о ней и мысленно помолилась.

Внезапно открылась и ещё одна тайна. Недалеко от храма стояла молодая женщина с серёжками в носу и тоже ругалась, но только уже с каким-то респектабельно выглядевшим мужчиной:
– Он сказал, что не будет меня причащать, пока я с тобой не расстанусь!
И, не успела девочка удивиться, почему батюшка решил разлучить влюблённых, она услышала продолжение разговора:
– И что ты должен вернуться к жене и детям!
Катя сразу же поняла, какая страшная история разворачивается на её глазах, ужаснулась, но снова не осудила, а помолилась. И, прежде всего, о неизвестных ей детках и обманутой и покинутой женщине, их матери. И поняла, что её саму поддерживает благодать Святого Причастия.

… Когда Екатерина вышла за ворота храма, она сразу же решила, что упросит маму прийти в церковь и завтра. И мама не отказала. Но тут девочку ждало горькое разочарование: мало того, что мир теперь не желал терять своей трёхмерности и обыденности, она забыла почти всё, что видела. Не совсем, конечно. Но детали исчезли. Осталось лишь само благоговейное ощущение и знание, что всё произошедшее с ней было на самом деле. Ну, словно она прочитала об этом в рассказе, а не увидела сама.
Однако на её горькие слёзы отец Михаил ответил только одно: «Так и должно было быть!»
И, правда. Слава Богу за всё!