В госпитале было скучно до почечных колик…
Сервантес читал книжки «про шпионов» и прочую детективную дребедень-развлекуху для активизации лобных долей незагруженного мозга…
Ничего не помогало…
Тоска давила невыносимой тяжестью бессмысленности оставшейся жизни, душа беззвучно рыдала, сердце болело в тисках неизжитых страстей и невыполненных обещаний…
Внутри что-то сломалось и теперь беспорядочно агонизировало…
Сервантес принципиально не употреблял спиртного, а потому не мог расслабиться в условиях неструктурированного времени…
Воспоминания угнетали неискупленными грехами, инфантильными комплексами и всем-всем-всем заархивированным хламом сатанинских глубин, угрожающе притаившимся в душевной бездне до последнего судного часа…
Сергей Иванович Теселкин, так его звали раньше, в той жизни, которая оборвалась нацистским переворотом в Украине, гибелью близких в одесском Доме Профсоюзов, страшной местью всем юнцам-поджигателям, которых искали всем миром с помощью соцсетей и знакомых для того, чтобы вывезти за городскую черту, облить бензином и сжечь…
Дальше – война на Донбассе в рядах народного ополчения, где он и получил имя –Сервантес…
Война стала для него смыслом, результатом и процессом…
И требовала все больших и больших человеческих жертвоприношений…
Сервантес уже не мог остановиться в ненавидящем огне испепеляющей мести тем, кто был послушным и бездумным орудием в руках невидимых кукловодов нового мирового порядка…
Не пытаясь понять причин, он уничтожал следствия, которые все больше умножались пушечным мясом юных новобранцев самостийного оккупационного режима…
Мировоззренческий тупик разрешился внезапно и страшно…
Сервантес в рукопашной схватке случайно убил своего лучшего друга Юрия, приняв его за вэсэушника. Осознав случившееся, Сервантес дико закричал, получил ножевой удар в спину и потерял сознание…
Сергей Иванович уговорил лечащего врача пригласить к нему в палату православного священника – отца Никодима…
После исповеди и причастия Сергей Иванович Теселкин долго смотрел на играющую в больничном дворе рыжую кошку Мурку, медленно перекрестился, обернувшись к настенному образу Спасителя, шепча, пересохшими от внутреннего жара, губами молитву разбойника на кресте: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!»
