Страницы
Через две недели Натела уехала обратно в Грецию. Ей удалось причаститься, и уезжала она с твердым желанием начать все заново.
Прошло еще погода. К Кате, похорошевшей и внутренне и внешне, под тем или иным предлогом стал заглядывать Дито. Опять бездомный, безработный, голодный.
— Ну, что мне делать? — вздыхала Катя.— Как я его выгоню, если он хлеба просит? Собаку кормлю, а человеку не дам? На днях, например, стучит ко мне в дверь: «Вынеси, — говорит, — стакан кипятка». Ясное дело, вынесла. Он туда брикетик супа «Галина Бланка» кинул, ножом размешал и выпил. По горячему человек соскучился.
— На что он живет? — спрашиваю.
— Ни на что. По карманам в нашем трамвае шарит или на базаре по мелочи ворует. Он ведь всем должен. Вечно от кого-то прячется. Мне его жалко.
— После всего, что было?
— Я же ему все простила. Он ведь духовно болящий... К тому же он о Боге спрашивает. Я ему отвечаю, как знаю. Вот, пожалуйста, письмо мне написал на 10 листах, — и вынимает листки с каракулями.— Тут вся его жизнь подробно. Прочтешь и не осудишь, почему он такой.
Несмотря на эту прелюдию, я была удивлена, встретив через неделю Дито в церкви. Зима, а он в одной рубашке.
— Не холодно?
— Я привык.
Молча отстоял всю службу и ушел.
Потом стал приходить в церковь вместе с Катей. Она, что называется, порхала: Дито. Мол, решил начать новую жизнь. Естественно. Всячески его опекала, стараясь познакомить его с тем, что нравилось ей самой.
Немного погодя, заручившись благословением нашего духовника и официальным приглашение Елены, мы все вместе отправились к ней на участок. Там у нее, как в 19 веке: натуральное хозяйство без света, а вода только дождевая, с крыши
Это было первое воскресение Великого поста — Торжество православия. По этому поводу был накрыт стол.
— Неслучайно нас Господь здесь собрал именно сегодня, — так начала хозяйка свой тост. — Вот что значит единоверие! В наше время — особая милость Божья — иметь единомышленников. Я скажу словами Пушкина: «Друзья, прекрасен наш союз». Давайте же выпьем за наше единство. И пусть Господь сохранит нас в таком единомыслии и дальше.
После трапезы мужское меньшинство занялось дровами. А женское большинство — делами по хозяйству.
По инициативе хозяйки Дито остался жить на даче, чтобы «благополучно провести первый в жизни пост» и одновременно бросить курить и пить.
Первые две недели все шло прекрасно. Дито с воодушевлением пилил дрова. Копал огород, а в перерывах каждые 3 часа читал Евангелие, по вечерам, когда все дневные труды были кончены, при свете керосинки изливал Елене свою душу — о том. Как его с 15 лет закрутила улица, потом воровство и наркотики.
Затем рвение его стало спадать и к окончанию поста совсем сошло на нет. Восторг сменился унынием. Дито лелеял надежду вновь сойтись с Катей, но это не выходило, т. к. она требовала сперва найти работу, которую Дито искать не спешил.
Напрасно Елена пыталась ему объяснить:
— ...Искренность и бескорыстие — залог нашего единства. Господь потому нас и сохраняет как одну семью, потому, что мы открыты друг другу. Мы открываем друг другу помыслы, чтобы не вкралось в наше общение что-то нечистое...
Но Дито продолжал свое.
В начале мая мы узнали у Нателы в Греции родился второй сын, и к ней выехала мама — помогать смотреть за малышами.
В конце мая Дито одолжил у Елены деньги и был таков.
— Зачем вы ему дали? — спросила я, узнав об его уходе.
— Заранее было ясно, что он мне их не вернет. Но нельзя было ему отказать. Иначе он бы осуждал всех верующих... эх, какой ему Бог дал шанс начать все с начала, а он все перечеркнул!
Вскоре выяснилось, что у Дито опять запой.
На Троицу мы все собрались в церкви. Пришла подавленная Катя и сообщила новость:
— ...Дито психует, угрожает угнать коз. Хвастает, что у него есть какие-то знакомые и план действий.
— Ну, что ж, — не испугалась Елена, — давайте тогда читать молитву по соглашению «о вразумлении ненавидящих нас».
Прошел еще один год. Катя поменяла еще несколько забегаловок в поисках более высокооплачиваемой работы. Быт и среда брали свое, и духовная жизнь отходила на второй план.
Иногда, на большие праздники, она доходила до церкви и, не стесняясь людей, плакала, говоря: «Какое же я ничтожество! Ничего из меня не получится!».
Нечто похожее переживала и я, потому и успокаивала ее словами епископа Варнавы: «Я ничего от вас не требую, ни неядения, ни спанья на голых досках, ни длинных молитв, а только укоряйте себя за все, всегда, на всяком месте».
В мае 1998 отошла к Господу мать Елены (см., рассказ «Письмо из небесной канцелярии»)
Летом пришло печальное письмо из Греции.
Натела писала, что с ней случилось серьезное падение. В результате через несколько дней пострадал ее годовалый сын, по неосторожности упал с кровати и получил травму головы. Мать с сыном попали в больницу, на лечение ушли все их накопленные сбережения.
Письмо заканчивалось так: «Я понимаю, мне надо каяться и каяться. Тогда, может быть, все постепенно наладится».
Прочтя это письмо, Елена перекрестилась: «Помоги ей Господи! Это духовный закон такой — за чей-то грех расплачивается самый невинный».
25 сентября 1998 г., звонок Лики, нашей прихожанки.
— ... Ты там уроки проводишь. А на Елену напали, сильно избили! У нее и отца сотрясение мозга!
Бегу наверх и что вижу; в доме все верх дном, на стенах то тут, то там брызги крови. Навстречу мне привстал дядя Коля, отец Елены. Рана на голове у него была неглубокая, но впечатляющая.
— В 11 ночи мы прочитали вечернее правило и вышли окропить двор, как нас батюшка благословил, — рассказывал он, то и дело останавливаясь. — Слышу, собаки залаяли. Пошли мы к концу двора. Вдруг сзади и спереди через сетку перепрыгнули какие-то парни. Ножи к нам приставили: «Ведите, говорят, в дом, и собак уберите, а то хуже будет!» Что было делать? Загнали мы собак в будки, а Умка вырвалась и вцепилась в главного. Он ее р-раз и обрезком трубы саданул что было силы. Погибла моя Умочка, — тут старик заплакал, потом, постепенно успокоившись, продолжал. — ...Зашли мы в дом. Я прошу: «Вы только дочку не трогайте!» Они говорят: «Не волнуйся, дед»... Стали у нас деньги требовать... «Нам, — говорят,— известно, что у вас есть 5000 долларов». Дочка им говорит: «Таких денег я в жизни не видела. Мы живем на то, что молоко продаем». Они не поверили, стали ее бить. Я пытался защищаться. Тут они мне по голове дали чем-то тяжелым. Я упал, они стали меня ногами топтать. Всю грудь отбили. Я им говорю: «Вы кого бьете? Вы фронтовика бьете?» А им плевать. Ох, как вспомню, так все в голове и крутится.... Потом перерыли весь дом. Ничего, конечно, не нашли и взяли, что было — 30 лар да продукты.
А главарь сел у стола, голову на руки уронил, и говорит: «Куда я попал?» Потом вышел, вскоре вернулся и сообщает: «Я пошел, набил того, кто нас сюда привел».
Затем они нас связали и на полу лежать оставили. Старший говорит: — Мы у вас скотину возьмем.
— Что ж. Берите, — отвечаем.
Двое пошли выгонять стадо, а двое остались нас караулить. Смотрим через окно, побежали наши козочки. Через какое-то время возвращаются те двое и говорят: — Нам какая-то сила мешает коз угнать. Мы их обратно в сарай завели.
