Куда бежит ручей

Главы из книги "За воротами храма. Исповедь одинокой души"

 1

Я иду по тропинке домой. Она вьется по редкому перелеску, ныряет в овражки, поднимается по косогору и обрывается перед небольшим ручьем. Сейчас осень, и ручей бурлит мутной, покрытой белой пеной, водой, перепрыгивает через запруды из щепок, сухой травы и веток. Я останавливаюсь перед этим препятствием, ступаю на тонкую, хлипкую тесинку. Нога погружается в воду, и я отступаю назад. Страшновато. Потом достаю из сумки бутылку, отхлебываю глоток прямо из горлышка и жду. Жду, когда душная волна какого-то наигранного и пошленького веселья поднимется из глубины моей души, и шагаю к переправе. Мне теперь все равно, что вода заливается в мои сапоги, вмиг делая ноги мокрыми и холодными. Я перебираюсь на другую сторону, делаю еще один глоток и продолжаю свой путь. Полупьяный кураж захлестывает сознание, я смеюсь чему-то, разговариваю сама с собой, не обращая внимания на хлюпающую воду в сапогах и холодок, пробирающийся по моей спине. Вскоре, однако, действие алкоголя заканчивается, и дурнота накатывает на меня. Начинает болеть голова, противно ноет живот, глазам больно смотреть на свет. Возникает тревога, начинает ныть душа. Сразу тысячи мыслей мелькают в моей голове. Разве это я? И как я смогла? Надо, наконец, что-то делать, что-то менять в своей жизни! Потому что…. Но тут темный, смрадный дымок начинает виться над моей головой, я зажмуриваюсь и тяну из бутылки глоток за глотком. Не думать ни о чем, не думать. Мне хорошо. Да, я немного пьяна, ну и пусть…

Я качаю головой и зажимаю уши руками. Как будто это поможет мне избавиться от мыслей. Сбоку громко хрустнула ветка. Я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Около облетевшего куста орешника, недалеко от тропинки, стоит молодая женщина, держа за руки двух абсолютно одинаковых девочек лет пяти. Женщина приветливо улыбается мне и произносит:

– Здравствуйте!

Мне кажется, я ее не встречала в нашем городе. Может быть, приезжие? Женщина, словно угадав мои мысли, с улыбкой говорит:
– Мы недавно переехали сюда из деревни. Вот решили сегодня в лесочке погулять. Меня Тая зовут. А вас?

Зачем ей мое имя? Я не хочу ни с кем разговаривать, и знакомиться не хочу. Но все-таки нехотя тяну:
– Ольга, – у меня немного заплетается язык, а в голове стучат маленькие молоточки.

Тая внимательно всматривается в мое лицо, потом машет мне рукой.

– Очень приятно познакомиться. Может быть, еще встретимся.

Я равнодушно киваю головой и продолжаю свой путь.

Впереди показались постройки. Тропинка заканчивается на краю нашего маленького городка. Я выхожу на тротуар. Бутылка надежно спрятана в сумке. Там еще есть немного, но это дома. Надеваю темные очки, подкрашиваю губы и вступаю на городские улицы. Здесь я чувствую себя неуютно, здесь много людей и здесь нет спасительного леса и одинокой тропинки. Здесь все на глазах. Я знаю всех, и все знают меня, а так хотелось жить совсем одной на всей земле, во всем мире. Не хочу никого видеть, ни с кем разговаривать, мне очень комфортно одной. Наверное.

Я скорым шагом пробегаю по улице, по пути заглянув в магазинчик. Мне надо кое-что подкупить. Того, что плескается в сумке, мне не хватит на вечер. Я нахожу в кармане жвачку, сую в рот, подхожу к прилавку и протягиваю продавцу деньги. Она смотрит на меня презрительно и в то же время жалостливо. Я не в силах выдержать этот ее взгляд. Может быть, не брать? Выдержать? Нет, нет, дымок опять заколыхался внутри меня. Разве можно вытерпеть длинный, бесконечный вечер? А мысли наедине с самой собой? И душевную боль? Нет, нет, скорей домой, в спасительную тишину комнат, где в темные окна бьется такой же одинокий ветер.

Дома скидываю у порога сапоги. Теперь мне жалко их. Зачем я шагнула в воду? А сапоги новые, дорогие, теперь они потеряют вид, скукожатся, и никакой обувной крем не поможет. Я качаю головой, на глаза набегают слезы, рука ныряет в сумку, но нет, останавливаю себя. Сейчас накрою маленький стол, поставлю хрустальный бокал, нарежу сыр, вымою фрукты. Вот, еще подвину толстую зеленую витую свечку в старом серебряном подсвечнике. Я самая настоящая дама: благородная, красивая, умная. Водка переливается в бокале зеленым светом, блики отражаются в зеркале и на люстре. Я сквозь слезы улыбаюсь своему изображению, и мне опять становится хорошо. Сапоги? Нашла о чем расстраиваться! Ерунда. Куплю себе другие, еще лучше. Зато я прошла через ручей, не испугалась большой, темной воды, не стала искать другой переправы. Это долго и скучно – идти в обход, а лучше вот так, напрямик.
Я встаю, подхожу к зеркалу и долго рассматриваю себя. У меня большие, темные глаза и волосы тоже темные, густой волной спадают за спину. Полные губы, тонко очерченный нос, длинные ресницы. Я красивая? Наверное. Сколько мне лет? Тридцать или сорок? Я не хочу знать. И очень хочу выпить, потому что действие глотка уже закончилось и с глубины души витками снова поднимается муть, выбивая слезы из глаз.

В пламени свечи опять блеснула горячительная жидкость. Как хорошо, что она есть. Я могу выпить, и не надо искать переправу, брести вдоль ручья, отскакивая от холодной воды. Могу играть сама с собой, во что хочу. Вот например, в то, что я успешная, востребованная женщина. И даже в то, что могу в любой момент остановиться и стать такой, какой я себя представляю.
Но и в этот вечер я остановиться так и не смогла. Еще несколько глотков, и через несколько минут уже веселья как не бывало. Муть и тоска. Слезы и обида. Чувство вины и злость. Все, как всегда. Все, как вчера, и неделю, и две назад. Я забылась тяжелым сном здесь же, не раздеваясь, посреди комнаты, рядом с нетронутыми закусками и полуобгоревшей свечой. Все, вот и исчезла важная, респектабельная дама. Вместо нее на диване лежит, свернувшись клубочком, одинокая, несчастная, пьяная женщина…
Спала я плохо, впрочем, как всегда. Проснулась в четыре часа ночи и до утра боролась с непреодолимым желанием выпить. Выпивать нельзя. Скоро на работу. А там нельзя появляться в таком виде. Поэтому надо терпеть.
Время тягуче перетекало по комнате. Мне хотелось, чтобы день поскорее начался, а вместе с ним и возможность прибежать на работу и через три-четыре часа налить в стакан живительную влагу и выпить, а потом еще и еще, и… Потом идти по тропинке, разговаривать с деревьями, потягивать между делом из бутылки, с ходу форсировать ручей и опять целый вечер быть наедине с собой.

2

Я торопила время и в то же время оттягивала ту минуту, когда нужно будет встать и идти на работу. У меня болела голова, не просто болела – разламывалась. В висках стучало, руки мелко подрагивали, а желудок скручивало проволокой. Через силу я поднялась и поплелась в ванную. Пустила прохладную воду и сунула под тугую струю голову. Ой, как больно. Лоб будто сдавило обручем, и тысячи мелких иголок впились в кожу. Но я знала, что надо немного потерпеть, и боль отступит, и я приобрету способность что-то делать. Вот мне уже стало легче, я заварила большую чашку крепкого чая и теперь отхлебывала из нее маленькие глоточки.

Время, отпущенное мне на передышку, прошло. Внутри все тряслось и переворачивалось, нестерпимо хотелось выпить, но я пересилила себя. Тщательно накрасилась, долго выбирала блузку. Сапоги за ночь не просохли, пришлось надеть старые. На самом деле мне было все равно, как я выгляжу, но я вновь и вновь перемеряла кофточки, натягивала колготки, красила губы. И все только для того, чтобы как-то убить время, создать видимость, что я занята, чтобы отвлечься от настойчивого и гнетущего желания. Я унесла тарелки с засохшим сыром в холодильник, пару яблок положила в сумочку. Туда же отправилась недопитая вчера бутылка водки.

На улице было еще темно, но пока вышла к окраине города, уже немного рассвело. Я ступила на ту самую тропинку и зашагала вперед. Ручей шумел талой водой, в воздухе кружились сухие сосновые иголки, и одуряюще пахло прелыми листьями и сырой землей. За ночь под тесинку нанесло щепы и разного мусора, и она уже не проваливалась так под моими ногами. Не замочила даже подошвы.

Я достала из кармана телефон, чтобы посмотреть который час. До начала занятий еще почти час. В школе-интернате для детей-сирот, где я теперь работала, занятия начинались в половине девятого. Школа находилась в двух километрах от города, автобус туда не ходил, в нашем городе вообще не было автобусов, всюду люди добирались пешком. В прошлом году я открыла для себя эту короткую дорогу, но все равно выходила из дома рано. Так я боролась со временем, я торопила его, подгоняла, сама не зная, куда спешу. Но был и кто-то невидимый, который иногда подсказывал мне, куда и зачем я спешу…

На пороге меня встречал Славик из пятого класса. Маленький, смешной Славик, с торчащими ушами, забавными рыжими кудряшками и удивленно распахнутыми глазами.

– Ольга Николаевна, здравствуйте, – тянет Славик, улыбаясь от уха до уха.

– Здравствуй, Славочка! Держи конфетку, – я сую ему большую «Мишку на Севере» и спешу по коридору дальше.

– Ольга Николаевна, а меня сегодня воспитательница похвалила. Я всю кашу на завтрак съел и ночью не плакал, – Славик бежит за мной вприпрыжку, на ходу разворачивая и запихивая конфету в рот.

Я останавливаюсь, смотрю на Славика, потом обнимаю его за плечи и целую в макушку.
– Ты умничка!

Славик радостно хлопает ресницами и легонько пожимает мне руку. Мы так и идем до моего кабинета, держась за руки.
– Беги в свой класс, – я отпускаю его руку.

– Ага, – кивает Славик, но еще некоторое время топчется около меня, а потом с неохотой бредет по коридору.

Славик воспитывается в интернате с трех лет. Мать его лишена родительских прав. За пьянку. Но он продолжает каждый день ждать ее. А она ни разу не пришла к нему. За год моей работы здесь Славик очень привязался ко мне, а я к нему. Только вот имею ли я такая право на его любовь. Чем я лучше его мамаши? Нет, лучше не думать об этом сейчас, иначе не вытерплю и отхлебну из заветной бутылки, а у меня впереди еще четыре урока. За дверью слышится шум шагов.

– Привет! – в кабинет заглянула Светлана Юрьевна, Светочка, учительница биологии. – У нас новый учитель. Будет преподавать информатику. Очень даже интересный.

Я неопределенно пожала плечами. Мне-то какое дело? Меня не интересуют мужчины. Я вычеркнула всех мужчин из своей жизни. Им нет там места. Я хочу быть одна, все время одна. И что здесь делает Светочка? Пусть убирается отсюда…
Я поворачиваюсь к Светочке, улыбаюсь чуть-чуть:

– Светлана Юрьевна, у меня сейчас урок.
– Ну и пожалуйста! – фыркает она и выскакивает из класса.

Я вытерла вспотевший лоб, прошла в маленький закуток, отгороженный в конце кабинета. Выпила немного воды. Во рту здорово сушило, и дрожь в руках стала заметнее.

Кабинет наполняется шумом. Пришли семиклашки. Самые неугомонные и непоседливые.
– Ольга Николаевна, – заорал Димка Суриков. Узнала его по голосу, – сегодня самостоятельная будет?

– Обязательно, – я прошла за свой стол, раздала ребятам листочки. – Пишите свою фамилию и сегодняшнюю дату.

Я продиктовала вопросы и теперь наблюдала, как ученики пыхтели над ответами. На выполнение самостоятельной дала всего двадцать минут, а потом велела собрать листки и начала объяснять новую тему. Ребята оживились, но слушали внимательно, а в конце урока засыпали меня вопросами.

Я почти не вспоминала о выпивке, общение с детьми отвлекало меня, я тянулась к ним, а они ко мне. Вот, однако, чем могла быть заполнена моя жизнь.

Едва прозвенел звонок на большую перемену, в класс опять заглянула Светочка.
– Ольга Николаевна, – официальным тоном отчеканила она, – пятиминутка у директора.

Я опять глотнула воды, сунула в рот жвачку. Из зеркала на меня взглянула молодая женщина. Свежий цвет лица, подправленный косметикой, красиво уложенные волосы, длинная, почти как у Нефертити шея. Неплохо, только вот глаза. Слишком печальные. Тоска и невысказанная боль так и плещется в них. Ну, ну, куда это годится? Я улыбнулась сама себе, встряхнув волосами.

В кабинете директора уже собрались почти все учителя. Владимир Петрович укоризненно взглянул на меня, но ничего не сказал. Я села на стул рядом с нашим завучем Вероникой Сергеевной, женщиной строгой, даже суровой. Ее я побаивалась, поэтому села на самый краешек стула, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Коллеги! – Владимир Петрович встал из-за стола. – Разрешите представить вам нашего нового преподавателя – учителя информатики Олега Андреевича Королева. Надеюсь, что наш коллектив станет для него вторым домом, а ученики родными. Контингент у нас непростой, дети все со сложными судьбами, поэтому и подход к ним нужен особый.

Владимир Петрович еще поразглагольствовал на тему, как надо любить и заботиться о детях, о нашей нелегкой профессии, потом стал представлять Олегу Андреевичу нас. Когда дошла очередь до меня, я, наконец-то, взглянула на новичка. Ну что ж, и вправду хорош. Высокий лоб, ямочка на подбородке, умные, внимательные глаза. Тянет лет на тридцать. Откуда он взялся? И что делает этот красавчик в нашем Богом забытом краю?

– Будем дружить, – он улыбался мне совсем как Славик утром – широко и радостно.

Я равнодушно кивнула головой и пошла в кабинет. Он догнал меня в коридоре.

– Ольга Николаевна, в рамках школьной традиции приглашаю Вас на рюмку чая. В честь моего первого рабочего дня.
– Извините, я не могу. В другой раз.

Я не ходила на общие мероприятия. Ни по поводу дней рождений, ни по поводу праздников. Наши уже знали об этом и не приглашали меня. Они знали обо мне слишком много, и я не могла общаться с ними на равных. Олег Андреевич пока еще не знает. Но ничего, это дело поправимое. Найдутся доброжелатели, обо всем доложат. И первая – Светочка.

– Очень жаль, – Олег Андреевич погрустнел. – Может быть…

– Нет, – оборвала я его и скрылась в кабинете.

Все уроки закончились. Я достала бутылку. Скорей, а то совсем худо. Выпила, сунула в рот конфету. Немного отлегло. Теперь можно и домой собираться. Хотя, что мне там делать? Ведь вру сама себе, что люблю одиночество. Я ненавижу его. Мне опостылели холодные стены моей квартиры, собственные гулкие шаги, смятая подушка в изголовье. Но я все равно спешу домой. Может быть, жду кого-нибудь? Нет, мне некого ждать. Я не хочу и не могу больше ни о чем думать. Да, да, я хочу напиться. Опять, снова, и в который уже раз…

В коридоре, у большого, широкого окна меня ждал Славик. Он громко шмыгал носом, тер кулаками глаза.
– Ольга Николаевна, – Славик бросился ко мне, завидев, что я вышла из кабинета, – а чего Колька дразнится? Рыжий ты, говорит, и … ржавый. А еще говорит, что моя мамка – пьянь несчастная.

Славик смотрит на меня огромными, полными слез глазами. Рот его кривится от сдерживаемых рыданий, и даже яркие кудряшки потускнели. Я наклонилась, хотела привлечь Славика к себе, приласкать, пожалеть, но вспомнила о глотке, сделанном из бутылки перед дверью кабинета, и отпрянула. Бедный, маленький Славик. Ну разве виноват он, что два человека, которых он искренне любит, оказались…. О Боже, я не выдержу этого.

– Славочка, не слушай никого. Твоя мама хорошая и скоро придет за тобой, – мой голос дрожал, а сердце будто сжал кто-то ледяной рукой.

– Правда? – Славик внимательно смотрел на меня.

Я кивнула и почти побежала по коридору. Тварь, какая же тварь! Я не имею права работать учительницей, я не имею права быть женщиной, я ни на что не имею права…
Я мчалась по тропинке, пока быстрый ручей не преградил мне дорогу. Ну и куда ты бежишь, куда торопишься? Что ждет тебя за этим поворотом? А что ждет меня?

Я отпила из бутылки. Вот так надо лечить тоску. Выпила, и нет больше мрачных мыслей. Мне даже весело, мне хорошо, я самая-самая. С ходу перебежала водную преграду, но на той стороне споткнулась, ноги разъехались на влажной земле, и я ткнулась ничком на тропинку, едва успев опереться на руки. Сумочка отлетела в сторону, бутылка заскользила по мокрой траве и бултыхнулась в воду. Вот и все. Нет больше королевы, гордой и независимой, которой надоели шум и суета. Ей захотелось немного покуражиться. Выпить из хрустального бокала вина, посидеть одной в темноте, глядя на потрескивающее пламя свечи. Или хотя бы потягивать спасительную влагу маленькими глоточками, шагая по лесной тропинке. Закончилась игра.

Я принялась вытирать юбку, вымыла руки и колени. Колготки лопнули, и теперь сквозь рваные дыры выглядывали мои голые ноги.
И снова этот презрительно-жалостливый взгляд продавщицы, мои суетливые движения рук, прячущих поскорее в сумку свою покупку, и вот, наконец, темные глазницы окон моей квартиры.

Поднимаюсь по ступенькам и долго не могу открыть дверь. Мои руки трясутся, ключ никак не может попасть в замочную скважину. У меня опять болит голова, еще немного и она треснет, как перезревший арбуз. Мне может помочь только одно. Я знаю. Это мне точно поможет.

Кое-как рассовываю одежду на вешалке и, не разуваясь, прохожу в комнату. Сегодня я не буду накрывать на стол и зажигать свечи. К чему обманывать саму себя? Я наливаю водку в стакан, и… боль постепенно отступает. Кто это там смотрит на меня в упор? Я испуганно вскакиваю. Да нет, это же мое отражение в зеркале. Мое? Разве это я? Красивая, благополучная, уверенная в себе? Из мутного зазеркалья на меня смотрит всклокоченная, пьяная, испуганная баба, с грязными коленками. Я опрокидываю в себя стакан. Что я делаю? Разве так может позволить себе учительница? А женщина? А человек?

– Чего пялишься? – ору я и бросаю стакан в свое отражение. Удар получился неточным, и стакан, звякнув, разбился о стену. Изображение криво усмехнулось.
– Да пошла ты…, – ворчу я и падаю на подушки. Проваливаюсь в некрепкий, призрачный сон. Перед глазами мелькают Светочка, Олег Андреевич, Славик. Мне чудятся чьи-то шаги. Кто это? Славик? Он не должен видеть меня такую.

Я поднимаюсь, с трудом сажусь на кровати. Голова опять начинает болеть. Я бреду на кухню за стаканом. Нужно выпить, чтобы прекратилась эта жуткая боль. Выпить. Но я не могу, я не хочу. Не хочу-у-у. Сколько я уже пью? День, два, неделю? Мне завтра на работу. Или не завтра? Я делаю маленький глоток. Как мерзко и как хорошо. Эта жидкость заменила мне дом, семью, работу, друзей. Друзей? Да нет у меня друзей, остались одни предатели. И семья мне не нужна, потому что она тоже предала меня. А работа? Придет время, и работа мне станет не нужна. Ничего мне не нужно, и никто не нужен. Еще один глоток, и я валюсь на пол. Не могу понять, сплю я или нет. И откуда здесь взялся Славик? Уходи отсюда. Уходи, дурачок. Не надо тебе знать, что Ольга Николаевна оказалась ничуть не лучше твоей мамки.

Я открываю глаза. В комнате темно, сырой ветер стучит в окно. Я зажигаю везде свет. Как же мне надоело одиночество! Это я сама себе придумала, что мне хорошо одной. Зачем? Я хочу к людям, хочу слышать человеческие голоса и сама говорить.