Деревенский богослов

Василий не был профессиональным строителем. К своим двадцати шести годам успел он отслужить в армии, побыть послушником в монастыре и даже заочно окончить одну из провинциальных семинарий. Правда, несмотря на надежды, возлагаемые на него настоятелем, монахом так и не стал, женился на одной из паломниц. После этого не спешил рукоположиться и в белого священника, решив вначале как следует испытать надёжность обретённого семейного счастья.

В середине девяностых церковнослужителям платили немного — семью не прокормишь, а Василию очень хотелось трудиться на благо Церкви. Помыкавшись по храмам и испробовав в них самые разные должности и послушания, начал он смиряться с мыслью о необходимости поиска светской работы. И тут он встретил своего давнишнего монастырского знакомого. Как оказалось, друг Василия уже много лет руководил небольшой строительной бригадой, с которой разъезжал по всей стране, выполняя различные подряды. Бригадир, будучи человеком православным, постарался и людей собрать вокруг себя единомышленных: каждый год строители во славу Божию выполняли заказ от какого-нибудь монастыря или сельского прихода. Узнав о нынешнем положении Василия, бригадир, не раздумывая, пригласил его в свою бригаду, отправлявшуюся возводить церковь в далекой северной деревне. Василий согласился, рассудив, что эта работа даёт ему шанс одновременно и Церкви послужить и со временем поправить своё материальное положение (ведь после этого доброго дела, думал он, будут и другие, коммерческие, заказы).

Неделю спустя бригада прибыла в село. Оно сразу понравилось Василию наличием досоветской истории, придающей месту особый дух, которого начисто лишены комсомольские посёлки и городки. Самой активной частью селения оказалась женская её половина. Утратив всякую надежду на приунывших от безработицы и пьянства мужиков, бабы собрались в клубе на сход и порешили: не восстановить им свою жизнь без храма. Надо строить!

Правда, церковь в селе уж была, но стояла заброшенной с 30-х годов. Заколоченные окна и проёмы без дверей, снесённые купола, прогнившая крыша… Приезжие удивлялись: как это хозяйственный народ наш не растащил всё здание на дрова и стройматериалы? Сельчане же обычно на вопрос этот не отвечали, стараясь переменить тему разговора или вообще прекратить бойкую до того беседу.

Поселили Василия у первейшей помощницы старосты местной общины — семидесятилетней Варвары Ильиничны, слывшей на селе знатоком православных традиций и обрядов. Бабушка жила одна. Дом её состоял из трёх комнат: совмещённой с кухней прихожей, небольшой средней комнаты и зала, как торжественно называла хозяйка гостевую. Вошедшему Василию сразу бросились в глаза большие выцветшие фотопортреты двух сыновей и дочери хозяйки, симметрично расставленные на серванте. Справа стоял огромный светлый шкаф 60-х годов, на котором расположилась забавная фигурка Василия Тёркина с самокруткой. Зеркало трюмо украшало неимоверное количество полученных бабушкой по разным поводам открыток. Большой стол в центре, над которым висела трёхрожковая люстра, блиставшая когда-то позолотой и служившая, судя по всему, предметом особой гордости хозяйки. Именно эта, самая обширная в доме, комната и была выделена жильцу.

Василию новое его жилище понравилось. Едва он осмотрелся, как раздался голос Варвары Ильиничны, звавшей жильца к столу. В честь дорогого гостя хозяйка достала лучший свой столовый сервиз, испекла фирменный ягодный пирог и припасла большой графин морошковой, переливавшейся янтарём настойки. Незаметно при полном молчании был съеден ярко-красный свекольный борщ, в качестве второго исчезла и огромная миска пюре. Деревенский воздух, долгая дорога и вкусная настойка явно пошли на пользу аппетиту нашего героя. Бабушка, потчуя гостя, не могла отвести от него радостных глаз — будто кормила родного сына или внука. Наконец, когда пришло время чая, Василий решил нарушить воцарившуюся торжественную тишину вопросом:

— Варвара Ильинична, а почему старую церковь на дрова да стройматериалы не растащили? У кого сегодня ни спрашивал, никто толком не сказал ничего.

На мгновение бабушка, смутившись, отвернулась, но вскоре, внутренне на что-то решившись, махнула рукой и ответила:

— Да когда церкву-то закрыли, недолго она брошенная простояла. Тогда, аккурат, в соседней деревне решили клуб строить, а храм наш на стройматериалы пустить. Подрядились на ту работу семеро мужичков наших. Начали они храм ужо ворочать, завалили купол на крышу да разошлись свои суточные употреблять. А наутро все как один и заболели: у двоих руки отнялись, у четверых — ноги, а один так и вовсе не поднялся — помер. Пригнали тогда рабочих с другого района. Те, как узнали, что приключилось с нашими местными мужиками, разбиравшими храм, сразу отказались церкву-то рушить. Говорят: «Мы пожить ешо хотим, жёны да детки у нас». С тем и уехали к себе обратно в район.

— Да, обидно строить новый храм, когда в селе такой древний стоит. С историей. Тут уж, видимо, ничего не поделаешь: прежний не восстановить, трудно да и дорого станет, — начал авторитетно рассуждать Василий. — Проще три новых построить. Хотя и этот бросать жалко. А когда закрывали церковь, что народ говорил? Защищали храм?

— Да я и не родилась ешо тогда. До меня всё то было. Тётка рассказывала: приехала с районного центра власть новая и объявила, что закрывают церкву, никто вроде и не заступался. Батюшка задолга до того уехал, говорили, в сапожники подался. А люди… Люди сами, без властей, Бога забыли. Кто своим умом дошёл, кто против общества не захотел идти, а кому Он и вовсе никогда и нужен не был. Так и пошло…

В этот момент Василий обратил внимание на выцветшую бумажную икону Спасителя «Господь Вседержитель», висевшую возле кухонного окна, как раз напротив того места, куда бабушка усадила гостя. Под образом расположился огромный газетный разворот с таблицей — астрологическим раскладом на благоприятные и неблагоприятные дни текущего года. Удивившись такой религиозной всеядности, Василий вспомнил, что перед едой не помолился и спросил:

— Варвара Ильинична, а правило вы читаете?

— Чего?

— Ну, молитвы какие знаете?

— Много знаю. «Богородица Дева, радуйся. Благодарю тебя, Господи, за день вчерашний, и благослови, Господи, меня и мою семью на день сегодняшний». Ведь все болезни от плохого, от зла и неустроенности…

— Бабушка, да это же заговор какой-то, а не молитва!

— Тётка так молилась и меня научила. Тётка у меня была, Василиса Васильевна. Не простая, божественная была. Всю себя, жизнь всю Богу посвятила. А ужо она-то знала, как правильно надо. Старые, те люди — они все молитвы да обряды ведали. И соблюдали всё, не то что нынешние.

— А ещё кому учила вас молиться Василиса Васильевна?

— Господу! И ешо Иисусу Христу. Ужо Сын или кто уж эти начинаются у них, дети ихнии. Матери Его — Пресвятой Богородице Марии. Да апостолам… Много ведь их как — всех не упомнишь! Раньше дедушки и бабушки наши всё Илию поминали. И все обычаи знали, да соблюдали все положенное. Был вот и Петров день. И эти — Александров и Алексиев деньи. Их, угодников, двенадцать штук было. Им этим вот и молились. А сейчас ужо и не знают, когда дни-то ихнии, а не то што когда делать полагается. Вот тётка — та всё знала. Она застала. А я уж мало застала.

— А праздники церковные какие отмечаете?

— Да вот Иван день. Тогда в огород не ходи. Так и праздновали. Говорили: в той день в огород зайдёшь — голова Ивана Крестителя прикатится тебе на гряды. Это ему смерть была така неповинна.

— А что это за Иван-то? —  продолжал Василий беседу.

— Иван Купало… Это старая фамилия. Купали его… Дак вот и пошло Иван Купало. Юродиа там ешо была, которая плясала… Чё той говорю-то! Иван Купало муж ей был. Дочь её плясала у царя на пиру. Да её плясание ему так понравилось, што сказал он: «Проси всё, што хочешь, не откажу тебе». Пошла дочь этой Юродии к матери и спрашивает: «Чевой просить-то мне у царя?» А мать подумала-подумала и сказала: проси, штоб на блюде принесли, значит, голову Ивана. Воины пошли и отсекли голову Купале. Так с тех пор и повелось: в огород не ходить в день евойный. Старая примета, верная.

— А Священное Писание-то вы откуда знаете? Тоже тётка рассказывала?

— Да, она всё Писание читала… И нам, робятам, тогда ешо читала и рассказывала. Я и запомнила от неё.

— А что ещё вам Василиса Васильевна рассказывала?

— Рассказывала, што придёт время и будет перелом этому месту.

— Перелом?

— Жизни перелом будет. Небо и земля загорятся. И што ты ни делай, всё равно не спасёшься. Война будет всемирна, и никто не останется. Будет так, што хлеба нарастёт, а собирать-то и некому.

— Это, верно, она вам про конец света и Страшный суд рассказывала?

— Да, конец свету будет. И под тот конец все вином заливаться станут. Вот это уж и пришло.

— Бабушка, давно это уж пришло.

— Будет. Будет всемирна война. Атомна. И у гор люди смерти просить станут, штобы, значит, завалило их. И трупы будут валяться, а хоронить-то некому станет. Вот што оно будет.

— Простите, Варвара Ильинична, а деток в вашем селе крестил кто-нибудь все эти годы?

— Крещёные… Почитай, все крещёные…

— Так если ни храма, ни священника, кто ж тогда крестил?

— Старые люди крестили. Они-то всё знали, как нужно. Все обычаи знали. Умели и соблюдали всё.

— А вас крестили, не помните?

Бабушка возмутилась от таких слов гостя:

— Как не крестили-то! Раньше у нас всех крестили. Тётка моя и меня, и потом деток моих на шестке крестила. Хоть не попом и не в церкви, а всё ж крещёные все.

— А как это — на шестке? — заинтересовался Василий неведомым способом крещения.

— С плиты-то воды горячей в таз наладила да и окрестила. Помню, пела она ещё: «Окупался еси, освятился еси, миром помазался еси…» Так и крестила.

— Да нельзя ж так крестить, бабушка! — решил Василий блеснуть своим богословским образованием и церковным опытом. — Мирянин может в крайнем случае крестить сам, без священника, но миром мазать никак не может. Да и без формулы «Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святого Духа. Аминь» недействительно Таинство. Произносила ли тётка такие слова?

— Как недейственно-то? У нас всех так крестили! А как нужно, так то, значит, она и делала, - после этих слов Варвара Ильинична обиженно поджала губы. По щеке бабушки потекла большая слеза. Не обращая внимания на гостя, она выключила свет на кухне и, ворча что-то под нос, пошла к себе спать. Из-за тонкой, в одну доску, стенки послышалось:

— Тётка Василиса все обычаи знала… Всё знала! И ужо как нужно, так она и делала. Не может быть, чтоб не действенно!

— Простите, — вослед старушке проговорил Василий, испугавшись неожиданной её реакции. — Построим храм, батюшка приедет и помажет вас миром. Всё и устроится!

Но ответа не последовало. Василий на ощупь в полной темноте добрался до своей комнаты и, не зажигая света, лёг спать.

Наутро он проснулся от истошного блеяния соседских овец под окнами. В доме вкусно пахло блинами, и через полчаса Варвара Ильинична позвала гостя завтракать. За столом хозяйка не вспомнила свою вчерашнюю обиду. Даже, наоборот, была добродушна и любезно подкладывала гостю один блин за другим.

Сытно позавтракав и с почти поясным поклоном поблагодарив хозяйку за вкусное угощение, Василий отправился на свой первый рабочий день в бригаде. По дороге на стройку он всё вспоминал вчерашний разговор с хозяйкой. «А ведь в советские, лихие для Церкви годы именно эти женщины, новые мироносицы, становились хранительницами веры. Они и несли её, как могли и как понимали, передавали детям и внукам, — рассуждал Василий. — А что много в их вере бабьих басен, так кто ж виноват-то?»

Так и не сумев ответить для себя на этот вопрос, добрался он до раскинувшейся у кромки леса, на самом краю села, строительной площадки. Бригадир деловито распределял среди подчинённых обязанности, и вокруг огромных, сложенных в бурты брёвен уже начинала кипеть работа. «Ладно, — думал Василий, направляясь за своим нарядом к мастеру, — приедет сюда священник, и всё выправится. Теперь главное — храм построить…  Да… Варвара Ильинична…, — улыбнулся своим мыслям Василий, — Просто богослов деревенский».

Так, в трудах на стройке и в вечерних разговорах, пролетел для Василия месяц в селе. За это время храм был почти готов, оставалось только построить на крыше барабан и водрузить на него луковку с крестом. Изготовление маковки — дело не быстрое, да и мастер тут требуется умелый — в бригаде такого искусного столяра не нашлось. Пообещав к следующему лету прислать небольшой готовый купол и проинструктировав о технологии его установки ничего не понявшую из объяснений старостиху, строители с чувством исполненного долга уехали домой.

До самой зимы проработал в бригаде Василий. Вроде и получалось у него не хуже, чем у других работников, и первые серьёзные заработки появились, но что-то не давало ему всё это время покоя. Вспоминал он первый возведённый им храм, гостеприимство Варвары Ильиничны и долгие, порой заходящие за полночь, беседы с ней. Вернувшись из очередной командировки, Василий посоветовался с женой и отправился к епископу — просить о хиротонии во иерея.

Спустя ещё три месяца, окончив дьяконский и священнические сорокоусты, отбыл отец Василий к месту своего назначения. В пути батюшка вновь вспомнил квартирную свою хозяйку Варвару Ильиничну и улыбнулся, представив её взгляд, когда увидит она его в рясе и с наперсным крестом.