Бургундское вино

«…Шагает граф. Он хочет быть счастливым,
И он не хочет, чтоб наоборот».
(Ю.И. Визбор. «Вставайте, граф»)

«Если человек сам придумывает себе видения,
в конце концов сны его посмеются над ним».
(Д. Макдональд. «Лилит»).

…Граф Санчос де Сигодонэ, облаченный в камзол из серебряной парчи, отороченный по вороту и обшлагам пышными брабантскими кружевами, стоял на верхней ступеньке беломраморной лестницы, увитой благоухающими алыми розами и смотрел, как внизу смуглолицый Джакопо пытается удержать за узду взвивающегося на дыбы вороного арабского жеребца с лоснящейся атласной шкурой и раздувающимися ноздрями. Звеня золотыми шпорами, граф шагнул вниз, и…
-Сашка! А ну, поди сюда-а! Сашка-а-а!

И Александр Иванович, сутулясь и по-старчески шаркая ногами в стоптанных, засаленных тапках, поспешил в соседнюю комнату, откуда раздавались пронзительный женский крик и глухие удары в стену. Потому что хорошо знал — стоит ему замешкаться, как мать здоровой левой рукой стащит с себя грязный памперс, засунет его под простыню или в пододеяльник, а сама усядется сверху. После чего ему придется мыть ее и менять все белье на диване. А впридачу устраивать большую стирку. И тогда — прощай, праздник!

Однако на сей раз он успел вовремя. Его мать, Анна Сергеевна, худощавая старуха с жидкими, всклокоченными седыми волосами и лицом, на котором, казалось, навсегда застыло злобное выражение, только-только начала вытаскивать из-под себя памперс. Александр Иванович заменил его с уже привычной быстротой и ловкостью. Однако тем самым лишь еще больше разозлил Анну Сергеевну. Она назвала «Сашку» дураком и бездельником и потребовала, чтобы он включил ей радио. А затем долго и придирчиво выбирала нужную громкость. Потом она захотела выпить чаю, и Александру Ивановичу снова досталось, поскольку содержимое чашки оказывалось то недостаточно холодным, то слишком горячим... Под конец же Анна Сергеевна велела сыну подождать, пока она вспомнит, что еще он должен сделать. И Александр Иванович долго стоял у ее постели с пустой чашкой, пока, наконец, мать не начала клевать носом. Тогда он заботливо уложил ее на диван и прикрыл одеялом. Теперь он мог уйти из дому на час-полтора. Этого времени ему было вполне достаточно, чтобы почувствовать себя счастливым.

На сборы Александру Ивановичу хватило минут пятнадцать — куда меньше, чем потратил бы на это граф Санчос де Сигодонэ… Он надел довольно новую, по крайней мере, еще не застиранную рубашку, и серый костюм, удачно купленный два года назад в комиссионном магазине (штопка на одном из его рукавов была почти незаметна…). Потом у зеркала у коридоре причесал свои, некогда черные, а теперь почти полностью седые волосы, и обильно обрызгался туалетной водой «Альгамбра», в самом названии которой, не меньше, чем в ее резком, терпком запахе, чувствовалась некая жгучая тайна. После этого пятидесятилетний участковый врач-терапевт Александр Иванович И-н снова перевоплотился в графа Санчоса де Сигодонэ, Санчоса Великолепного, который, пришпоривая быстроногого скакуна, вихрем несся мимо цветущих апельсиновых рощ и виноградников, мимо раскидистых пальм и благоухающих розами садов — туда, где ждала его дама сердца — прекрасная и загадочная, как мечта, Миоретта Арруаль.
…А вот у Александра Ивановича никогда не было дамы сердца. У него вообще не было ни близких, ни друзей. Никого, кроме матери. И на то имелись свои причины.

* * *

Анна Сергеевна родила его, будучи женщиной уже не первой молодости. Он был ее единственным ребенком. И единственным существом, над которым она имела безраздельную власть. Анна Сергеевна воспитывала сына в одиночку, изливая на него свою поздно проснувшуюся материнскую любовь и вымещая на нем же свою ненависть и зависть к тем, кому досталось куда больше жизненных благ, чем ей, санитарке из захудалой городской больницы. Впрочем, хотя к тому времени судьба изрядно потрепала Анну Сергеевну, она все-таки надеялась: на ее улице еще настанет праздник. Причем благодаря Саше. Будущее сына виделось ей таким: он поступит в медицинский институт, а затем устроится работать на одну из тамошних кафедр, защитит кандидатскую диссертацию, потом докторскую, а там... Для одинокой и обойденной жизнью Анны Сергеевны дальнейшее представлялось настоящей сказкой. Саше дадут квартиру в центре города и черную «Волгу». Как у того профессора, что иногда приезжал к ним в больницу, и во время обходов важно шествовал по коридору, окруженный толпой благоговейно внимающих ему врачей… Он будет ездить за границу и привозить ей оттуда самые модные и дорогие вещи. Кто тогда посмеет смотреть на нее свысока и помыкать ею, как сопливой девчонкой?! Напротив — те, кто делает это сейчас, первыми примутся заискивать перед нею, матерью известного в городе…да что там! знаменитого на всю страну ученого, профессора, великого человека! Она еще успеет взять от жизни свою долю счастья! И уж на сей раз не прогадает!

Анна Сергеевна не сомневалась в том, что всему этому суждено сбыться. Ведь робкий и болезненный Саша всегда поступал так, как этого хотелось ей. Он не имел ни друзей, ни интересов: вся его жизнь сводилась лишь к учебе. Причем — только на «отлично». Поскольку Анна Сергеевна строго наказывала его не только за «тройки», но даже за «четверки». Впрочем, разве это в конце концов не принесло желаемые ею плоды? Саша кончил школу с золотой медалью и поступил в мединститут, где с самых первых дней прослыл лучшим студентом. И оставался таковым все годы учебы в институте. Неудивительно, что несколько заведующих кафедрами прочило его в число своих сотрудников. А Анна Сергеевна уже предвкушала скорое исполнение своих желаний. Как вдруг…

…Однажды утром, вернувшись с ночного дежурства, она нашла сына лежащим на полу без сознания. А на его письменном столе обнаружила пустой флакончик от снотворных таблеток. Вызванная ею «Скорая помощь» тогда приехала на удивление быстро. И Сашу удалось спасти. Вот только потом его долго лечили в психиатрической больнице… После этого он настолько резко сдал в учебе, что едва смог закончить последний курс и сдать выпускные экзамены. А посему ученые мужи, еще совсем недавно наперебой приглашавшие его к себе, сразу потеряли к нему интерес. Единственным местом, куда Саша смог устроиться, оказалась поликлиника на окраине города. Там он и проработал всю жизнь, ведя прием больных и бегая по бесчисленным вызовам. И за свою безропотность и безотказность был презираем и пациентами, и коллегами. Тем более, что с годами стареющий Александр Иванович, подобно многим русским неудачникам былых и нынешних времен, все чаще искал утешения в вине и иногда приходил на работу, будучи, как говорится, «под мухой»…

Анна Сергеевна так и не узнала, почему ее всегда столь послушный сын вдруг попытался покончить с собой. Впрочем, это ее и не интересовало. Ей была безразлична дальнейшая судьба того, по чьей вине все ее мечты и надежды пошли прахом. Сам же он стал ей ненавистен… Саша, как всегда, молча и покорно сносил попреки и брань матери. И лишь иногда, когда ему становилось совсем невмоготу, уходил лечиться в отделение неврозов при психиатрической больнице, изо всех сил стремясь пробыть там подольше… Так продолжалось до тех пор, пока однажды, во время очередного скандала, который Анна Сергеевна устроила своему «дураку Сашке», ее не парализовало. Теперь стареющему Александру Ивановичу приходилось кормить мать с ложки, мыть ее, менять ей памперсы, выполнять ее капризы и слушать ее злобное брюзжание. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год…

* * *

Как ни странно, Александр Иванович вовсе не ощущал себя несчастным человеком. Скорее даже, был вполне доволен своей участью. И все это — благодаря книгам, к которым он пристрастился еще в школе, невзирая на запрет матери читать что-либо помимо рекомендованного по учебной программе. Анна Сергеевна считала чтение книг не только бесполезным, но даже вредным времяпровождением, отвлекавшим сына от подготовки к урокам. И, если находила у него «постороннюю литературу», тут же рвала и выбрасывала ее. Но разве могла она знать, что ее Саша проводил все перемены в школьной библиотеке, жадно проглатывая книгу за книгой! А после того, как он выписался из психиатрической больницы, чтение стало его страстью. Александр Иванович любил книги так, словно они были живыми существами. Он покупал их в книжных магазинах (впрочем, чаще — за полцены в букинистических отделах), подбирал у помоек, а иногда даже извлекал из мусорных контейнеров, куда их выбрасывали за ненадобностью прежние владельцы.

Похоже, и они платили ему взаимной любовью, ибо обитали в его комнате в поистине несметных количествах, теснясь на полках, выглядывая из-под дивана, громоздясь друг на дружке по углам… Что до Анны Сергеевны, то она ненавидела Сашины книги не меньше, чем его самого, и, когда он в очередной раз уходил лечиться в отделение неврозов, выбрасывала их на помойку… Однако стоило ему вернуться домой, как книги снова наводняли его комнату. Причем едва ли не в больших количествах, чем прежде…

Александр Иванович читал много и без разбора. Хотя предпочитал приключенческие романы. Ему давно полюбился мир, населенный могущественными королями и прекрасными дамами, мудрыми волшебниками и злобными чудовищами, благородными рыцарями и отважными мушкетерами, который был совершенно непохож на действительность, в которой жил, или скорее, прозябал, он сам… Ведь в этом мире царили жизнь и радость, и добро всегда одерживало победу над злом… Иногда, раз в месяц, а то и реже, Александр Иванович позволял себе ненадолго перевоплотиться в одного из его обитателей. Тогда он отправлялся в дешевый ресторанчик на соседней улице и заказывал что-нибудь из еды. А впридачу — бокал красного вина. Про себя он называл его бургундским вином. Потому что в этих словах таилась некая загадка, придававшая им особую прелесть. Бургундское вино, бургундское вино… Александр Иванович никогда не видел его и не пробовал на вкус. Но был уверен: это самое лучшее из всех вин, что только есть на свете. Красное, как кровь, густое и сладкое, как мед, благоуханное, словно цветы и пьянящее, как мечта… Оно превращало его, пожилого и одинокого участкового врача-неудачника в блистательного графа Санчоса де Сигодонэ, любимца фортуны и избранника пленительной, словно греза, Миоретты Арруаль. И в то время, когда Александр Иванович сидел за столиком в темном углу ресторанчика, смакуя свое бургундское вино, он чувствовал себя счастливейшим из людей.

* * *

…Пурпурный бокал венецианского стекла, похожий на распускающийся тюльпан, был до краев полон бургундским вином. Но граф Санчос де Сигодонэ не спешил осушить его до дна. Он благоговейно смотрел на сидевшую напротив Миоретту, пытаясь различить ее неземные черты в полутьме пиршественного зала, окутанного струйками дыма, поднимавшегося от стоящих по углам курильниц с аравийскими благовониями… И какое ему было дело до седого человека в помятом костюме, что сидел сейчас на втором этаже битком набитого посетителями дешевого ресторанчика, где клубился сигаретный дым, за тарелкой с остывающим мясным рагу и нетронутым бокалом красного вина... Сидел наедине со своей мечтой, не замечая ничего и никого вокруг…

…Пока прямо над его ухом вдруг не раздался чей-то грубый голос:
-А ну, вали отсюда! Это наше место!
Вслед за тем волосатая рука с короткими толстыми пальцами, на одном из которых красовался массивный золотой перстень-печатка, схватила его бокал с бургундским вином и наклонила над тарелкой. Еще миг — и вино полилось прямо в недоеденное рагу, обдавая брызгами лицо и руки, рубашку и костюм Александра Ивановича… Он испуганно приподнял голову и увидел трех крепко сбитых парней, стеной окруживших его столик. А из-за их спин выглядывали ярко размалеванные физиономии трех пышнотелых девиц, которые пялились на него с наглыми ухмылками.

-Ты что, оглох? — повторил самый крепкий и плечистый из парней, обращаясь к нему. — Кому сказано, вали отсюда!
Одного взгляда графа Санчоса де Сигодонэ было бы достаточно, чтобы повергнуть дерзких в трепет и обратить в бегство… Но сейчас перед тремя здоровенными парнями стоял всего лишь пожилой участковый врач, неспособный постоять за себя… Александр Иванович окинул взглядом зал ресторанчика в тайной надежде, что кто-нибудь из сидящих рядом людей заступится за него. Однако, похоже, все они были заняты едой и разговорами. Лишь несколько человек за соседними столиками, заметив неладное, косились в его сторону… с нескрываемым любопытством.
И тогда Александр Иванович, втянув голову в плечи и скороговоркой бормоча извинения, вскочил со своего места, и спешно вышел, почти выбежал из ресторанчика…

* * *

Он шел по полутемной улице, не разбирая дороги, не замечая встречных прохожих, и пару раз лишь чудом не угодив под выскочившую из-за угла машину. Впрочем, какое ему было дело да всего этого! Ведь сегодня он в одночасье утратил свою единственную радость — сказочный мир, в котором прятался от убогой и безрадостной действительности. Теперь Александр Иванович понимал, насколько жалкой и глупой выдумкой были и бургундское вино, и граф Санчос, и Миоретта…И в его душе вскипала ненависть к прежде любимым им книгам, в которых нет ни слова правды, и к себе самому, трусу и неудачнику, до седых волос верившему этим сказкам, и к той, по чьей вине ему не оставалось ничего другого, как утешаться ими… Впрочем, теперь у него отнято и это. Остается лишь одно — вернуться домой и свести счеты с жизнью. Потому что ему больше незачем и не для чего жить.

Войдя в темную прихожую своей квартиры, он не услышал ни звука. И испугался. Ведь обычно к этому времени Анна Сергеевна уже просыпалась и встречала его криками и бранью. Но сейчас в квартире царила непривычная, и потому зловещая тишина. Александр Иванович на цыпочках прокрался в комнату матери, прислушался… и неожиданно для себя обрадовался, услышав ее спокойное, ровное дыхание. Анна Сергеевна крепко спала, по-детски подложив под голову ладонь. И он впервые заметил, что во сне у нее совсем другое выражение лица. Не злобное, как днем, а беззащитное, как у обиженного ребенка. Александр Иванович почувствовал щемящую жалость к этой беспомощной старой женщине, и понял, что не бросит ее на произвол судьбы. Какой бы никчемной и постылой не виделась ему теперь собственная жизнь, ему все-таки придется жить. Для того, чтобы кормить и мыть ее, менять ей памперсы, подавать чай и терпеливо сносить ее выходки. Предать свою мать он не вправе. Александр Иванович прикрыл Анну Сергеевну сползшим на пол одеялом и поспешно вышел из комнаты, боясь, что сейчас расплачется навзрыд.

Он прошел к себе. Окинул взглядом книги, что теснились на полках, выглядывали из-под дивана и громоздились друг на дружке по углам, словно умудренный долгими странствиями человек, который спустя много лет вернулся к друзьям своего детства. И, примостившись на диване с первой попавшейся из них, стал перелистывать страницы. Пока, незаметно для себя, не забылся сном.
…И увидел во сне, что уже не граф Санчос де Сигодонэ, а он, Александр Иванович И-н, седой сутулый человек в помятом сером костюме, стоит у подножия беломраморной лестницы, не смея ступить на нее. А сверху на него, улыбаясь, глядит пленительная, словно греза, Миоретта Арруаль, в белом платье, окутанная легким облаком золотистых волос. И протягивает ему руку с хрустальным бокалом, наполненным бургундским вином: красным, как кровь, тягучим и сладким, точно мед, благоуханным, как цветы и пьянящим, словно мечта.