Рассвело ровно в десять.
Закружили сороки над полем.
И метель замолчала:
Ей платков бы повесить поболе,
Спеленать все дома до Урала,
Закрепить белоглазым паролем.
Чуть позднее явилось
Рыжебокое яблоко солнца.
И запахло морозом.
Захрустело ледовое донце:
Закрипели уключины лодки,
Точно ей что-то снилось.
По России бродит свиной грипп, свиной грипп.
В дома старые проник жуткий его скрип.
Обнажает грипп клыки, капает на мозг,
В общем, просит он ремня, требует он розг.
Заражает он людей, не дает дышать.
Вызывает кашель, жар, насморк и озноб.
Убивает. Матерям не дает он спать.
Ночью трогают они у ребенка лоб.
Как монахи похожи на птиц,
Тот же взгляд проницательно-острый,
И молитва без сна, без границ,
Где душа — человеческий остров
Среди всех океанов мирских,
Направляемых волею Бога,
Человек из глубин из морских
Приподнялся, пустился в дорогу.
Он, приехав в святой монастырь,
Исцелился от лютых болезней.
И, читая святую Псалтирь,
Видел небо из ярких созвездий.
Мужайтесь в подвиге, не отступайте от него,
хотя бы ад восстал на вас и весь мир
кипел на вас злобой и прещением, и веруйте:
«Близ Господь всем призывающим Его во истине».
Прп. Варсонофий Оптинский
Два листа на верхушке тополя
Не сорвали ни дождь, ни снег.
Хоть ветра разгулялись по полю
И мороз сковал жилы рек.
Безнадежно крепко цепляются
Два листа в небесную синь.
Они честно в бою сражаются,
Ты попробуй их с ветки сдвинь.
Жизнь так незаметно выстрелила мимо: била ключом
И вскипала, в зелёнке росла под забором,
Крепко коней запрягала. Летели с высокой кручи:
Всё выше и всё трагичней. Не плачь. Но своим плечом
Подпирая окошко, ты слушай: как хрипло, хором,
В грозу запевают тучи. Могучи они, летучи,
И пламенем нежным синеют, и безнадёжно терпки:
До немоты беспристрастны, сея слезы льняные.
Им видно, как шарят мыши в амбарах и по сусекам,
И как ремонтируют крыши. Где жестокие мерки
Невероятно точные. Плачущие, больные
Снимают простые люди с гробов грядущего века,
Рождество Христово на Урале!
В голубых сугробах тепло зайцам.
Птицы на деревьях дружно ждали
Когда им на праздник дадут сальца.
Рождество Христово, да морозы.
Паром изо рта мы грелись в храме.
В хвойную подкову вплели розы,
Вышли все на крестный ход по Каме.
Сегодня мне впервые вдруг захотелось внука,
Впервые захотелось не кошку, не щенка,
Впервые захотелось не шторы из бамбука,
Мне захотелось внука, хоть нет и сорока.
Впервые захотелось кисель из манной каши,
Пеленки и присыпку, и локон у виска.
Чтоб внук сказал, проснувшись: где бабушка Наташа?
И опрокинул на пол мне кружку молока.
Сорвавшись, падают цветы на подоконник.
Глядишь, живой, горит огнем, и вдруг покойник.
Глядишь, растет и вверх и вширь, пускает почки,
Но вмиг поник, согнулся вниз, сложил листочки.
И я пойду вперед за ним, в мороз и в зной,
Он приготовил мне свинец, но голос мой
Останется живым всегда и будет петь,
Я наперед благодарю за свою смерть.
Почему-то пахнет кофе и ванилью.
Как же горько, как же страшно мне идти.
Знаю, Господи, я помню, Ты Всесильный
Помоги не сбиться мне с пути.
Как всегда в лицо мне бьют метели,
Как всегда за шиворот вода,
Но от длинной беспросветной канители
Я узнаю, меня выручит беда.
Дворец под окнами и вспышки от салютов
Гремели змейкой в минус двадцать пять.
Народ гулял. Хмелел от крепких «абсолютов»
И в небо дальше продолжал стрелять.
А я, смотря на городские магистрали,
На тени от движения людей,
Увижу судьбы, зазвучавшие в хорале,
Средневековых вымерзших идей.
И мне останется всего лишь слышать голос,
Разрезав сумрак лезвием огня,
И видеть, как зерном из слов наполнен колос,
Раскрывшийся для солнечного дня.
Морозное. Седое. Синее.
Остывший кофе. Мягкий свет от фар.
Где фонари, сливаясь в линию,
Несут как силу молнии удар.
Погасло все. Рассвет за окнами:
Внезапный жар. Немыслимый толчок.
Рождественник зацвел волокнами,
Выстреливающими в мой висок.
Снег сыпал всю ночь из небесной солонки.
И кашу земную щедро пересолил.
Жалко собак и птиц. От бешеной гонки
Старенький пудель совсем остался без сил.
Бежал, кувыркался в снегу, громко дыша.
Хозяйка его окликнула, не спеша:
— Ты где, мой Робеспьер? Ну, куда ты пропал?
Ах, что за друг человека! Кого искал?
Жизнь моя, сестра моя,
Как же мне с тобою тяжко!
Плачет сердце под рубашкой
Мерзлым утром января.
И куда ее приткнуть,
Жизнь мою, иголку с ниткой?
Начинаю новый путь,
За собой закрыв калитку.
Гулко поезд прогудит,
Застучат его колеса.
Снег над родиной висит,
Над землей темноволосой.
Посвящается Полю Гогену
Гением не рождаются.
Им вынуждают стать
Скорби. Долги. Гонения.
Дьявольская рать.
Битва до крови. До суда.
Гений на нем распят.
Что, фарисеи, досыта
Накормит его взгляд?
Ну, подойдите, смелые,
Камень бросить в него.
Губами, как мел, белыми
Не произнесет ничего.
Краски воскреснут верные,
Будут звенеть в ночи.
Звезды сияют в терниях,
Гениев всех ключи.
15. 12. 2015
Посвящается моему другу и преподавателю в университете Н. Б. Лапаевой
Ветка шиповника из Македонии почтой мне послана в ноябре.
Радуюсь весточке, точно из Греции. Греют слова, как античный век.
Здесь у нас пасмурно. Здесь у нас ветрено. Брови и волосы в серебре.
Ветке шиповника радуюсь искренне. Сводит с ума меня пермский снег.
Ветка шиповника. Ягоды алые. Косточка времени в снег уйдет.
Как воплотиться ей в земляном темени? Выбраться саженцем на восток?
Так час за часом, толкая друг друга, ягоды падают лицом на лед.
Чтобы согреться среди поколения, солнцу шиповник подставил бок.
