Священномученик Даниил Сысоев (Аркадий Малер)

В ночь на 20 ноября в Москве, в храме святого апостола Фомы на Кантемировской, в возрасте 35 лет, был убит иерей Даниил Сысоев… Стороннему человеку сразу может придти на память убийство другого известного священнослужителя — отца Александра Меня. Действительно с того самого момента это — не только первое убийство известного служителя Русской Православной Церкви, но и самое трагическое событие в современной её истории, имеющее значение для всего Вселенского Православия.

Про многих выдающихся пастырей говорят, что они были уникальными и ни с кем не сравнимыми, и это определение несколько притерлось в церковных некрологах. Так вот, отец Даниил Сысоев тот самый священник, про которого можно прямо сказать, что он был абсолютно уникальным и действительно ни с кем не сравнимым. Упоминать его имя через запятую наряду с другими нашими клириками всегда было очень сложно: его имя всегда выбивалось из общего ряда, оно делало этот ряд лучше, оно подтягивало за собой других, и нужно было очень аккуратно выбирать его соседей по реестру — достойны ли?

Когда в январе 2009 года выбирали Патриарха, многие православные задавались вопросом: а позволительно ли вообще оценивать священнослужителей, разве можно про кого-то открыто говорить, что этот больше, а этот меньше достоин быть предстоятелем нашей Церкви, не обидим ли мы этим сравнением кого, не смутим ли? Да, позволительно, иначе в нашей Церкви установится либо анархия, либо тирания, и не про каждого встречного священнослужителя можно со всей уверенностью сказать, что он не то, что достоин каких-то должностей, а вообще может нести свой Крест.

На этом фоне отец Даниил Сысоев был беспрецедентен. Точнее говоря, он был беспрецедентен не потому, что выделялся на фоне других, а потому что был таким священником, каким должно быть всегда и везде — и в I веке в Палестине, и в XXI веке в России. Приходится прибегать к общим словам, присущим некрологам такого типа, и сказать, что только с его смертью мы осознали значение его личности. Это действительно так: его смерть стала апофеозом его жизни, она настолько предчувствовалась и была настолько исполнена символических указаний, что стала будто бы самостоятельной, заключительной проповедью всего его Служения.

Отец Даниил совершил так много, что об всём этом в рамках одной статьи сказать просто невозможно; отец Даниил настолько соответствовал своему служению, что ни на одну секунду невозможно было забыть, что перед тобой — правопреемник Апостолов, а не обычный гражданин мира сего. И добивался он этого осознания не высокомерными жестами несостоявшегося офицера, случайно затесавшегося в другом сословии, как это иногда бывает, а живым и прямым общением личности с личностью, глаза в глаза, не опуская тебя ниже своей милости, а поднимая на тот уровень, на котором только и должно говорить священнику с мирянином.

Отец Даниил родился в семье московского священника Алексея Сысоева и матушки Анны Мидхатовны Амировой. О себе он говорил, что он наполовину русский, наполовину татарин; и это означало для него только то, что он не обязан определяться с этнической идентичностью, потому что гораздо важнее для него религиозное самоопределение. Именно самоопределение. Про него невозможно сказать, что он лишь наследовал «профессию» отца, что его будущее было предрешено, вовсе нет: он был слишком сознательным священнослужителем, чтобы видеть в его выборе какие-то иные причины, кроме личных убеждений.

Сознательность — его первое главное достоинство. В его позициях практически не было ничего случайного, привнесенного, он всё продумывал до конца и никогда не ссылался на субъективные предпочтения и привязанности. Он никогда не давил собственным авторитетом, но всегда аргументировал свои позиции цитатами из Священного Писания и Священного Предания, даже в деталях, даже там, где другой довольствуется своей интуицией. Он был одним из немногих, кто мог прямо сказать: «я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла» (Деян 26:25). Поэтому, совершенно независимо от того, как ты относился к этим словам, в общении с ним всегда ощущалась уверенность в том, что эти слова тождественны его мыслям. Он никогда не играл, не обманывал, не замалчивал, не уклонялся, и если в чем-то по-твоему ошибался, эти ошибки имели свою логику и опровергать их стоило бы большой работы ума и памяти.

В 1988 году он участвовал в восстановлении Оптиной пустыни, в московском подворье которого, храме святых апостолов Петра и Павла в Ясенево, служит его отец, и впоследствии служил он сам. В 1991 году он поступил в Московскую духовную семинарию, был уставщиком смешанного хора регентской школы. В 1994 году — епископом Магаданским Ростиславом (Девятковым) был посвящен во чтеца, а в 1995 году рукоположен в диакона. В 2000 году он закончил Московскую Духовную Академию, стал кандидатом богословия. Темой его диссертации была «Антропология Адвентистов Седьмого дня и Общества Сторожевой Башни и её анализ»-то есть критика богословия протестантских сектантов. Свою будущую докторскую диссертацию он хотел посвятить догматическому богословию Вселенских Соборов, но не успел… В 2001 году он стал пресвитером, и так началось его священническое служение — эти восемь пастырских лет иерея Даниила Сысоева.

Когда пытаются определить идеологическую специфику взглядов отца Даниила, то часто заходят в тупик, потому что эти взгляды не вписываются в популярные классификации типа оппозиции «православных консерваторов» и «православных либералов». И опять же, в этом определении очень важно не повторять благостные штампы: в подобные классификации не вписываются взгляды многих клириков. Не потому, что они какие-то «парадоксальные» и «сложные», а просто потому, что у них нет никаких взглядов.

Поэтому такие формулы, как он был «слишком либерален для консерваторов» и «слишком консервативен для либералов» можно применить почти к любому среднему клирику, не желающему хоть как-то определяться в этом отношении. Отца Даниила невозможно назвать ни консерватором, ни либералом, но не потому, что у него не было позиций, а именно потому, что у него были позиции и весьма конкретные.

Если попытаться максимально точно определить позиции отца Даниила Сысоева, то можно прямо сказать, что они были христианскими и только христианскими. По меньшей мере, ни один его вменяемый оппонент не может не согласится с тем, что свои позиции по любому вопросу отец Даниил пытался основывать на православном христианстве и только на нем. И, как это ни странно звучит, именно в этом заключалась его уникальность.

Когда многие проповедуют христианство плюс что-то ещё, — плюс консерватизм, плюс национализм, плюс либерализм, плюс марксизм, плюс личные переживания и т. д., отец Даниил проповедовал не консервативное христианство или либеральное христианство, а именно христианское христианство, столь неудобное и непонятное всем тем, кто хочет превратить учение Церкви в придаток к собственным взглядам. Вот почему зачастую там, где проповедовал отец Даниил, назревала атмосфера скандала: люди впервые узнавали, что есть Христианство на самом деле, люди впервые слышали Благую Весть не как колыбельную или набор общих фраз, а как нечто абсолютно новое, доселе неслыханное.

Отец Даниил показывал, что Православие — это не немного забытая традиция предков, а абсолютная новость для современных людей, что Новый Завет так и остается новым, и что не о «возрождении» православия должна идти речь, а о его постоянном открытии. В альманахе «Северный Катехон» № 1 опубликовано его интервью, где он тезисно излагает свои позиции практически по всем парадигмальным вопросам. Есть там такие слова: «Евангелие до сих пор остается неизвестной новизной для многих новообращенных, искавших в Церкви не Истинного Бога, а спасения от своих бед, или только свою национальную идентичность. Символ веры и в наше время самый удивительный текст, который должен быть усвоен каждым сердцем».

Эту новизну, свежесть, неожиданность Евангелия нес он в своих проповедях, и с ним никогда не возникало того ощущения привычности, рутинности, занудности церковного культа, которое неизбежно появляется в жизни верующего, который лишь «блюдет традицию», а не совершает открытия Господа, который скажет «Се, творю всё новое…» (Откр. 21:4–5). И это тот аспект христианского вероучения, который никогда не поймет тот, кто воспринимает само христианство исключительно как союзницу консервативных сил. Христианство не консервативно.

Отстаивая христианское христианство, он, как никто другой, настаивал на чтении Библии и отцов Церкви, на следовании догматическому учению церковных Соборов, без которых христианство просто перестает быть самим собой и превращается в набор частных мнений. Это страшно раздражало всех тех, кто привык в полемике на богословские темы ссылаться на очередных поэтов и писателей, политиков и философов, как на отцов Церкви.

В этом всегда был колоссальный изъян его оппонентов: они ссылались на Достоевского и Есенина, на Толстого и Гермеса Трисмегиста и т. д., тогда как он ссылался, прежде всего, на Священное Писание и Священное Предание. Оказывается, христианская вера не безрассудна, она требует трезвости ума и даже его дисциплины. И отец Даниил постоянно требовал сознательного отношения к христианскому выбору, он не позволял растворить религиозные смыслы в инерции бытового традиционализма и благодушии тусовочных отношений. Он не давал забыть слова Христа: «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). И это тот аспект христианского вероучения, который никогда не поймет тот, кто воспринимает само христианство исключительно как аргумент к различного рода толерантности и либеральности. Христианство не либерально.

Пастырская практика отца Даниила Сысоева основывалась на простом, математически точном выводе: если Христианство — это абсолютная истина, оно должно быть распространено по всему миру и быть услышано каждым человеком. И этот простой, очевидный до банальности вывод оказался настолько неожиданным для огромного числа крещеных в Православной Церкви людей, что зачастую был чуть ли не главным предметом вопросов и пререканий.

Отец Даниил был — Миссионером, настолько, что слова «миссионер Даниил Сысоев» стали тавтологией. Миссионерское движение в Русской Православной Церкви — существенный феномен 2000-х годов, когда Церковь от робкого возрождения перешла к активной миссии. Но необходимо называть вещи своими именами: к миссии перешла не вся Церковь, а только лишь её отдельные представители, и само миссионерство, которое должно быть само собой разумеющимся делом Церкви, пока ещё осталось лишь движением внутри неё.

Не просто изоляционизм, а откровенный эскапизм наблюдается в русской православной среде и выдается чуть ли не за её традиционное достоинство в противовес «западной» миссионерской активности. Служение отца Даниила резко контрастировало с этими убийственными настроениями. Он понимал миссию так, как её понимали первые апостолы: идти по всему миру и проповедовать Евангелие всей твари (Мк 16:15).

Это значит реально выходить на улицу и обращаться к первому встречному, реально стучаться в двери, реально обращаться к другим народам, переводить священные тексты и катехизисы на их язык, основывать новые приходы и общины. Не говоря уже о том, чтобы выступать и публиковаться, участвовать в публичных спорах и издавать книги. Всё это делал отец Даниил. Нельзя сказать, что это единственно верный миссионерский метод и других не дано, но её моральный эффект ни с чем не сопоставим.

Если из всего миссионерского служения отца Даниила попытаться выделить наиболее впечатляющие, резонансные темы, то таковых можно назвать три — это его учение об уранополитизме, его полемика с исламом и его внимание к богословию человеческой смерти.

Уранополитизм

Когда в упомянутом интервью я спросил отца Даниила, что представляет на сегодняшний день большую угрозу для Православия: американский глобализм или исламский экспансионизм, он ответил: «Думаю, что самую большую угрозу для Православия представляют те православные, которые забыли, что они христиане. Иисус Христос оказывается вне сферы наших интересов, а потому мы оказываемся беззащитны перед любой псевдодуховностью».

И там же он, задолго до создания термина «уранополитизм», говорит: «Согласно Евангелию, территория Православия — это вся Вселенная, а до XX века это была лишь зона восточно-христианской цивилизации. Да и сейчас соблазн национализации Церкви силен как никогда и в России, и на Украине, и в Греции. Путь к его преодолению очевиден: это внутреннее понимание того, что интересы России и любого православного государства могут и не быть тождественными интересам Церкви. Они могут совпадать, могут расходиться, но главное в том, что человек, пришедший в Церковь, преодолевает свою национальность. Он уже не только русский или еврей, — главное то, что он христианин, чья Родина на небесах, чей Отец — Бог, Спаситель — Христос, а братья — все православные Вселенной. А та нация, из которой он вышел — это та первейшая среда для вести о Иисусе, Победителе смерти. Эта уникальная новизна Евангелия должна быть всегда на устах у христианина».

Эту позицию отца Даниила, которая многие века христианской эры звучала как естественная для миссионера, многие за неимением лучших слов называли «космополитической» и чуть ли не специально «антирусской и антироссийской». Чтобы уточнить её, отец Даниил придумал термин «уранополитизм», которому дал следующее определение: «Уранополитизм — это (от греч. Uranos — небо, polis — город) учение, утверждающее главенство Божественных законов над земными, примат любви к небесному Отцу и Его небесному Царству над всеми естественными и греховными стремлениями человека. Уранополитизм утверждает, что главным родством является родство не по крови или стране происхождения, а родство во Христе. Уранополитизм утверждает, что христиане не имеют здесь вечного гражданства, но ищут будущего Царства Бога, и потому не могут ничему на Земле отдавать своего сердца. Уранополитизм утверждает, что в смертном мире христиане — странники и пришельцы, а их родина на небе».

И кто из сознательных христиан может с этим поспорить? Кто может ответственно заявить, что его нацию можно онтологически соотнести с Церковью, а его земную родину — с Царствием Небесным? Проблема отца Даниила заключалась в том, что он не жалел уши своих оппонентов и сразу давал «твердую пищу» (1 Кор 3:2), и это вызывало естественное неприятие у тех, кто привык ещё питаться молоком. Не находя других слов, патриоты земного отечества упрекали его в «манихействе» — его, одного из главных обличителей любого гностицизма! Не хотели осознавать, что то, что он проповедует — это и есть Христианство, неудобные аспекты коего они очень хотели вытеснить.

Когда с одной стороны идет очередная ссылка на Писание: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек» (1 Инн. 2:15–17), а с другой только «политика и геополитика», то позиции не сближаются, а только расходятся.

Да, он всё время ставил вопрос «да, да или нет, нет», и тем самым был весьма неудобен — неудобен практически всем. Между тем, его уранополитизм при правильном понимании вполне соотносим с любым патриотизмом, если только последний оказывается средством для первого, и именно в этом вопросе происходит подлинное размежевание христиан и нехристиан, которые, видимо, собираются вечно жить на своей земной родине.

Поэтому он признавал идею Катехона и Третьего Рима, был сторонником Византии и целовал знамя Российской империи, был ревностным сторонником Белого движения и переживал за политику России на Северном Кавказе. Но наши националисты не видели этой стороны его жизни, им этого было мало, им нужно было обнаружить онтологический статус национального начала и прописать его на Небесах, игнорируя Писание и Предание. Поэтому его открыто антинационалистическую позицию они отождествляли с «антирусской», как будто бы национальное и националистическое — это одно и то же.

Полемика с исламом

Из всех оппонентов Православия наибольшее внимание отец Даниил уделял исламу. Многие видели в этом проявление его внутренней борьбы с татарским началом, что было полным бредом, поскольку речь шла не об этническом, а о религиозном вопросе. С татарами отец Даниил постоянно общался и никогда от них не дистанцировался, а также никоим образом не собирался специально «отрицать» или «преодолевать» татарскую идентичность в других людях.

Внимание к исламу было обусловлено совсем иными, несравнимо более основательными причинам: как к мировой религии, апеллирующей к авраамическому корню и составившей основную конкуренцию христианству. На пути освещения этой темы отец Даниил совершил беспрецедентный подвиг, — начал прямую православную миссию среди «этнических» мусульман и объявил православно-мусульманский диспут.

К миссии среди мусульман отец Даниил отнесся как апостол первого века: он приходил к ним в гости, искал их среди гастарбайтеров на стройках, на праздник Куйрам-байрам в Битцевском лесу устанавливал миссионерскую палатку и вступал с ними в открытые дискуссии. Для простых иммигрантов он писал очень доступные православные катехизисы, которые распространялись в самых неожиданных местах. Эти катехизисы были написаны таким популярным языком, что у иных православных интеллектуалов вызывали снобистскую усмешку. Но беда этих интеллектуалов заключалась в том, что они никогда бы не смогли объяснить гастарбайтеру из Средней Азии содержание Символа Веры и убедить в его истинности. Отец Даниил мог, и это был даже не специальный миссионерский ход, а простое понимание того, что с иностранцем нужно говорить на иностранном, а не ждать, когда он выучит русский и сам придет за советом.

Также он провел публичный диспут с представителями мусульманской общины на богословские темы 6 декабря 2005 года в гостинице «Россия» и 3 февраля 2006 года в Библиотеке им. И. С. Тургенева. В качестве его главного оппонента исламская сторона выдвинула бывшего священника Вячеслава Полосина, принявшего ислам под именем Али Вячеслав Полосин. Невозможно сейчас оговорить детали этих споров, но главное их достоинство заключается в том, что отец Даниил стал инициатором реального, честного интеллектуального диалога православия и ислама, который может быть интересен даже людям, весьма далеким от обеих религий.

Некоторые восприняли эти дискуссии как провоцирующие враждебные настроения между православными и мусульманами в России, и потому неугодные нашей «евразийской дружбе народов». Но ведь на самом деле именно отказ от диалога провоцирует конфликт, в то время как сам диалог — это единственная альтернатива любой войне. И сами мусульманские деятели должны были бы быть заинтересованы в продолжении этих дискуссий, если они не хотят, чтобы у каких-либо российских граждан слово «Ислам» ассоциировалось со словом «Беслан».

В развитии полемики отец Даниил написал книгу «Выйти замуж за мусульманина» (2006) и составил уникальный сборник «Православный ответ исламу» (2007). Так в Русскую Православную Церковь начали переходить люди из ислама, и, разумеется, исламистам это не понравилось. Люди, привыкшие доказывать свою правоту только силой, неспособные к интеллектуальной полемике, любящие брать количеством, а не качеством, объявили отцу Даниилу войну: за последние годы он получил от них 14 (!) угроз. Многие пытались остановить его миссионерскую активность, убеждали его прекратить дискутировать с мусульманскими богословами и призывать их креститься, но отец Даниил только укреплялся в своей миссии. И как православный священник прекрасно знал, чем он рискует…

Богословие человеческой смерти

Отец Даниил никогда не прибегал к дешевым запугиваниям смертью и адом в стиле тех проповедников, кто не знает других аргументов, но он очень точно понимал, что смерть — это последний аргумент, заставляющий человека серьезно относиться к жизни. Осознание конечности земного существования и неизбежности Суда отличает христианина от атеиста, и поэтому для него обсуждения на эту тему должны быть абсолютно естественными. Поэтому отец Даниил поражался тому, как некоторые христиане ведут себя таким образом, как будто всегда будут жить на земле и ни в какого Бога они не верят.

Тема смерти и воскресения постоянно всплывала не только в его проповедях, но и в бытовых рассуждениях, он часто говорил о том, что скоро может умереть, что его скоро убьют, что он предчувствует это и хочет как можно больше успеть из начатого. Мы всячески возражали на эти предчувствия, но со временем они стали рефреном в его разговорах, а спорить с этим было бессмысленно: человек действительно смертен и это самый последний аргумент, чтобы относиться к жизни серьезно.

Угрозы отцу Даниилу сначала вызывали страшную тревогу и возмущение, а потом стали данностью жизни миссионера. За год до трагедии он начал говорить о том, что православные должны знать всё, что Писание и Предание открывает им об умирании, о том, что конкретно нужно делать до смерти и после неё. И его последней книгой стала «Инструкция для бессмертных или что делать, если Вы все-таки умерли…» (2009) — единственная православная книга на эту тему в наши дни. Написанная совсем простым языком, она подробно освещает фундаментальные темы, без которых жизнь христианина просто невозможна. Единственное, что он желал бы для себя во время смерти — это умереть не почему-либо, а именно за Христа, как мученик. Его убили в его же храме и именно за Христа.

Всё, что создал отец Даниил, уникально — уникален и его храм святого апостола Фомы на Кантемировской, этот маленький деревянный домик на берегу почти высохшей речки Чертановки, который он начал строить в 2005 году. Храм святого Фомы — это не просто «культовая постройка», это реальный миссионерский центр, куда приходят люди самых разных профессий и национальностей, чтобы услышать Благую Весть и принять Христа.

Не стоит удивляться тому, что миссионер со столь масштабными замыслами построил столь маленький деревянный храм, потому что храм этот служит также основой для строительства рядом с ним огромного каменного храма святого пророка Даниила в неовизантийском стиле, который должен стать одним из тех, ныне вырастающих на окраине Москвы соборов, что будут вмещать в себя тысячи прихожан. Храм святого Фомы был его маленькой мечтой, и она воплотилась в жизнь. Храм святого пророка Даниила был его большой мечтой, однако один старец предсказал ему: храм будет построен, но служить в нем отец Даниил уже не будет…

Перед его смертью случалось много промыслительных событий и совпадений, так что его жизнь превращалась в наглядную притчу. Неожиданно территорию вокруг храма какие-то экологи объявили непригодной для строительства, и возникла прямая угроза его сноса, как будто бы мы возвратились в какие-нибудь пореволюционные годы. Возмущение православных было таково, что московские власти согласились оставить храм на месте. Это была большая победа; она вдохновляла на новые шаги, но вскоре свершилось самое страшное из всего, что могло произойти в этом храме.

* * *

Отец Даниил был убит неизвестным в медицинской маске, пришедшим к нему в храм в 11 часов вечера 19 ноября. Вполне можно подозревать, что заказчик убийства не случайно выбрал это время — 20 ноября был день рождения Патриарха Кирилла, и он хотел омрачить праздник. Это убийство вообще было символическим предупреждением всем миссионерам, всей Русской Церкви — «не высовываться».

Очевидно, убийца долго выслеживал жертву, поскольку отца Даниила всегда окружало большое количество людей, и он почти жил в храме. Есть священники, которые приезжают в храм как на работу и уезжают сразу после службы, пытаясь проскочить мимо назойливых прихожан. Отец Даниил, уходивший из храма только тогда, когда уже никто там не оставался, не таков. Этот поздний вечер был на редкость безлюдным, и убийца подгадал.

Как это обычно бывает, замысливший одно преступление, совершает больше, так и в этот раз преступник сначала выстрелил в регента храма Владимира Стрельбицкого, видимо, приняв его за самого настоятеля, а потом и в отца Даниила — сначала в шею, а потом в голову. Отец Даниил был убит на линии между алтарем и жертвенником, его тело упало рядом с Распятием. На следующий день на этом месте крест на крест множились цветы и букеты, и люди целовали ковер с пролитой кровью мученика…

Однако это — уже совсем другая история. История Церкви после убийства отца Даниила Сысоева. Его последняя проповедь накануне в Субботу была посвящена преодолению раздоров среди православных в имя Христа, где он в последний раз говорил о том, что членам Церкви нельзя враждовать и делиться на партии, потому что все они принадлежат только к одной «партии» Иисуса Христа. Но и на этом логика Промысла не заканчивается — 40-ой день после его смерти будет днем памяти его любимого пророка Даниила, в честь которого он сам был наречен и в честь которого он хотел построить свой храм.

Смерть отца Даниила лишила священника Алексея Сысоева и матушки Анны их сына, лишила матушку Иулию мужа, лишила трех сестер, Иустинию, Дорофею и Ангелину, их отца, а нас лишила великого пастыря, живого носителя Слова Божьего.

Патриарх Кирилл сказал об отце Данииле: «Господь призвал к Себе Своего верного служителя, даровав ему возможность явиться исповедником веры и мучеником за дело Евангельского Благовестия». Да, теперь мы можем открыто сказать, что рядом с нами жил и проповедовал святой, мы видели его, мы слышали его, мы касались его, мы общались и даже спорили с ним. Нет сомнения, что отец Даниил должен быть прославлен Русской Церковью не только за своё житие, но и как священномученик.

www.russ.ru