Вы здесь

Плач об утраченном рае: Неделя о Страшном Суде (Николай Бульчук)

Страшный Суд

Неделя о Страшном Суде в 2016 году — 6 марта

Неделя о Страшном Суде открывает последнюю седмицу перед Великим Постом. Часто ее называют масленицей: неделя ярких праздников, застолий, радости и ликования. И вот этот парадокс — сочетание «широкой масленицы и Страшного Суда Божия — невольно заставил задуматься.

Я готовил к эфиру очередную программу цикла «Троицкое слово» и подбирал воскресную проповедь из записанных насельниками обители. Прослушав некоторые, остановил выбор на слове покойного ныне архимандрита Исаии (Белова). Он говорил как раз об этой неделе — о Страшном Суде, о суде без милости для тех, кто не сотворил в своей жизни милости, о том, что Бог не только милосерд, но и праведен. Но главная мысль проповеди — мы забываем (и сознательно не помним) о самом, казалось бы, главном в нашей земной жизни: о ее конечности и о неизбежности последнего суда и ответа нашего пред Праведным Судией.

И действительно, если быть совершенно откровенным пред самим собой, совсем не хочется думать обо всем этом. Как сказал один мой знакомый, если все время держать в голове, что ты умрешь, можно и с ума сойти...

Мы же призваны постоянно держать в уме конечность нашего земного бытия и помнить о последнем ответе на Суде. Как сказал отец Исаия, даже одна эта память уже в наши дни приравнивается к добродетели.

Но кто из нас имеет такую добродетель? Кто откровенно может сознаться , что он все свои дела и поступки, слова и мысли «держит пред лицем Божиим»?

Особенно это идет вразрез с сегодняшним мироощущением и вообще с духом времени. Ведь сегодня практически невозможно не солгать, не схитрить, не оговорить своего ближнего, не быть в каких-то вещах сознательно циничным и жестким, то есть закрыть свое сердце и душу от ближнего. В противном случае, ты рискуешь быть просто уничтоженным, растоптанным, лишенным какого бы то ни было внутреннего мира. Увы, но действительность такова: хорошо, может быть, было подвижникам, которые и молились, и имели духовную крепость, и не были вовлечены так, как мы сегодня, в мирскую суету.

Значит, эти страшные слова Христа относятся не к нем: «поскольку вы единому от малых сих этого не сделали, то и Мне не сделали! Идите во тьму кромешную...»?

Главная заповедь, данная еще в Ветхом Завете, заповедь о любви к Богу. Любим ли мы Бога? И что это значит — любить Бога, если «Бога никто никогда не видел...»?

Мы говорим, что любим (свидетельствуем об этом нашей принадлежностью к Церкви), но ведь мы лжем! Мы любим хорошее, уставное богослужение, красивое пение, хорошую проповедь, свое настроение, успокоенность и умиротворенность после службы, любим слышать о себе похвалы и сами готовы расточать их хвалящим, но это — не любовь к Богу! Помните: «Если ты брата, которого видишь и который всегда с тобой рядом, не любишь, то как можешь любить Бога, Которого не видишь!»? Значит, это ложь, и первая и главная заповедь Божия нами попирается!

А вторая? О любви к ближнему как к самому себе?.. Тут и говорить нечего. Это слишком хлопотное дело — любить ближнего, вникать в его проблемы и в его душевное состояние. Как сказал один священник, если я люблю кого-то по-настоящему, то «я совершенно открыт перед ним», я «беззащитен перед ним». А разве это не опасно? Нет уж, это не для нас: наш внутренний мир — это наша крепость, ближнему там не место...

Вот, наверное, поэтому «широкая масленица» ближе нам по всему: и понятно, что «перед смертью не надышишься», но впереди семь недель Поста, такого долгого и строгого, что будем веселиться, пить и есть, радоваться жизни, а о всем «страшном» пока забудем. Придет время — придется вспомнить, а пока — еще веселимся.

Но не является ли эта, последняя перед Постом, неделя прообразом всей человеческой жизни? Этой «масленицы» накануне Страшного Суда?

Мы все знаем: и что мы смертны, и что призваны к христианским добродетелям, к любви и милосердию, но масленица еще впереди — пока не будем об этом серьезно! Успеем еще покаяться...

А некоторые люди, начинавшие еще добрыми и хорошими христианами, «перевалив», так сказать, за некую жизненную черту, обретя жизненный опыт (а лучше сказать, «мертвящий, циничный, без-жизненный, анти-опыт) и всерьез начинают считать все эти «благочестивые рассказы» просто «страшилками», призванными сохранить некий нравственный уровень человечества, чтобы оно уж совсем не оскотинилось и не вернулось к своему животному «пра-источнику». Мне знаком сын священника, очень почтенного батюшки, ныне давно покойного, который, переступив некую черту, не отягощает себя вообще «благочестивыми размышлениями» и «уверен, что ТАМ ничего и нет!»

Душа, к сожалению, грубеет, и тем, кто не познал Бога опытно, не приобрел подлинное благоговение и трепет пред неисповедимыми Его путями, не смирил свою гордость пред Его Промыслом, не размягчил своего сердца подвигами милосердия, со временем становится все труднее и труднее это сделать.

Хотя, конечно же, Господь волен в любом возрасте и в любом положении изменить «естества уставы». Но желание — от человека! Вспомним Закхея: у него было лишь любопытство, но сопряженное с подвигом. Он поднялся на дерево, чтобы увидеть Христа в толпе, а Христос — возвысил его пред всеми и на все времена: «Днесь спасение дому сему, яко и сей сын Авраама есть...»

Перед началом Поста потрудимся растопить лед сердечный, не из страха перед воздаянием, а по любви ко Христу, к Его Правде. А вдруг и мы сможем в этом закрученном и безумном мире увидеть своими глазами Христа? Не услышать только о нем от проповедников и из книг, а своими глазами — сердечными и душевными — узреть Живого Христа: как Закхей, как старец Симеон, как безнадежно потерянный для всех людей, но обретенный Богом благоразумный разбойник, в самую страшную и последнюю минуту своей преступной жизни?

И мы вдруг обретем тот рай, о котором сегодня в Церкви плачет первый Адам: «Раю мой, раю, ктому твоея сладости не наслаждуся...» Будем плакать вместе с ним. Это благодатный плач, отверзающий двери Царствия Божия!

Радонеж