Заголовки «Церковь требует запретить оперу „Тангейзер“» вызывают ожидаемую реакцию: ну до чего дошли попы! Уже и немецкий композитор XIX века Рихард Вагнер сделался им кощунником! Никогда такого не было — и вот опять! Что они завтра запретят?
Однако, как это обычно бывает с кричащими заголовками, вас просто вводят в заблуждение. Церковь ничего не имеет против Вагнера — и уж точно ничего не имеет против классической музыки. Речь идет о постановке, в которой знаменитая опера немецкого композитора подвергается непристойной переделке — примерно в стиле похабных пародий на «Евгения Онегина». Хуже того, в постановке появляется актер, изображающий Христа, в видах и позах, о которых мы не будем говорить подробно. Цель всего этого примерно понятна: люди, не способные создавать эстетические ценности, стремятся привлечь к себе внимание скандалом. Ничего нового в этом нет. Как нет ничего нового и в сопутствующем негодовании на любые попытки протестовать: мракобесы, мол, средневековые фанатики выступают против культуры! Но кто тут выступает против культуры? Давайте попробуем разобраться.
Что мы имеем в виду, когда говорим о культуре и культурных ценностях? Почему, собственно, они ценны? Представим себе, что нас завоевали варвары, например тот же ИГИЛ, уничтожили все партитуры и записи того же Вагнера (и музыки вообще) и положили суровое наказание за любые попытки как-либо исполнять или слушать музыку. Сочтем ли мы это тяжким лишением? Несомненно. Почему? Допустим, материально завоеватели нас ничем не стеснили, и всё, что нам запретили, — это культуру. Музыку, изобразительное искусство, скульптуру. Вагнера, Бетховена, Баха, Чайковского, Таллиса. Но при этом мы вполне сыты и, пока не пытаемся тайком слушать партиты, в безопасности. Почему мы сочтем это тяжким притеснением? Почему культура — это ценность, которой ужасно лишиться и которую следует поддерживать?
Человек есть тварь словесная, он наделен способностью общаться не только на уровне сигналов, как животные, а на уровне смыслов. Культура есть мир символов, передающих определенные смыслы — причем смыслы не только на уровне информации, о которых мы можем прочитать в словаре (например «единорог означает целомудрие»), но на уровне отношений и переживаний — музыка, собственно, не сообщает нам информации, она передает переживание, невербализуемый опыт. Мы не можем пересказать словами Баха или того же Вагнера человеку, который их никогда не слышал. Такой человек лишен чего-то очень важного в своей жизни — хотя мы и затрудняемся выразить словами, чего именно.
Не просто «эстетического наслаждения» — мы понимаем, что речь идет не только о «наслаждении», речь идет о ценности. Об опыте красоты и смысла, переживание которого составляет принципиальное отличие человека от других существ. Как культурный человек, вы это чувствуете и знаете; но вы едва ли сможете объяснить это варвару.
Культурное переживание близко к религиозному — хотя, конечно, отличается от него. То и другое указывает на природу человека как существа словесного, ищущего смысла в своей жизни и в мироздании. Глубоко закономерно поэтому, что великие антирелигиозные движения были в то же время и антикультурными: борьба с религиозным дурманом обычно сопровождается вандализмом в отношении религиозного искусства. Наша, отечественная версия ИГИЛа была воинственно секулярной.
Однако разрушение смыслов может и не носить характера физического уничтожения — тем более что современная техника обмена информацией сделала уничтожение всех партитур и записей Вагнера задачей нерешаемой. Есть менее расходный способ уничтожения — осквернение. Приведу пример.
Известный рождественский гимн «Gaudette» («Радуйтесь») — это запоминающаяся мелодия, ее поют все — от церковных хоров до фольклорных коллективов; и вот какая-то группа — надо думать, идейные антиклерикалы — спела его не с традиционными словами, прославляющими Рождение Богомладенца, а со словами непристойными и похабными. На это можно наткнуться в сети — и отравиться. Среди ассоциаций, которые станет вызывать в вашем сознании эта прекрасная мелодия, будет не только детская радость Рождества, но и вот это — на что и делался расчет.
Вандалы (пока) не могут добраться до Сикстинской Мадонны и пририсовать ей усы — но они могут завалить вас репродукциями этой картины с пририсованными усами и назвать это «новым прочтением Рафаэля». Чтобы в сознании людей — особенно тех, кто не успел получить нормального образования в области культуры, — закрепилось, что Сикстинская Мадонна — это вот это, с усами. Если такое произойдет, то сама картина перестанет существовать как культурное явление — физически оригинал, конечно, не будет уничтожен, но в пространстве культуры и в сознании множества людей его заменит «новое прочтение», в котором смысл первоначального произведения будет полностью погублен.
Непристойные «прочтения» известных произведений — это не культура, это уничтожение культуры. Протест против такого уничтожения — это не «нападки Церкви на культуру». Это защита культуры от попыток ее разрушить.
Мы имеем дело не просто с «оскорблением чувств». Не просто с причинением эмоциональных страданий, но с намеренным разрушением смыслов и символов. Этому надо противостать — и прежде всего стоит называть вещи своими именами. Такого рода прочтения классических произведений являются актом вандализма, а не культуры. Культура — это совсем другое.
