12 апреля в Доме русского зарубежья им. А.Солженицына прошла презентация четырехтомника Ольги Седаковой, выпущенного Русским Фондом Содействия Образованию и Науке в конце прошлого года.
Как сказали представители издательства,
Сборник состоит из четырех томов — «Стихи», «Переводы», «Poetica» и «Moralia». Как рассказала Ольга Седакова, за пределами этого издания остаются еще несколько областей ее работы: повествовательная проза, лекционные курсы, стихи и проза для детей, словарь
Во время презентации Ольга Александровна затронула много разных тем, которые так или иначе связаны с поэзией и поэтом.
О книге
Собирая четырехтомник, мне пришлось пересматривать вещи, написанные в разные годы. Это было непросто. Потому что встреча с собственным прошлым — это всегда суд. Ты сам судишь свои старые вещи, но и они судят тебя. Иногда они судят даже суровее, потому что ты чувствуешь, что
***
Третий и четвертый том называются Poetica и Moralia. Poetica — все, что про поэзию: и про поэтов, и про поэтическое искусство, и про историю поэзии, и про живых поэтов — моих ровесников, это и попытка увидеть некоторую эволюцию в поэзии
***
Меня моя работа всегда первую ставит в
***
Очень многие вещи в этом четырехтомнике
О литературной судьбе
Поскольку моя литературная жизнь сложилась так, что я очень долго жила за забором печатной официальной литературы, то первая моя книжка вышла в Париже в 1986 году. А первая книжка в России только в
***
Мне кажется, что я всю жизнь думаю одну и ту же мысль, или несколько мыслей разным образом — иногда они являются в форме стихов, иногда это имеет вид комментария к стихам другого автора. Иногда это приобретает форму эссе на философские или моральные темы.
О читателях и слушателях
Публики в советские времена было много. Когда сейчас я бываю в поэтических кафе, которые у нас открыты в Москве в большом количестве, я думаю: «Ничего себе, здесь сидят одни авторы». У нас, когда объявляли — причем, как объявляли? — все по секрету — что будет чтение в
***
В
***
Число моих читателей было разным, но меня всегда поражало некоторое сходство этих людей. Это как будто, сказал
***
Есть такой культурный феномен, который называется «читатель» или «слушатель», или «зритель». В наше время поняли, что это творческая профессия. Читатель занимается сотворчеством, слушатель занимается сотворчеством, и если у него нет способностей, он ничего не услышит! Мы видим, что и это призвание становится все более редким, и это ужасно, если действительно пишущих людей больше, чем слушающих, потому что цель творчества
***
Мои читатели, как правило, люди довольно тихие в социальном смысле, но при этом, серьезные, самостоятельные, вдумчивые. У нас они занимают невысокое социальное положение. Например, не думаю, что среди моих читателей будет ректор университета или даже заведующий кафедрой, а что уж говорить о министре, например… Тогда как мои западные европейские читатели занимают и эти посты — это кардиналы, это министры, но люди этого же склада. Из этого видно, что их общество устроено
Об обществе
Наше общество разбито на разные страты, но скорее это нормально, ведь такое единство, какое было в советское время — искусственно. Конечно, хочется, чтобы людей
О молодежи
Мне нравятся молодые люди, с которыми мне сейчас приходится общаться, которые сейчас в студенческом или около студенческом возрасте, кому сейчас за двадцать. Но это, конечно, круг людей образованных, университетских. Они свободнее, спокойнее, чем были мы, с ними легче, потому что, чем ближе к советскому времени, тем невротичнее был человек, и сказать ему
***
Знаете, что давно меня уже печалит? Не встречаются теперь бьющие в глаза таланты, и это не только мое мнение. Я могу говорить о литературе, филологии, но мои друзья, которые преподают в консерватории, музыканты, художники — все говорят то же. Им очень нравятся молодые люди, они лучше нас в
Разум и поэзия, ум и вера…
Страх перед аналитичностью, страх перед разумом — это пережиток советского мировоззрения, позднеромантического мировоззрения, где представляли поэта как безумного медиума, и чем меньше он соображает, тем лучше. Но настоящие романтики — тот же Гёльдерлин, например, — мыслили. Вообще, все поэты мыслили, другое дело, что они не писали школьных сочинений «Тема труда у Пушкина».
***
Противопоставлять веру и разум — это опять же романтизм, так называемый романтический пиитизм: «Верь тому, что сердце скажет», думать не надо
***
Часто противопоставления устраивают между вещами поверхностными, поверхностные вещи противоречат друг другу, глубокие вещи гораздо меньше противоречат друг другу. Нужно избегать примитивизации, сведения к дуальным противоположностям или — или… Почему упрощают? Здесь, думаю, действует механизм, о котором писал Пастернак: люди слишком педагогичны. Мы думаем о знании — как его передать, а не об истине как она есть. Человек обеспокоен педагогикой, и поэтому, чтобы правильно передать, он вырабатывает много схем. Но настоящая, истинная передача происходит другим образом: «В каждой строчка только точки, догадайся, мол, сама»… Вот если догадался — передача произошла, если же тебе все описали, то это не передача, просто ты выучил схему…
Исследователь самой себя
Сколько я анализирую других авторов, и занимаюсь этим с большим удовольствием, аналитический взгляд на себя я не направляла никогда. Это очень странное чувство границы. Когда мне приходилось хоть
Творчество как служение
Я думаю, служением может быть все, в том числе и уборка комнаты. Мне однажды моя бабушка — простая старушка крестьянского происхождения, так задумчиво говорит: «Ты
***
Поэзия — это древнее служение. Когда говорят про поэзию, забывают, что Священное Писание написано стихами, не только псалмы, оно все написано стихами! Не отсутствие личной веры затрудняет путь, а, скорее, одиночество, которое вошло в глубину искусства. Автор говорит от самого себя. Любой псалом Давида, даже покаянный псалом, который, казалось бы, говорит о самых частных его переживаниях, тем не менее, написан для хора, религиозная поэзия — хоровая. У поэта нового времени нет этой опоры на общее. Раздается только одинокий голос, который не слышит хора, не слышит ответа.