Лариса Миллер: живу на свету (Павел Крючков)

Когда я спрашиваю о первом читательском впечатлении от поэзии Ларисы Миллер — то почти непременно слышу о чуде простоты и особом обаянии её личной стихотворной тайны.

Многие стихи Ларисы Емельяновны зачастую кажутся даже и не написанными, а словно бы жившими всегда. Здесь почти не встретишь замысловатых рифм, неожиданных сравнений и броских парадоксов: они текучи как свет, простодушно откровенны и вместе с тем очень целомудренны. Какая-то неизъяснимая мудрая «детскость» и детская умудрённость отражаются тут друг в друге.

Точно замечено, что каждый её лирический этюд — суть рассказ, при том, что сюжетная линия обозначена почти незаметно, бережно и легко, акварельными мазками. Ласточке не нужно примеривать орлиное оперение: и Лариса Миллер издавна держится своей канонической стихотворной формы: шесть, восемь, двенадцать строк. И в этом тоже есть её загадка. Другой бы пустился в эксперимент, ударился в панику, — как же так, «застой» крови, короткое дыхание...

А Фет, а Тютчев, а поздний Георгий Иванов?

В том-то и дело, что Ларисе Миллер, как мне кажется, совершено не нужны никакие эксперименты, — её поэтическая вселенная, казалось бы, ограниченная объёмом, — на самом деле — бездонна, потому что развитие волнующих её тем измеряется высотой духа и глубиной чувства.

Это проявляется почти в любом, даже в таком, на первый взгляд, невинном стихотворении, как в этюде, посвящённом мультфильму «Ёжик в тумане»: «...Узелок — молодец. Он умеет белеть. / Пёс добрейший принёс его ёжику в пасти. / Всё здесь временно. Временны даже напасти. / И неважно, что там у судьбы на уме. / Наше дело — светиться, светиться во тьме».

Ларису Миллер привечали, любили её стихи и проникновенно писали о них наши выдающиеся поэты Арсений Тарковский и Владимир Соколов, мыслители Григорий Померанц и Наталья Леонидовна Трауберг... А еще Ларисе навсегда повезло со своим «обычным» читателем, — давно и благодарно тянущимся вместе со стихами поэта к Тому самому Свету, смысл которого мы открываем в себе каждый день.

             * * *
— Как живешь?
— Благодарствуй, живу на свету,
Вот пионы цветут, и шиповник в цвету,
И акация. Все это утром в росе,
В изумрудной, густой. Вот и новости все.

— Неужели других не нашлось новостей
В этом мире темнот и сплошных пропастей,
Тех, в которые ухни, — костей не собрать...
И откуда взяла ты свою благодать?
Где живешь ты, ей-богу?
— В начале села,
Я на лето полдома с террасой сняла.

             * * *
Ну и как он в переводе
На земной и человечий?
Получилось что-то вроде
Бесконечно длинной речи.
Хоть бессмыслица сверкает
Тут и там и сям порою,
Но процесс нас увлекает,
Все мы заняты игрою:
Переводим, переводим
С языка оригинала,
Где-то возле смысла бродим,
Есть сюжет, а толку мало.
И пером не очень нежным
Божий замысел тревожим,
Окончанием падежным
Их скрепляя, строки множим.
Но в хорошую погоду
Свет такой оттуда льется,
Что земному переводу
Ну никак не поддается.

             * * *
Господи Боже, спаси от тоски.
Тихо по ветру летят лепестки.
Тем хорошо, кто крылат и летуч.
Господи Боже, спаси и не мучь.
Мне бы вот так же по ветру лететь...
Ну а бескрылым куда себя деть?
Землю топтать до скончания дней,
Землю топтать и томиться на ней?

             * * *
Грусть моя никуда не девается,
А дорога бежит, извивается,
И над лютиком кружит пчела.
Нам с рожденья назначено маяться,
Значит, я уж давно начала.
Так и маюсь с утра и до вечера.
Потерпите меня — делать нечего.
Я сама себя еле терплю,
И вопросом — зачем все заверчено
Святый Боже, Тебя тереблю.

             * * *
Мир зеленым занавешен
Так, как будто он безгрешен,
Светоносный, голубой.
День прозрачен и неспешен.
Ты тоскуешь? Бог с тобой.

Погляди, как день лучится,
И дурного не случится
В этом мире. Только верь.
Тайна робкая стучится
В тихо скрипнувшую дверь.

              * * *
А мир творится и творится,
И день, готовый испариться,
Добавил ветра и огня.
И вот уж залетела птица
В пределы будущего дня.

И не кончается творенье,
Как не кончается паренье
Полетом одержимых птиц,
И что ни утро — озаренье
Подъятых к небу светлых лиц.

             * * *
Я живу у полустанка.
Жизнь короткая, как танка,
Протекает рядом с ним.
Мы под стук колесный спим,
Стук колес, гудок надсадный.
Краткость жизни — факт досадный.
Потому стараюсь, длю
Все, что в жизни я люблю.
Например, беседы эти,
Чтобы ты и я, и дети.

             * * *
Шепни мне на ухо о том,
Что будет с нами там, потом,
Что за чертой случится с нами,
Какими нас одарят снами.

Шепни мне, ангел добрый мой,
Как обходиться мне самой
За той чертой, за тем пределом
Без тех, с кем я душой и телом.

             * * *
«Ничего не поделаешь», — я говорю.
«Я почти что старухой встречаю зарю.
Но и в семьдесят я ни к чему не привыкла,
И, встречая зарю, я к окошку приникла.
Вон как небо пылает, как небо горит
И какими стихами со мной говорит!»

             * * *
Над головой такая синь.
Ты не покинешь? Не покинь
Меня, мелодия родная.
Мне надо знать, что не одна я,
Что музыка звучит во мне,
Чтоб после зазвучать вовне.

foma.ru