За двадцать пять минут до самоубийства

За двадцать пять минут до аварии она казалась себе самым счастливым человеком на земле. Впереди простиралась легко предсказуемая дорога, прямая и хорошо заасфальтированная. И эту дорогу перед колесницей своей жизни она выложила сама. Каждый камешек и выбоина заботливо убраны с твёрдо намеченного пути. И будущее вполне ясно: сегодня — подписание важнейшего контракта с американцами, через месяц — получение второго диплома, нужного для более комфортного и надёжного воцарения на директорском троне. Через полтора месяца — путешествие со всей семьёй в Испанию или на острова.

Виды столь обольстительные и основательные были внезапно разрушены всего лишь досадной, но роковой случайностью: вылетевшей на встречную полосу машиной с неисправными тормозами и пьяным водителем.

Столкновение произошло страшное. В кино бы выглядело необыкновенно эффектно, но в жизни любоваться было некому.

В когтях чудовищной боли Лена почти сразу же потеряла сознание.

Но очнулась она вовсе не на том свете, а в реанимационной палате. И боль, встретившая её пробуждение, была ничуть не меньше прежней. Одной когтистой лапой она драла лицо своей жертвы, а второй впивалась ей в ногу.

Потом вокруг Элен засуетились, что-то вкололи — и началась эпоха галлюцинаций. Это были бредовые сцены со стрельбой и дикими криками. А иногда — и того хлеще. Ей казалось, что весь мир стал подобием какой-то жуткой компьютерной игры и она втянута в это безумное перетекание и изменение. Расплющиваясь и снова разбухая, Елена протискивалась в какой-то жуткий, немыслимый коридор. И всю её снова ломало, кромсало и растягивало на бесчисленные кубы и многоугольники.

Но вскоре бред прекратился, Элен начала приходить в сознание. И началась ещё худшая пора. Во-первых, ей почему-то не давали зеркало, хотя бинты и повязки уже сняли. Елена поняла, что теперь будет выглядеть по-другому, но держалась бодро. Муж свою Леночку боготворил, и дети нежно любили.

Но вот почему к ней никого не пускали даже теперь, когда угроза жизни давно уже миновала?

В день, когда Элен получила ответы на все вопросы, она стала откладывать про запас часть снотворных и обезболивающих таблеток.

Произошедшее напоминало незамысловатую мелодраму. Неверный супруг перехватил общий бизнес и уже начал новую счастливую жизнь с другой женщиной. Конечно, моложе и — теперь уж точно! — красивее. И женщина эта, естественно, полностью понимала его тонкую (подавляемую старой женой) натуру.

От Елены требовалась лишь подпись на составленных адвокатом бумагах…

В душе царила какая-то мрачная пустыня с серыми голыми скалами, в ушах стучало, и противно кружилась голова.

В один из таких бессмысленных дней в дверях палаты появилась Муся. Она принесла с собой море фруктов и так беззаботно и радостно щебетала, словно ничего и не произошло. В последнее время соседки виделись редко, но в детстве даже дружили. И Мария была счастлива тому, что видит Елену живой и уже идущей на поправку. Впрочем, Маняша в последнее время всегда была такая: она и в своей жизни готова радоваться всему — хоть гриппу, холь дефолту. «Кажется, там что-то необычное произошло», — с трудом вспоминала Элен, не находя в своей измученной душе ни интереса к чужой жизни, ни радости, ни сочувствия. Хорошо хоть, что, поправляя подушку, Маша не наткнулась на заветную коробочку с припасёнными лекарствами.

После визита Марии почти ничего не изменилось. Кстати, радовало то, что вскоре в их палате стала дежурить самая пожилая из медсестёр — Елизавета Ивановна, заботливая, внимательная и по-старомодному простодушная.

За двадцать пять минут до самоубийства Элен ещё раз бросила прощальный взгляд на свою неудавшуюся жизнь. Как в калейдоскопе, мелькали куски и обрывки её разломанной и разбитой судьбы. Единственный мужчина, которого любила Элен, оказался ничтожеством и бросил её. Дети не появлялись. Карьера окончена. А в её бизнесе нужно быть здоровой, как космонавт, и красивой, как фотомодель, которая ещё не смыла грим. Впереди — жалкая жизнь на инвалидности, а из зеркала вместо красавицы на неё смотрит чужое одутловатое лицо в шрамах и отёках. Вобщем, впереди дорога одна — всеобщая притворная жалость, скрытое презрение, а ещё — боль, боль и снова боль. Словно кто-то всё уже решил за ней. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Так не бывать же этому. Она сама писала сценарий своей жизни, сама и поставит в ней точку.

Внезапно в душе прозвучали давно забытые слова: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…»

Елена ощутила этот момент так, словно он был неким перекрёстком: налево пойдёшь — …

Но Элен заупрямилась, отмахнулась от внезапно пришедших мыслей и ощущений и решила всё по-своему.

Она открыла почти полную коробочку и высыпала всё содержимое себе в рот…

Почему-то не было ни дикой боли, ни безудержной рвоты. Елена просто ощутила лёгкий толчок, а за ним, наоборот, полное прекращение всяких неприятных ощущений.

Ничего не понимая, Элен с удивлением осознала, что стоит у своей больничной койки, изрядно, впрочем, опостылевшей и надоевшей до оскомины. Но всё же это была её койка. А сейчас на ней лежала какая-то чужая тётка с незнакомым несимпатичным лицом. Мало того, женщина эта была ещё и мёртва…

И тут Элен всё поняла. От её дикого крика разлетелась целая стая ворон, но в палату никто так и не зашёл. Лена ещё раз осторожно подошла к кровати, занятой чьим-то телом. Осознавая постепенно и с изумлением, что больная нога её больше не беспокоит.