Свой человек на небесах

Возможно, самым известным человеком в городе Михайловске был бизнесмен Василий Колосов^[1]. Крупнейший предприниматель, глава компании с говорившим само за себя названием «Колосс» — кто мог сравниться с ним в богатстве и могуществе?! На господина Колосова работало большинство леспромхозов области. Ему же принадлежали два городских лесопильных завода, продукция которых шла на экспорт. Целая армия рабочих и служащих подчинялась ему беспрекословно, как шахматные фигуры — игроку. Были у него свои люди и в Михайловской мэрии, и среди окружения губернатора… Но это еще что! Господин Колосов был убежден, что у него есть свой человек даже на небесах!

Об этом человеке господин Колосов узнал, когда был еще ребенком.

* * *

Детские годы Вася Колосов провел у бабушки. Потому что его родители непрестанно и неустанно занимались зарабатыванием денег: на ковер, на проигрыватель, на телевизор, на холодильник, на стиральную машину, на чехословацкую «стенку»^[2], на новый ковер, на новый телевизор, на еще один холодильник… В этой бесконечной погоне за деньгами и покупками, подобной бегу белки в колесе, у них уже не оставалось времени на воспитание единственного сына. Поэтому они поручили Васю заботам его бабушки Степаниды Егоровны. Старухе — радость, а им — обуза с плечи!

Бабушка Степанида Егоровна была набожной старушкой. Поэтому в каждой комнате у нее висели иконы, да не по одной. Мало того: в ее доме для икон была даже отведена специальная комната, которая называлась «моленной». Каждое утро и каждый вечер, перед сном, бабушка приводила туда Васю.

— Давай-ка, Васенька, помолимся Боженьке. — говорила она, подводя внука к красному углу, где висело больше всего икон. — Встань на коленочки: вот так… А теперь перекрестись, как я тебя учила, и сделай поклончик. Молитвами святаго отца нашего старца Василия, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас…

Пока бабушка крестилась, кланялась и шептала молитвы, Вася, стоя на коленях, украдкой рассматривал иконы на стенах моленной. Большие и маленькие, в окладах и без окладов, бумажные и написанные на досках, вышитые бисером и выцветшими от времени нитками… каких только икон не было у бабушки! А на самом видном месте, в аккурат между иконами Спасителя и Богородицы, зачем-то висела фотография в темной рамке. На ней был изображен бородатый старик с волосами, расчесанными на прямой пробор, короткой окладистой бородой и лукавым прищуром узких глаз. Под фотографией поблескивала пузатая медная лампадка, которую бабушка называла «неугасимой», и тщательно следила, чтобы в ней, в отличие от лампад, висевших перед другими иконами, всегда теплился огонек.

Однажды, в ту пору, когда Вася еще только-только поселился у бабушки, и потому все в ее доме было ему в новинку и в диковинку, он спросил Степаниду Егоровну:

— Бабушка, а этот дедушка с бородой, он кто? Боженька?

— Не Боженька, а старчик. — ответствовала Степанида Егоровна. — Это старец Василий, великий чудотворец и угодник…

Это слово было Васе незнакомо. Частенько, когда он шалил, взрослые в сердцах называли его негодником. Но что такое — угодник?

— Он Боженьке угодил. — пояснила Степанида Егоровна, видя недоумение внука. Поэтому, кто его почитает, тот угоден Богу. И, о чем ни попросит, Господь все исполнит по молитвам старца Василия.

— А где он живет?

— На небе. А вот завтра мы к нему и сходим…

* * *

С тех пор они часто навещали старца Василия. Причем для этого вовсе не требовалось лететь на небо, где, по словам бабушки, жил оный старец. Достаточно было всего лишь доехать на трамвае до старого городского кладбища, посреди которого высилось белое здание с голубым куполом, усеянным золочеными звездами. Оно называлось церковью. А еще — Преображенским собором. По словам бабушки, это был главный храм города Михайловска.

Степанида Егоровна ходила в собор каждую неделю, чаще по будням, когда там не было «толпучки». И всегда брала с собой внука.

Сначала они заходили в храм. Пока шла служба, Вася слонялся по собору, переходя от иконы к иконе, от подсвечника к подсвечнику и тушил догоравшие свечи, любуясь тем, как от его дуновения их огоньки превращаются в тающие на глазах тонкие струйки сизого дымка. Счищал с подсвечников застывшие капли парафина, а потом снова расплавлял их на свечке или скатывал в шарики. Именно поэтому любимым местом Васи в соборе был панихидный столик: там горело больше всего свечей. Вдобавок, церковные старушки-уборщицы награждали маленького дежурного по подсвечникам то яблочком, то конфеткой, а то и шоколадкой. И при этом приговаривали: «Божия душенька», «ангелочек», «помощничек ты наш». А одна старуха, Евдокия, с которой Степанида Егоровна подолгу разговаривала после службы о том, о сем, косясь на Васю, занятого чисткой очередного подсвечника, вкрадчивым полушепотом говорила бабушке:

— Ишь, какой прилежный! Да и то сказать — ведь от избранного рода…

И эти похвалы были для маленького Васи слаще дареных яблок и конфет.

* * *

Когда служба кончалась, они с бабушкой обходили вокруг собора. И всегда останавливались напротив алтаря. Сначала Степанида Егоровна трижды кланялась на алтарь, а затем — в противоположную сторону, где среди могил торчал из земли трухлявый березовый пень. После чего заставляла Васю проделывать то же самое. Хотя он никак не мог взять в толк, зачем этому гнилому пню непременно нужно кланяться. Или это какой-то особенный пень?

Однако спросить об этом бабушку Вася не решался. Потому что Степанида Егоровна была старушкой строгой. И всегда твердила внуку: любопытство — это грех. За него Бог накажет. Был один такой мальчик, все спрашивал да спрашивал о чем надо и не надо, вот Боженька и сделал так, что заболел у того мальчика язык. И пришлось врачам его отрезать, и остался мальчик без языка — тебе тоже так хочется? И Вася, вспомнив, как однажды зимой из любопытства он лизнул железную дверную ручку бабушкиного сарая, тут же смолкал, понимая — пожалуй, бабушка права. Уж лучше держать язык на привязи.

После этого, по широкой тропке, протоптанной между крестов и надгробных памятников, они шли к старцу Василию. Точнее, к его могиле. Надо сказать, что эта могила имела весьма необычный вид. Она была обнесена железной оградкой, увешанной какими-то тряпочками, ленточками и прозрачными целлофановыми мешочками, из тех, в которые в магазине кладут хлеб. Мешочки были набиты записками. Бабушка объясняла Васе, что эти записки адресованы старцу Василию. А пишут их люди, которые просят у него помощи и святых молитв.

Внутри оградки стояло два деревянных креста, выкрашенных в голубой цвет: один побольше, а другой поменьше. У каждого из них на верхней перекладине было вырезано изображение голубка с распростертыми крыльями. На кресте поменьше виднелась тронутая ржавчиной жестяная табличка в виде свитка с надписью «Матушка Глафира. Гряди, голубица, вослед жениху своему». Табличка на большом кресте гласила: «Здесь погребено тело раба Божия Василия Осиповича Прахова. Умер 5 мая 1922 г. Помяни нас, дорогой отченька, егда приидеши во Царствие».

Могильный холмик под этим крестом был утыкан свечками и свечными огарками, отчего походил на ощетинившегося ежика. А у его подножия виднелось щербатое фарфоровое чайное блюдечко с нарисованными на нем крупными розами. В этом блюдечке всегда лежало что-то съестное. Горстка риса или пшена, кусочки печенья, леденцовые карамельки в пестрых фантиках. И бабушка опять объясняла Васе: это для того, чтобы старец Василий лучше услышал. После чего клала на блюдечко свое приношение. И шептала молитвы, в которых «старче Василие» звучало гораздо чаще, чем «Господи». Молитвы перемежались поклонами, поклоны — молитвами…

Нередко к бабушке присоединялась Евдокия и другие богомолки из собора. И тогда над могилой звучало нестройное, фальшивое и заунывное пение импровизированного хора:

«Старче праведный Василий,
За Христа ты пострада-ал,
За Христа ты пострадал!
Возлюбив Его всей силой,
За Него кровь излия-ал,
За Него кровь пролиял!
Наш великий чудотворец,
Наш возлюбленный оте-ец,
Наш возлюбленный отец!
Умоли о нас ты Бога —
Да спасет твоих ове-ец,
Да спасет твоих овец!»

Куплет сменялся куплетом, псальма псальмой^[3]. А тем временем Вася украдкой зевал от скуки и колупал пальцем краску с оградки, за которой был похоронен его прадедушка старец Василий.

* * *

Разумеется, бабушка не раз рассказывала внуку о старце Василии. Правда, ее рассказы больше походили на сказки. В самом деле, если верить бабушке, то старец Василий был самым настоящим волшебником. Птицы и звери являлись к нему по первому зову и выполняли все, что он им повелит. Вот как-то раз приказал старец Василий одному медведю пустить его на ночлег в свою берлогу. И медведь послушался, мало того — угостил старца лучшим медком из своих запасов… А в другой раз один волк украл у вдовицы единственную овечку. И велел ему старец Василий вернуть ту овечку хозяйке целой и невредимой, и впредь кушать только Божию травку. С тех пор этот волк питался одной травкой, каясь в прежних грехах своих. И в огне-то старец не горел, и воде не тонул, да что там — он даже по небу летал и там с Боженькой говорил! И так любил Боженька старца Василия, что во всем ему помогал, и делал все, о чем только старец Его ни попросит. Прямо как золотая рыбка!

— Будешь почитать старца Василия — он и за тебя Бога умолит, и будет тебе во всем помогать! — слышал Вася в завершение каждого бабушкиного рассказа. — Ведь он — твой прадедушка. Мамушка моя покоенка, Глафира Андреевна, что рядом со старцем похоронена, приходилась ему духовной супругой. И Василием ты назван в его честь. А потому ты ему — самый близкий человек…

Из этих рассказов Вася заключил, что он — правнук волшебника. Вот только странно, что Степаниде Егоровне, которая молится своему дедушке-волшебнику не по разу на день и носит ему на могилу конфеты и печенье, которые Вася охотнее съел бы сам, от этого нет никакого проку. И крыша у нее в кухне каждую весну протекает, и поясница болит — а старец Василий отчего-то не спешит ей помочь. А недавно у бабушки прямо в соборе кто-то сумку стащил. Хотя в ней для защиты от воров лежал мешочек землицы с могилы старца Василия. Нет, похоже, волшебники бывают только в сказках…

* * *

Тем временем Вася вырос, пошел учиться в школу, а потом — в лесотехнический институт. Теперь он жил у папы с мамой, а Степаниду Егоровну навещал лишь изредка. И со скептической ухмылкой на лице слушал давно приевшиеся ему бабушкины рассказы о старце Василии, служившие неизменной и докучной приправой к ее блинчикам и пирожкам. В самом деле, как можно на исходе двадцатого века верить в подобную галиматью?! Тем более, ему — пионеру, комсомольцу! Да в такое могут верить только какие-нибудь дикари да выжившие из ума старухи!

Неудивительно, что иногда Вася не выдерживал и начинал дерзить бабушке. Хватит! Надоело! Он не собирается верить во всю эту чепуху!

— Побойся Бога! — вскидывалась бабушка. — Не то, смотри, накажет Он тебя за старца Василия…

— Ну и пусть накажет! — хорохорился Вася.

Степанида Егоровна поднимала глаза к висевшему на стене вышитому коврику с изображением кудрявых овечек, теснившихся вокруг пастуха, который, держа в руке крючковатый посох, грозно смотрел на затаившегося в кустах зубастого волка (с лица пастух выглядел точь-в-точь как старец Василий), и с сокрушенным вздохом истово осеняла себя крестным знамением:

— Прости ему, старче Василие: не ведает, что говорит…

Но старец Василий не спешил явить неверующему правнуку какое-нибудь наглядное доказательство своего могущества. Что в очередной раз убеждало Васю: он поступил мудро, перестав верить в бабушкины сказки о Боженьке и волшебнике старце Василии. Не ведая, что вскоре над его головой разразится Божия гроза.

* * *

Тем летом Вася, как обычно, поехал в деревню. Однако не отдыхать — строить. Потому что уже второй год он был председателем студенческого строительного отряда «Биармы»^[3]. И с ловкостью сказочной лисички, менявшей найденную на дороге скалочку на курочку, курочку — на гуська, гуська на овечку, и так далее, использовал труд однокурсников для собственной выгоды.

Колхозы, где студенты строили и чинили коровники, свинарники и тому подобные сельхозобъекты, были бедны и безденежны. И потому их председатели охотно соглашались на предложение Васи рассчитаться за работу не деньгами, а излишками строительных материалов. Тем более что все это добро было не их личное, а колхозное… Полученные стройматериалы Вася, в свою очередь, сбывал селянам. А, поскольку у тех тоже не имелось денег, предлагал им натуральный обмен в лучших традициях средневековья. Обрадованные колхозники охотно соглашались. В самом деле — куда уж выгодней! Ведь им эти овощи девать некуда — пусть берет, что и сколько хочет, все равно к весне сгниет! Но какой дурак, однако! Менять стройматериалы на картошку, капусту, морковку и свеклу! Впрочем, чего ждать от этих глупых, зажравшихся горожан!

Тем временем ушлый Вася радовался тому, как ловко он объегорил эту глупую деревенщину, взяв у них за бесценок первосортные овощи. Ведь, когда он продаст их знакомому директору Михайловского рынка, господину Мамедову, то получит от этого такую прибыль, какая пресловутому честному советскому труженику и во сне не снилась. Не зря же сказано: не построишь палат каменных от трудов праведных…

И все-то шло как по маслу, пока в один злосчастный день деятельностью предприимчивого Васи не заинтересовалась известная организация, название которой напоминало грозный свист змеи, изготовившейся для смертельного броска. А именно — ОБХСС.

Вот тут-то Вася и вспомнил грозные предостережения бабушки. И, почувствовав занесенную над собой карающую десницу Господню, бросился к Степаниде Егоровне с мольбами о помощи.

— Ну, что я тебе говорила! — обрадовалась старушка. — Бог долго ждет, да больно бьет. Да не вой ты, как девка! Кому говорю — не вой! Дело делать надо!

— Так что же нужно делать?! — жалобно скулил Вася, вертясь на стуле, как уж на сковородке. — Скажи! Я все сделаю!

— Значит, так… — деловито промолвила Степанида Егоровна. — Первым делом поди в собор, купи свечек и поставь по одной к каждой иконе. А Казанской Божией Матери, что у правого клироса, сразу три поставь: так старец Василий заповедал. Говорил он, будто на этой иконе особая благодать. И всегда перед нею молился… Потом обойди собор, как мы с тобой ходили (помнишь?!), за алтарем перекрестись на обе стороны и попроси у старца прощения. Затем сходи к нему на могилу, поставь там три свечки, положи три поклончика, и трижды повтори: «Господи, молитвами святаго отца нашего старца Василия заступи, спаси и помилуй мя». Да не забудь конфет на блюдечко положить: старец любил сладенькое… Потом возьми песочку с его могилки, положи его в мешочек и повесь себе на шею. Вот увидишь — старец от тебя беду отведет!

Получив столь подобные указания, Вася поспешил на старое кладбище. И неукоснительно выполнил все предписания бабушки. Хотя еще вчера поднял бы ее на смех за подобные советы. В самом деле — разве он какой-нибудь невежественный дикарь, чтобы верить в подобную галиматью? Тем более — ей следовать.

Однако сейчас Вася слишком хорошо понимал — спасти его может только чудо. И был готов сделать все, что угодно — лишь бы только выйти сухим из воды!

* * *

На другое утро, включив радио, Вася не поверил своим ушам. Вместо привычных и приевшихся развеселых и задорных песен о том, как «партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведет» оттуда послышалась такая заунывная и тоскливая мелодия, что он сразу понял: стряслось нечто страшное. Вот только что именно? Уж не напала ли на нас Америка, который год грозящая Советскому Союзу атомной войной? Что же теперь будет?! Ведь тогда погибнет весь мир!

Однако скорбная музыка возвещала не конец мира, а всего лишь кончину одного-единственного человека. И придя в институт, Вася увидел, как в тамошнем холле устанавливают телевизор, дабы завтра каждый студент мог увидеть трансляцию торжественных похорон генерального секретаря ЦК КПСС товарища…

Вскоре за одними похоронами последовали другие. А после очередной смены власти началась ломка и смена казавшихся незыблемыми порядков и законов. И о Васе забыли. Впрочем, он был уверен, что спасся не благодаря случайному стечению обстоятельств, а исключительно молитвами старца Василия. Выходит, быть правнуком волшебника… то есть, чудотворца, крайне выгодно!

Теперь Вася регулярно ходил на могилку к своему прадедушке, уставлял ее свечками и угощал его конфетами, да не простыми, а шоколадными. А старец Василий за это вел его по жизни, возводя все выше, и выше и выше. В самом деле: ведь Вася Колосов начал свой путь наверх всего лишь со скромной должности инженера на одном из лесозаводов Михайловска. Правда, этот лесозавод был крупнейшим градообразующим предприятием. Вдобавок, его директор, Федор Близнин, тяготился своими обязанностями, мечтая о месте в областном совете депутатов. И потому, ничтоже сумняся, переложил все дела на молодого инженера Колосова…а тому только этого было и надо! Правда, после ухода Федора Близнина в местную власть Василий Колосов ничего не выиграл. Но и не потерял. Ведь новый директор, из старых коммунистов, только сидел на своем месте, да подписывал документы, которые приносил ему товарищ Колосов…

Тем временем завод подвергся реструктуризации. В результате вместо него в Михайловске образовалось пять самостоятельных лесопильных заводов. Однако, в подтверждение известной восточной притчи о том, что пучок стрел сломать невозможно, зато каждую стрелу по отдельности — легче легкого, три из этих пяти заводов вскоре один за другим прекратили свое существование за нерентабельностью. А их работники и сотрудники пополнили армию местных безработных. Уцелел лишь тот завод, директором, а впоследствии и хозяином которого стал Василий Колосов. Вслед за тем он прибрал к рукам лесозавод своего конкурента, который как раз в это время угодил в автокатастрофу, а после нее — в известный футляр из шести досок. Вслед за тем настала очередь лесопунктов… Так крупная рыба, одну за другой, пожирает мелких рыбешек, становясь пресловутой акулой капитализма: наглой, хищной, неразборчивой в средствах, уверенной в собственном всесилии и безнаказанности.

* * *

Тем временем бабушка господина Колосова все жила-поживала в своем старом домике, наотрез отказываясь от предложений внука перебраться в благоустроенную квартиру в каменном доме, где жить было бы куда комфортнее, чем в ветхой халупе с дымящими печами и отхожим местом «свободного падения».

— Никуда я отсюда не поеду. — упрямо твердила Степанида Егоровна. — Здесь, Васенька, такая благодать, как в Божием храме. А то и побольше того. Ведь в этом доме сам старец Василий жил. Здесь каждая половица его ножками освящена. Вот на той кроватке, что в зальце стоит, он почивал, и ангелы ему благие сны навевали. Да тут каждая стена его слово хранит!

С этими словами она указывала внуку на выцветшие вышивки в рамках, которыми были увешаны стены ее домика. На них старец Василий пас кудрявых овечек, сидел под цветущим деревом с гуслями в руках, стучал в чью-то дверь, держа в руке пальмовую ветвь, целовал в розовый клювик белую голубку… А внизу были вышиты надписи: «открой мне сердце свое», «созываю овец моих», и даже «люби меня, как я — тебя». По правде говоря, все эти картинки смотрелись пошловато. Однако бабушка относилась к ним с величайшим благоговением:

— Это все заветы старца Василия. А один его завет, тайный, мне мамушка-покоенка перед смертью отдала. Вот как стану помирать, так тебе его передам вместе с сокровищем. А сокровищу тому цены нет. Как его увидишь — сам поймешь.

Но Степанида Егоровна не успела передать внуку ни тайный завет старца Василия, ни пресловутое сокровище. Однажды господину Колосову позвонили из городской больницы, сообщив, что туда его бабушка доставлена туда с инсультом. И что она просит внука срочно приехать к ней. Однако в тот момент господин Колосов был занят слишком важными для себя делами, чтобы бросать их ради встречи с бабушкой. И пожаловал в больницу лишь под вечер.

Степаниду Егоровну он нашел уже без сознания. Дежурный врач объяснил ему, что поначалу состояние больной было удовлетворительным. И потому они решили провести ей тромболизис. Метод новый, и эффективный, позволяющий значительно улучшить состояние больного. Однако у каждого организма индивидуальная реакция на тот или иной метод лечения. Возможны осложнения. Вот и в данном случае…

Наутро господину Колосову позвонили из больницы и сообщили о смерти Степаниды Егоровны.

* * *

По правде сказать, господин Колосов не пожалел о смерти бабушки. Старуха достаточно пожила на свете, пора и честь знать! Важнее другое: куда она спрятала документы на дом и земельный участок? Ведь бабка при случае хвасталась, что домик-то у нее свой собственный, еще от мамушки-покоенки доставшийся, и землица — тоже. Неплохое наследство… да вдобавок, еще и некое бесценное сокровище, о котором она не раз упоминала в разговорах с внуком. Но что это за сокровище? И где оно спрятано?

Перерыв в домике Степаниды Егоровны все уголки и закоулки, все полочки и ящички, но так и не обретя оного сокровища, господин Колосов вошел в моленную. Однако вовсе не затем, чтобы попросить о помощи свыше в своих импровизированных раскопках. А просто для того, чтобы напоследок обыскать и эту комнату. Ведь не может быть, чтобы бабкино бесценное сокровище сквозь землю провалилось! Оно должно быть где-то здесь!

Переступив порог моленной, господин Колосов окинул взглядом иконы на стенах, между которыми чернела фотография его прадедушки-чудотворца с висящей под ней погасшей лампадкой, и громоздкий старый комод под иконами. На комоде стоял латунный подсвечник в виде полунагой девицы с мотыльковыми крылышками на спине (бабушка уверяла, что это Ангел), и громоздкое хрустальное блюдо с пасхальными яйцами. Эти яйца, выкрашенные луковой кожурой, высохшие изнутри и выцветшие от времени снаружи, Вася помнил еще с первых лет своего житья у бабушки. А рядом под салфеткой с вышитыми на ней ромашками и васильками, лежал альбом в выцветшем малиновом плюшевом переплете с фотографиями, на каждой из которых был запечатлен старец Василий. Вот он кормит голубей, снующих у него под ногами. Вот он стоит у соборного алтаря, держа в руке четки, и смотрит на небо. Вот он сидит среди слащаво улыбающихся молодых и старых женщин в одинаковых белых платочках. Все эти фотографии Васе не раз показывала бабушка, указывая на одну из женщин:

— Это моя мамушка, Глафира Андреевна, духовная супруга старчика Василия…

По правде сказать, у Васи язык не поворачивался назвать эту дородную, приземистую женщину с растянутыми в хищной улыбке тонкими губами — своей прабабушкой. Экая неприятная особа!

Все ящики комода оказались наглухо запертыми. Впрочем, Степанида Григорьевна всегда держала их на замке.. Вспомнив об этом, господин Колосов понял — вот где находится бабкино сокровище! Оно здесь, в этом комоде! Вот только где же ключи?

Решив не тратить время на новые поиски, господин Колосов наугад взломал один из ящиков комода. Внутри обнаружилась старомодная мужская одежда. Разумеется, господин Колосов сразу догадался, чьи это вещи…

Одежда была переложена кусками земляничного мыла. Однако, несмотря на эту предосторожность, основательно изъедена молью, не проявившей к памяти некогда носившего ее старчика ни уважения, ни снисхождения. Так что годилась разве что на выброс.

В соседнем ящике обнаружились скукожившиеся от времени мужские сапоги, полуистлевшие серые валенки и пара домашних туфель, вышитых все теми же ромашками-васильками, что и салфетка на комоде. А в следующем ящике — мужское исподнее. Но неужели весь этот хлам и есть то пресловутое бесценное сокровище, о котором говорила Степанида Егоровна?! А он-то думал!..

Впрочем, оставался еще один, последний ящик… Взломав его, господин Колосов увидел внутри большую деревянную шкатулку кустарной работы, на которой, под надписью «целую тебя лобзанием чистым», были нарисованы два целующихся белых голубка. А внутри шкатулки…

Внутри шкатулки обнаружились ржавые цепи, соединенные с одной стороны железным крестом, с другой — четырехугольной пластинкой с каким-то изображением, скрытым под густым слоем ржавчины. Тут же тускло поблескивали два пенициллиновых флакончика с резиновыми пробками. Один из них был набит седыми волосами. Другой был полон обрезками ногтей. С внутренней стороны к крышке шкатулки была приклеена пожелтевшая бумажка с надписью: «вериги старца Василия», «волосики старца Василия», «ноготки старца Василия». Неужто это и есть бесценное сокровище Степаниды Егоровны!?

Мысленно кляня на чем свет стоит покойную бабку со всем ее благочестием, граничащим с благоглупостью, господин Колосов стоял перед выпотрошенным комодом, как незадачливый кладоискатель, взломавший древнюю сокровищницу и вместо золота и серебра обнаруживший в ней лишь прах столетий. И вдруг он заметил на дне шкатулки еще одну вещь. А именно — тетрадку в черном коленкоровом переплете. Раскрыв ее, господин Колосов прочел:

«Житие и чудеса праведного старца Василия, нового Михайловского чудотворца…»

Тетрадка была от корки до корки исписана красивым, крупным почерком (хотя довольно безграмотно). Пробежав глазами несколько страниц, господин Колосов живо вспомнил бабушкины рассказы о старце Василии, похожие на сказки. При всем уважении к прадедушке-чудотворцу ему не хотелось перечитывать все это вновь… Но что за листок вложен между страниц тетрадки?

«…Да будет ведомо чтущему, где доподлинно находятся мощи святого старца. Ибо не всем это ведомо, но токмо избранным голубицам из стада его. Во исполнение обетования, данного старцем, что паки явится он во время свое от восток солнца, тайно взяли мы его тело, яко многоценное сокровище, и погребли за соборным алтарем, у старой березы, оставив в прежней могиле токмо пустой гроб да часть от влас главы его. И аще кто из нас откроет врагом эту тайну, тот да будет лишен вечного спасения, и будет проклят, яко Иуда, и да испепелят его огнь и жупел, и гореть ему за тот великий грех в геенне огненной во веки веков, аминь, аминь, аминь».

Вот как?! Выходит, в той могиле старца Василия, которую навещают его многочисленные почитатели, зарыт лишь пустой гроб! А тело его находится совсем в другом месте — за соборным алтарем, там, где торчит из земли старый березовый пень! Так вот почему они с бабушкой, обходя вокруг собора, всегда кланялись в ту сторону! Так вот каково оно, бесценное сокровище его бабушки Степаниды Егоровны! Дороже всех сокровищ мира она ценила знание истинного места погребения старца Василия. Теперь этой тайной владеет он, ее внук и наследник! Другое дело — какой ему от этого прок? Точнее — выгода…

Господин Колосов уже хотел закрыть тетрадку, как вдруг задержался взглядом на последнем абзаце рукописного жития своего прадедушки-чудотворца:

«…И вот завет праведного старца Василия: настанет день, и просияю я от востока в великой славе. Ибо явится человек, который прославит меня пред людьми. Я же за это прославлю и вознесу его так высоко, что око не видело, ухо не слышало, и не восходило на сердце человеку та слава, которую получит возвеличивший мя. Аминь».

И тут господину Колосову открылось: все, чего он уже достиг в этой жизни, сущая мелочь по сравнению с тем, что он достигнет, если прославит старца Василия перед людьми. Как же все-таки хорошо иметь на небесах своего человека! Особенно, когда это — твой родственник!

Теперь остается лишь исполнить завет своего прадедушки-чудотворца. А уж он-то в долгу не останется!

(продолжение)