Рождественская история

Всем, погибшим за веру при советском режиме, посвящается.

Закончилась торжественная Рождественская всенощная. Три бабульки, составлявшие весь приход отца Владимира, а также и его клирос, подошли к Кресту. Последняя попросила благословить ее на дальнюю поездку к сыну.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — отец Владимир перекрестил бабушку и приложил Крест к ее голове. Из углов храма возмущенно ахнули «корреспонденты». Эти люди присутствовали на каждом Богослужении, но не участвовали в нем, а все выискивали, к чему придраться, чтобы потом написать в газету. Священник вышел из храма, как вдруг у калитки остановились сани, из которых вышел лучший друг отца Владимира, Андрей.

— Здравствуйте, батюшка! Благословите!

— Бог благословит! А...

— Садитесь в сани, отец Владимир, там и поговорим! — прервал его мужчина.

И, под возмущенные возгласы «корреспондентов», священник сел в сани, Андрей натянул вожжи, и покатил.

— Ты здесь как оказался, Андрюша? И как там отец Алексий поживает?

— А я, батюшка, в Москве давно не был, я в сельцо подмосковное переехал, там мы всем поселком храм потихоньку восстанавливаем, слава Богу, никто не донес еще, а теперь меня отправили нашего батюшку из ссылки встречать, боимся, что сам не доберется.

— Хорошее дело, Андрей! Ангела в дорогу!

— Спаси Господи, отец Владимир! Ну, где ваш дом?

— Да вот он, здесь, — отец Владимир вышел из саней, и поблагодарил Андрея. Тот снова взялся за вожжи.

— До свидания, батюшка!

— До свидания, Андрей!

Отец Владимир пошел в дом.

Наутро, как всегда вежливый почтальон, принес газету и конверт. Священник вынул из конверта зарплату, и спрятал ее в кошелек. Затем развернул газету. На первой же странице стоял огромный заголовок: «Орудие убийства — крест»

Статья была перековерканной историей о благословении бабульки, переделанной на «сильнейший удар по голове», упоминались и сани с «личным водителем», а дальше шло длиннейшее распространение о «проклятых мироедах попах», живущих за «последние деньги своих прихожан».

А ведь отец Владимир жил в два раза беднее любого из этих журналистов. Его дом, состоявший всего из одной комнаты, буквально светился по швам, стекла были выбиты «борцами с врагом народа», то есть с ним, из мебели было всего стол, стул, старая дореволюционная кровать, и печка, а питался он едва ли не одним хлебом.

Священник закрыл газету, и бросил ее в печку. Именно газеты, да еще дрова, собранные в ближнем лесу, служили ему топливом в холодное время года. Вдруг, жалобно звякнув, разбилась задетая им чашка. Последняя чашка. Придется идти за новой в магазин. Отец Владимир подошел к окну. На улице никого не было, лишь только тихо опускался на землю Рождественский снег.

В магазине около прилавка столпился народ. Продавщица, размахивая газетой, и, вообразив себя не менее, чем «Лениным на трибуне», доказывала людям, что «советская власть скоро доберется и до их попа», что «все это недолго продлится», и что «ждать светлого будущего осталось уже недолго».

— Здравствуйте, — сказал отец Владимир.

У прилавка стихли. Священник прошел к витрине с чашками, и, выбрав одну, подходящую по цене, сказал:

— Дайтк мне эту чашечку, пожалуйста.

Люди зашептались.

— Ишь, чашечку захотел.

— Мало ему чашечек...

-Правильно, денег ведь — куры не клюют.

Продавщица так бахнула чашкой об стол, что едва ее не побила.

— Осторожно! — воскликнул отец Владимир.

— А что тебе? — нагло спросила продавщица. — Ты у нас богатый, еще купишь.

— Да просто сдать его не куда! — заорал какой-то мужчина. — Вот и терпим, буржуя проклятого!

Отец Владимир взял чашку и вышел из магазина. На полдороги к дому его остановил мальчик.

— Вы священник Владимир? — спросил он.

— Да, дитя. A что ты хотел?

— Огонь!!!- закричал мальчик, и бросился бежать. И тут на отца Владимира со всех сторон полетели гнилые помидоры.

— Бей врага народа! — кричали мальчики, бросаясь за спасавшимся бегством священником, и обстреливая его помидорами. — Ураааа!

Отец Владимир забежал в дом и запер дверь. Дети, побушевав, ушли, и оставили на его двери помидорные пятна.

***

Время шло, приближалась Пасха. Отец Владимир пошел в лес за дровами. Уже выбрав подходящий тополь, он вонзил в него топор, как его остановил голос:

— Эй, поп, ты что деревья рубишь?

— Но он же сухой...

— Ну и что, что сухой. Лес-то советский, значит и деревья в нем тоже советские. А ты, поп, советскую власть не признаешь, вот и проваливай из советского леса. И, если я тебя еще раз здесь увижу, мало не покажется, будь уверен, — сказал ему тот самый мужчина, что кричал на него в магазине.

Отец Владимир солча ушел

Шла весна, и как на дворе становилось все теплее и теплее, так и народная ненависть становилась все сильнее и сильнее...

На Пасху отец Владимир пошел в храм. Его глазам предстало ужасное зрелище. Народ с криками и смехом крушил храм.

Священник бросился к ним.

— Не надо! Что вы делаете?!

Вдруг из толпы выскочил тот самый мужчина.

— Тебе, поп, я вижу, неймется...- с этими словами он схватил отца Владимира, оглушил его, и, связав его первым попавшимся куском веревки, увез на телеге.

А люди разоряли церковь...

***

Отец Владимир очнулся в темной комнате. Вскоре стукнула дверь, и в подвал спустился хозяин.

— Ну, что, поп, тепло тебе тут? Теперь тут всю жизнь свою проведешь. Нравится?

Молчишь? У, собака...

Священник отошел в уголок. Хозяин ушел, и снова стало темно.

***

Отцу Владимиру приходилось плохо. Кормили его через раз, часто били, в основном, за молитвы. Но он не сдавался, и молился еще больше. Так священнк провел там почти год. На землю спустилась зима.

Однажды к хозяину приехала дочка, привезя целый воз картошки. Узнав, что ее нельзя сложить в подвале, она закатила скандал.

— Почему, — кричала она, — я не могу пользоваться подвалом из-за какого-то попа?!

-Тебе что: поп дороже дочери?!

— А что мне с ним сделать? — разводил руками хозяин.

— Да выстави ты его! Пускай идет, куда хочет.

И вот отца Владимира выгнали на улицу в двадцатиградусный мороз без верхней одежды.

Ослабевший от голода, и замерзший, побрел он к дому, но вместо дома стояли одни развалины, по которым гулял ветер.

Тогда он пошел к храму, едва не шатаясь от ветра. Около храма его ждали какие-то люди. — Батюшка идет! Батюшка! — раздался женский голос.

***

Кончилась служба в разрушенном храме. Разошлись прихожанки. Вокруг еще горели свечи, принесенные новыми женщинами, наверное, из другого села. Вдруг отца Владимира охатила необъяснимая радость. Он стал посреди храма, и запел:

— Дева днесь пресущественнаго раждает!

И земля вертеп неприступному приносит!

Ангели с пастырьми славословят!

Волсви же со звездою путешествуют!

Нас бо ради родися отроча младо!

Превечный Бог!..

И эта песнь громом пронеслась над селом, песнь отвергнутого людьми, но не отрекшегося от Бога священника, полная радости и веры, эта песнь была услышана каждым жителем села. И у одних она вызвала досаду, у других — холодное безразличие, а у третьих — удивление тому, что человек, которому некуда идти, с такой любовью поет Богу.

Отец Владимир устало прислонился к стене. Снег падал белыми хлопьями, словно переоблачая полуразрушенный храм к Рождеству.

Вдруг кто-то тронул его за плечо. Раздался тихий голос.

— Отец Владимир! Проснись!

Священник открыл глаза. Перед ним стоял прекрасный юноша. В руке у него был фонарь с яркой свечой.

— Пойдем? — спросил он.

— Куда?

— Домой, — ответил юноша.

Отец Владимир покачал головой.

— Нет, я не могу идти с тобой. Сегодня Рождество, а завтра я должен служить Литургию...

— Отец Владимир! Не волнуйся. Это твое последнее Рождество. Пойдем домой.

-Ну, тогда пойдем.

Он протянул юноше руку. И тотчас весь снег на его одежде превратился в серкающие белые ризы. Юноша расправил невидимые доселе крылья, и взлетел.

А снег падал и падал, засыпая разгромленный храм, закрывая ажурной измрозью рваные раны стен, и одевая в белое облачение священника, прислонившегося к стене. Он стоял, кажущийся спящим одинокий священник, а на лице его цвела неземная улыбка...

Август, 2011 год.