Всем, погибшим за веру при советском режиме, посвящается.
Закончилась торжественная Рождественская всенощная. Три бабульки, составлявшие весь приход отца Владимира, а также и его клирос, подошли к Кресту. Последняя попросила благословить ее на дальнюю поездку к сыну.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь, — отец Владимир перекрестил бабушку и приложил Крест к ее голове. Из углов храма возмущенно ахнули «корреспонденты». Эти люди присутствовали на каждом Богослужении, но не участвовали в нем, а все выискивали, к чему придраться, чтобы потом написать в газету. Священник вышел из храма, как вдруг у калитки остановились сани, из которых вышел лучший друг отца Владимира, Андрей.
— Здравствуйте, батюшка! Благословите!
— Бог благословит! А...
— Садитесь в сани, отец Владимир, там и поговорим! — прервал его мужчина.
И, под возмущенные возгласы «корреспондентов», священник сел в сани, Андрей натянул вожжи, и покатил.
— Ты здесь как оказался, Андрюша? И как там отец Алексий поживает?
— А я, батюшка, в Москве давно не был, я в сельцо подмосковное переехал, там мы всем поселком храм потихоньку восстанавливаем, слава Богу, никто не донес еще, а теперь меня отправили нашего батюшку из ссылки встречать, боимся, что сам не доберется.
— Хорошее дело, Андрей! Ангела в дорогу!
— Спаси Господи, отец Владимир! Ну, где ваш дом?
— Да вот он, здесь, — отец Владимир вышел из саней, и поблагодарил Андрея. Тот снова взялся за вожжи.
— До свидания, батюшка!
— До свидания, Андрей!
Отец Владимир пошел в дом.
Наутро, как всегда вежливый почтальон, принес газету и конверт. Священник вынул из конверта зарплату, и спрятал ее в кошелек. Затем развернул газету. На первой же странице стоял огромный заголовок: «Орудие убийства — крест»
Статья была перековерканной историей о благословении бабульки, переделанной на «сильнейший удар по голове», упоминались и сани с «личным водителем», а дальше шло длиннейшее распространение о «проклятых мироедах попах», живущих за «последние деньги своих прихожан».
А ведь отец Владимир жил в два раза беднее любого из этих журналистов. Его дом, состоявший всего из одной комнаты, буквально светился по швам, стекла были выбиты «борцами с врагом народа», то есть с ним, из мебели было всего стол, стул, старая дореволюционная кровать, и печка, а питался он едва ли не одним хлебом.
Священник закрыл газету, и бросил ее в печку. Именно газеты, да еще дрова, собранные в ближнем лесу, служили ему топливом в холодное время года. Вдруг, жалобно звякнув, разбилась задетая им чашка. Последняя чашка. Придется идти за новой в магазин. Отец Владимир подошел к окну. На улице никого не было, лишь только тихо опускался на землю Рождественский снег.
В магазине около прилавка столпился народ. Продавщица, размахивая газетой, и, вообразив себя не менее, чем «Лениным на трибуне», доказывала людям, что «советская власть скоро доберется и до их попа», что «все это недолго продлится», и что «ждать светлого будущего осталось уже недолго».
— Здравствуйте, — сказал отец Владимир.
У прилавка стихли. Священник прошел к витрине с чашками, и, выбрав одну, подходящую по цене, сказал:
— Дайтк мне эту чашечку, пожалуйста.
Люди зашептались.
— Ишь, чашечку захотел.
— Мало ему чашечек...
-Правильно, денег ведь — куры не клюют.
Продавщица так бахнула чашкой об стол, что едва ее не побила.
— Осторожно! — воскликнул отец Владимир.
— А что тебе? — нагло спросила продавщица. — Ты у нас богатый, еще купишь.
— Да просто сдать его не куда! — заорал какой-то мужчина. — Вот и терпим, буржуя проклятого!
Отец Владимир взял чашку и вышел из магазина. На полдороги к дому его остановил мальчик.
— Вы священник Владимир? — спросил он.
— Да, дитя. A что ты хотел?
— Огонь!!!- закричал мальчик, и бросился бежать. И тут на отца Владимира со всех сторон полетели гнилые помидоры.
— Бей врага народа! — кричали мальчики, бросаясь за спасавшимся бегством священником, и обстреливая его помидорами. — Ураааа!
Отец Владимир забежал в дом и запер дверь. Дети, побушевав, ушли, и оставили на его двери помидорные пятна.
***
Время шло, приближалась Пасха. Отец Владимир пошел в лес за дровами. Уже выбрав подходящий тополь, он вонзил в него топор, как его остановил голос:
— Эй, поп, ты что деревья рубишь?
— Но он же сухой...
— Ну и что, что сухой. Лес-то советский, значит и деревья в нем тоже советские. А ты, поп, советскую власть не признаешь, вот и проваливай из советского леса. И, если я тебя еще раз здесь увижу, мало не покажется, будь уверен, — сказал ему тот самый мужчина, что кричал на него в магазине.
Отец Владимир солча ушел
Шла весна, и как на дворе становилось все теплее и теплее, так и народная ненависть становилась все сильнее и сильнее...
На Пасху отец Владимир пошел в храм. Его глазам предстало ужасное зрелище. Народ с криками и смехом крушил храм.
Священник бросился к ним.
— Не надо! Что вы делаете?!
Вдруг из толпы выскочил тот самый мужчина.
— Тебе, поп, я вижу, неймется...- с этими словами он схватил отца Владимира, оглушил его, и, связав его первым попавшимся куском веревки, увез на телеге.
А люди разоряли церковь...
***
Отец Владимир очнулся в темной комнате. Вскоре стукнула дверь, и в подвал спустился хозяин.
— Ну, что, поп, тепло тебе тут? Теперь тут всю жизнь свою проведешь. Нравится?
Молчишь? У, собака...
Священник отошел в уголок. Хозяин ушел, и снова стало темно.
***
Отцу Владимиру приходилось плохо. Кормили его через раз, часто били, в основном, за молитвы. Но он не сдавался, и молился еще больше. Так священнк провел там почти год. На землю спустилась зима.
Однажды к хозяину приехала дочка, привезя целый воз картошки. Узнав, что ее нельзя сложить в подвале, она закатила скандал.
— Почему, — кричала она, — я не могу пользоваться подвалом из-за какого-то попа?!
-Тебе что: поп дороже дочери?!
— А что мне с ним сделать? — разводил руками хозяин.
— Да выстави ты его! Пускай идет, куда хочет.
И вот отца Владимира выгнали на улицу в двадцатиградусный мороз без верхней одежды.
Ослабевший от голода, и замерзший, побрел он к дому, но вместо дома стояли одни развалины, по которым гулял ветер.
Тогда он пошел к храму, едва не шатаясь от ветра. Около храма его ждали какие-то люди. — Батюшка идет! Батюшка! — раздался женский голос.
***
Кончилась служба в разрушенном храме. Разошлись прихожанки. Вокруг еще горели свечи, принесенные новыми женщинами, наверное, из другого села. Вдруг отца Владимира охатила необъяснимая радость. Он стал посреди храма, и запел:
— Дева днесь пресущественнаго раждает!
И земля вертеп неприступному приносит!
Ангели с пастырьми славословят!
Волсви же со звездою путешествуют!
Нас бо ради родися отроча младо!
Превечный Бог!..
И эта песнь громом пронеслась над селом, песнь отвергнутого людьми, но не отрекшегося от Бога священника, полная радости и веры, эта песнь была услышана каждым жителем села. И у одних она вызвала досаду, у других — холодное безразличие, а у третьих — удивление тому, что человек, которому некуда идти, с такой любовью поет Богу.
Отец Владимир устало прислонился к стене. Снег падал белыми хлопьями, словно переоблачая полуразрушенный храм к Рождеству.
Вдруг кто-то тронул его за плечо. Раздался тихий голос.
— Отец Владимир! Проснись!
Священник открыл глаза. Перед ним стоял прекрасный юноша. В руке у него был фонарь с яркой свечой.
— Пойдем? — спросил он.
— Куда?
— Домой, — ответил юноша.
Отец Владимир покачал головой.
— Нет, я не могу идти с тобой. Сегодня Рождество, а завтра я должен служить Литургию...
— Отец Владимир! Не волнуйся. Это твое последнее Рождество. Пойдем домой.
-Ну, тогда пойдем.
Он протянул юноше руку. И тотчас весь снег на его одежде превратился в серкающие белые ризы. Юноша расправил невидимые доселе крылья, и взлетел.
А снег падал и падал, засыпая разгромленный храм, закрывая ажурной измрозью рваные раны стен, и одевая в белое облачение священника, прислонившегося к стене. Он стоял, кажущийся спящим одинокий священник, а на лице его цвела неземная улыбка...
Август, 2011 год.