Клара

Жила-была в березовой роще ворона. Но была она не такая, как все вороны. Дело в том, что половина ее оперения была серой, а другая белой. Из-за этого вся ее жизнь не заладилась. Задразнили ее птицы. Так и норовят побольнее обидеть, да еще и клюнуть. И галки туда же:

— Смотрите, смотрите, к нам полвороны прилетело!

А сорока, так та ей пролету не давала, как увидит, тут же затараторит:

— Какое убожество! Какое убожество! Вы только посмотрите на это чудо заморское! Да я бы с таким оперением из дупла не вылезла. Стыд и срам! Стыд и срам!

Попыталась ворона внешность свою выровнять. Забралась в куль с мукой. В муке вывалялась. Стала белой. Прилетела она на птичий двор. Там, по двору белые гуси гуляли, травку щипали. Подошла к ним белая ворона. В земле роется, жучков собирает. Налетели на нее гуси:

— Уходи прочь, самозванка! Не нашего роду — племени.

Шеи вытянули, шипят. Чуть не защипали ворону. Полетела ворона прочь. Села на забор, отряхнулась и снова стала такой, какой была прежде — наполовину серой, наполовину белой. Смотрит — старик идет через двор. Трубу самоварную несет. Стал старик трубу палочкой обстукивать, сажу из нее выколачивать. Целую горку сажи наколотил. Ушел старик, а ворона — к саже. И ну в ней валяться, ну себя сажей посыпать. Вся стала черная — пречерная, как трубочист. Полетела ворона со двора. Смотрит — на сухой березе грачи сидят. Подлетела к ним ворона, села рядышком. Но грачи на нее зашумели:

— Кры, кры, кры! Это что за чудо? Уходи прочь, самозванка! Ты не нашего роду — племени.

Чуть не заклевали. Улетела ворона от грачей. Нашла лужу на дороге и давай в ней купаться — плескаться, перышки чистить. Смыла с себя всю сажу. Взлетела на дерево, сидит, перья сушит, да думу думает:

— Куда мне бедной птице податься? Все-то надо мной надсмехаются, все гонят. Полечу-ка я по белому свету мудрого совета искать. Как мне такой птице век коротать — доживать?

Сказано — сделано. Полетела ворона в чисто поле. Нет весточки сердцу вороньему. Полетела она на болота зыбучие. Нет ей привета, нет ей и оклика. Полетела она в чащу лесную, глухую, темную. Говорит ей голос невидимый:

— Сядь на ели, остынь, поразглядись.

Села ворона на ветку ели вековой. Смотрит, а поодаль от нее филин сидит. Птица старая, птица мудрая. Приосанилась ворона, взбодрилась:

— Филин, филин, ты всех мудрее в лесу. Дай мне совета умного. Научи ты меня уму — разуму. Уродилась я, ворона, наполовину серая, наполовину белая. Птицы надо мной надсмехаются, пролету мне не дают. Обсыпалась я мукой, стала вся белая. Полетела я к белым птицам — гусям домашним. Но они меня не приняли, зашипели, заругались, чуть не защипали. Тогда обвалялась я сажею. Думала, примут меня птицы черные — черные вороны. Но грачи меня обругали, обкрыкали, самозванкою прогнали прочь. Что мне делать, как дальше жить?

Отвечал ей филин — мудрая птица:

— Что же проще простого. Видишь, дупло в дереве. Полезай в него и спи весь день. Тебя и не увидит никто, а как солнышко скроется, вылетай на гуляночку. Лови себе мотыльков ночных, да бабочек, а еще лучше мышек — полевочек. По ночам охота вольная.

Послушала совета ворона, забралась она в дупло. Уселась на сухой мох и проспала до вечерней зари. А как солнце за лес спряталось, да спустились сумерки, полетела ворона по лесу охотиться. Да уж видно, не ночная птица — ворона, не то зрение, что у филина. Налетела ворона на сосну высокую, чуть шею не свернула, упала на траву, до утра пролежала, проохала. Наступило утро светлое, заиграла роса на травиночках. Упала одна росиночка вороне в правый глаз. Вздрогнула ворона, очнулась, приподнялась, крылья расправила. Целы крылышки. Полетела ворона прочь из чащи лесной. Прилетает она к речке быстроструйной. Попила ворона водицы. Глядит, — лисица идет, лукошко с яйцами несет, а сама хвостом следы на песке заметает.

Смекнула ворона: «Вот кто мне поможет. Нет зверя хитрее лисы.»

— Лисонька, голубушка, слыхивала я, что умнее тебя зверя в лесу нет. Присоветуй ты мне, как мне, бедной вороне, дальше жить. Уродилась я не как все. А наполовину белая. Нет мне пролета от птиц. Все меня гонят, клюют, житья не дают. Что мне, горемыке, делать? Не присоветуешь ли?

— Чего проще. Ты перья белые у себя все повыщипли. У тебя и вырастут серые.

— И то верно. Послушалась ворона лисьего совета. Села на камень, и ну у себя на груди перья выщипывать, только пух по воздуху полетел.

А лиса корзинку в кусточках припрятала, а сама к вороне сзади подкралась. Да как на нее бросится. Только зубы по крылу клацкнули. Взлетела недощипанная ворона на куст черемухи. От испуга слова сначала не могла выкаркать, но потом осмелилась:

— Ишь ты, злыдня рыжехвостая! Что удумала! Хорошо еще, что я крыло не выщипала. Уж лучше мне наполовину вороной летать, чем ощипанной быть, да лисой съеденной.

Полетела ворона прочь, да про себя думает:

— Не буду я больше себе совета спрашивать. Всяк советчик на себя примерку делает.

Прилетела ворона в деревню. По всей деревне яблоками пахнет спелыми. Залетела ворона в сад. Села на верхушку яблони, выбрала самое спелое яблоко. И ну его клевать. Сок из яблока так и брызжет. Упало яблоко, по траве покатилось. Слетела за ним ворона, в траве яблоко ищет. Глядит, а под яблоней скамеечка стоит. На скамеечке старичок сидит. Сидит — посапывает, во сне причмокивает. Борода у него седая, длинная. Но не страшный вовсе старичок, смирный на вид. Рядом с ним клетка стоит, а в клетке скворец сидит, на солнышке греется. Подлетела ворона к клетке и спрашивает скворца:

— Кто же тебя, птичку певчую, воли лишил? За железные прутья посадил?

— Что ты, ворона. Дед Иван спас меня от смерти неминучей. Сломал я крылышко, упал с дерева. Дедушка меня выходил, поил, кормил, пестовал. Словам человечьим меня выучил. А сегодня мы с ним прощаемся. Выпускает он меня на вольную волюшку. Крылышко-то мое совсем уж зажило.

— Так хорошо тебе у деда жилось взаправду ли?

— Как же не хорошо-то? Если пил, ел я досыта. Дед Иван мне и книжки читал, и со мною подолгу беседовал.

— Видно, любит он птиц?

— Любит. Говорил он мне, что у него два года галка ученая жила, да улетела.

— А пусти-ка меня в твою клетку, скворец.

— Заходи, место не куплено.

Ворона клетку обошла. Клювом запорчик подняла, дверцу открыла, в клетку — прыг и все запоры на место поставила. Поклевала скворцовых семечек, попила водицы колодезной и уселась с кормушечкой рядышком.

Проснулся дед Иван. Потянул старые кости, закряхтел, встал со скамеечки:

— Что это такое? Никак скворец мой подрос? Нет, уж я очки лучше надену.

Надел дед очки:

— Что за чудо? Ты откуда такая красавица? Как звать — величать?

Ворона голову набок повернула. Черным глазом на деда глядит, подмигивает:

— Кар — ра, кар — ра...

— Что, что? Клара, говоришь? Клара? Ну, будь по-твоему. Живи, Клара. А скворца мы сегодня выпустим. Ему еще нужно до холодов на крыло стать, силу обрести.

Открыл дед Иван дверцу, скворец прыг из клетки и к деду на плечо. Посидел, посидел, словно прощаясь, и полетел прочь, только его и видели. А Клара так в клетке сидит, не выходит. Закрыл дед клетку и понес ее домой. Дома на окошке поставил:

— Ну, живи, коль пришла. Я один, видно, и ты не семейная. Веселее будет зиму коротать. А ты красивая. Эвон, какая чудная! Живи.

Ворона не верила своим ушам. Она красивая? Да еще и имя ей дали — Клара. А что? Самое воронье имя.

Так и стала жить Клара у деда Ивана. Больше всего она любила сидеть у зеркала и любоваться на свое необычное оперение. А дед Иван ее и друзьям показывал, и на выставку брал. Про нее даже заметку в газету написали — «Чудо природы». Дед Иван ей заметку раз пять читал. И все довольны. Деду весело и Кларе тепло и сытно. Клара даже говорить научилась. Как захочет есть, тут же клюв разинет и к деду скачет:

— Клара! Клара! Клара!

Вот только других птиц Клара почему-то не любит. Как завидит в саду гостью незваную, так к деду летит. Сядет к нему на плечо и кричит в сторону сада:

— Клара! Клара! Клара!