Из «совкового» поколения

Пересматривая старые советские фильмы, нередко удивляюсь многим героям: хотя и в безбожное время жили, а видятся как настоящие христиане. Без пяти минут православные. И даже многие коммунисты и атеисты — просто готовая форма для горячего, убежденного верующего. Поменять знак — и перед нами христианин первых времен, бессребреник, мученик, проповедник. В героях советских фильмов и книг есть соль. Сегодня человек организует партсобрание, а завтра коснется его души Христос, и он положит партбилет на стол и умрет за Господа. Ему не сложно будет всё отдать Ему — он и раньше всё отдавал. Он положит душу свою за други своя — он и раньше ее полагал. Ему даже богатства не нужно будет раздавать — он ничего не нажил. Ему не привыкать делиться и ставить ближнего впереди себя, а общественное выше личного — он это делает с детства.

Отец Димитрий Дудко, полжизни проведший в тюрьмах и гонениях за веру, был убежден, что коммунизм лучше капитализма: в коммунизме личность хотя и деформирована, но сохранна. А в развратном обществе личность разлагается. Безбожнику легче принять Христа, чем развращенному.

Людмила Селенская. О советском кино и современном Православии

Ахмед Китаев. Мы идем в новую жизнь

В воскресение решили посидеть у Дианы, расслабиться. В назначенное время Варвара и Светлана Шалвовна расположились на кухне у инициаторши встречи в окружении мисок с заготовками и наблюдали за созданием пиццы.

«Слана Шална», как ее звали скороговоркой, — это их с Дианой общая мастерша из ПТУ. Для Варвары — единственный человек, с кем она давно не дерзала спорить. Зато ей можно было сказать абсолютно всё, даже такое, что тщательно пряталось от своих родителей. Ни тебе истерических реакций, ни последующего прессинга и мозговынимания «Говорила я тебе!..» Вместо этого желанная простота в общении, а сопереживания ничуть не меньше да еще опыт житейский, многократно помноженный реальными историями учениц разных годов выпуска.

Сперва разговор крутился вокруг того, у кого, мол, какие новости на семейном фронте и про общих знакомых; то и дело всплывала новая тема с очередным возгласом: «А помните, как...» Вдруг Шалвовна спросила у хлопочущей хозяйки совсем не по теме:

— Ты чего второго не рожаешь? А?

Точно с такой же интонацией она требовала ответ 25 лет назад в цеху Трикотажки: «Ты чего прядильную машину всю в мычке оставила? Плохо смену сдала?!»

— Куда второго? — Диана чуть противень с налепленной пиццей не выронила от неожиданности. Но тут же понеслась оправдываться в соответствующей тональности, как тогда: «Так случайно получилось, Слана Шална!»

— Одному ничего особенного дать не можем. У мужа работа то есть, то нету. Мы не в Чикаго живем!

— Замолчи, сорока ты этакая, — Шалвовна всегда умела двумя словами перекрыть любой начинающийся кипеж воспитуемых. — Еще географии ты меня не учила!

— У меня, знаете, Слана Шална, сильная депрессия! — выдвинула Диана главный козырь как преграду деторождения.

— Ой, не ерунди, пожалуйста! Откуда ты ее выкопала, эту депрессию? Всё при тебе: и муж, и ребенок, и квартира — хоть на велосипеде катайся. При мне хоть такое слово не говори, — и поправила смятое полотенце на стуле.

Диана скользнула взглядом по ее руке с бугристыми суставами и замолчала...

В 1990-е годы, когда ПТУ закрылось, Светлана Шалвовна усыновила трех племянников- сирот и еще параллельно этому досматривала мать, умирающую от диабета. Все эти подвиги на фоне уборок чужих квартир и таскания ведер воды на шестой этаж. Тогда в Варкетили неделями люди сидели без света и воды. На дрова денег не было, и приходилось наматывать километры, собирая хворост и шишки зимой для обогрева. Такого комплексного хождения по мукам не было ни у кого из Варвариных друзей. Хотя, может, только Елена с козами могла бы посоревноваться в этом аспекте. Но не о ней сейчас речь.

Пока Диана затеяла перетаскивать посуду на парадный стол, чтоб «культурно посидеть, как люди в Голливуде», Варваре вспомнилась на миг такая картинка из совместного прошлого.

1996 год.

— Ну как съездили? — спросила она тогда Светлану Шалвовну после поездки в Россию за племянниками.

Поговорила с мужем: что, мол, делать? Он: «Надо забирать детей».

— Да слава Богу. Так всё получилось, что я и не ожидала. Я, как получила телеграмму, что моя невестка погибла, брат в тюрьме, а их четверо детей сами себе предоставлены, так вообще себя не помнила. Пожар в голове. Как такое могло случиться? Поговорила я с мужем, что, мол, делать. Ты же знаешь, у него и характер сложный, и здоровье не то уже (на один глаз слепой) да плюс возраст ко всему: 68 лет, не мальчик. Оба мы инвалиды. Он говорит: «Надо забирать детей». Одолжили мы 100 долларов и поехали. Сперва на автобусе, потом на поезде, потом опять пересадка. Это не шутка — ехать из Тбилиси в российскую глушь через 10 границ (кто их только понаставил?!). Причем едем и не знаем, на какие деньги будем оттуда возвращаться. Приехали. Брат в КПЗ, в райцентре. Невестку уже похоронили. Убили в драке алкаши. Ей всего 29 лет было. Царство небесное, вечный покой... Дети запуганные, травмированные, старшему 10, остальным девчонкам 8, 6 и 3 года. Надо срочно ехать. Выяснила я, что брат мой перед тем, как всему этому случиться, заработал на ферме 2 миллиона русскими деньгами. Пошла в кассу. Ответ известный: «Денег нет. Весь Ивановский район уже полгода не получал ни зарплат, ни пенсий». Я им говорю: «А для меня деньги найдите. Я с вами не через дорогу живу. Откуда куда приехала! Мне сирот надо вывозить. Я у вас не на свадьбу прошу!» И чего я им такое сравнение привела — сама не знаю. Видимо, Бог меня надоумил. Только смотрю: кассиры зашушукались и говорят мне потихоньку: «Приходите завтра, выдадим».

Пришла я на другой день, деньги получила и пошла детей собирать в дорогу. Уезжаем — слышим в сельсовете гвалт. В деревне все-таки узнали, что мне деньги выдали. Приехала главбух и ругает кассиров, зачем 2 миллиона отдали. Оказывается, дочка у нее скоро замуж выходит, вот она и спрятала эту сумму дочке на свадьбу. А когда я случайно про свадьбу сказала, кассиры решили, что я всё знаю, перетрусили и потому дали. Я хоть в религии особо не разбираюсь, только слышала, что сиротам Бог помогает. Думаю, это правда... Год назад, ты знаешь, я умирала и выжила. Все говорили: чудо. А теперь понятно, почему. Ради них вот, — она кивнула на привезенных девочек, — мне была жизнь продлена. Я всю жизнь мечтала иметь ребенка, и не дано было, а сейчас вот в 50 лет троих получила (четвертую моя сестра забрала). И еще, знаешь, не перестаю удивляться. Ехала сюда, думала: во что же я их одену? Так понабежали мои подруги, как узнали, что случилось, сумками нанесли тряпок — некуда складывать...

***

Именно тогда, в 1990-е, беспартийная коммунистка, мастер производственного обучения, обладательница ордена Трудовой Славы 3-й степени и прочая и прочая, как-то незаметно стала верующей. И сейчас совсем было неудивительно слышать, как Шалвовна выспрашивала у Дианы:

— Ты почему такая нервная? А, девушка? От хорошей жизни что ли моча в голову стукает? Ты вообще в церковь ходишь?

Диана, как могла, оправдывалась:

— Я ходила. Но полностью разочаровалась. И бабки там такие противные. Помню, мне было 18 лет. Волосы длинные под косынку не помещались. Одна такая, ну точно Баба-Яга из мультфильма, схватила меня за мой хвост и шипит: «Что ты веник свой распустила, как блудница?!» А я ни с кем даже тогда не целовалась. Еле сдерживалась тогда, чтоб не заехать этой старой песочнице. Я потом к баптистам перешла. Они более современные. И не грузят так: косынка, юбка и прочее. Богу, мол, сердце нужно, а не прикид.

— Да оставь ты этих бабок в покое. Ты к Богу ходи, а не к людям. И меньше смотри, что по сторонам делается.

— Оф, я так не могу, — занервничала Диана. — Прямо вот так никого не видеть и только поклоны бить. Не XVII век!

Шалвовна не среагировала на скрытый выпад.

— Ты просто до этого еще не доросла, — ответила ей миролюбиво. — Я в твоем возрасте ни о чем таком не думала. Только работой и жила. Смешно сказать, в светлое будущее коммунизма верила и, как могла, хотела его приблизить. Всё с себя стружку снимала и вас, дурех, гоняла...

На третий раз приносились туповатые ножницы. Дальше разыгрывались трагикомедии в стиле Петра I.

«Гонки» были, конечно, на уровне стахановских стандартов. Шалвовна внедряла моральные устои железной рукой. Действовал строжайший дресс-код: на территории ПТУ никакой косметики, никаких джинсов и ультрамодных лохматых причесок. Если челка воспитанницы отрастала до недопустимой длины, публично делалось два замечания, а на третий раз приносились туповатые ножницы. Дальше разыгрывались трагикомедии в стиле Петра I и стрижки непокорных бояр.

Детдомовским, живущим в общаге, доставалось еще больше. За полчаса до начала занятий мастерша обходила их комнаты с проверкой на предмет чистоты. Нарушителей было жалко заранее.

В итоге все группы Светланы Шалвовны всегда были показательными в труде, в учебе и культмассовых мероприятиях.

Словом, это был типичный «совок» со всеми вытекающими последствиями, скорее типичный для России, но очень редкий для Грузии в 1980-е годы.

— ...Настолько я себя сжигала на работе, что даже кушать забывала, — вспоминала Светлана Шалвовна, попивая чай из ажурной чашки. — Тоже глупость какая была с моей стороны. Язву желудка себе заработала в 30 лет. Плюс еще все беды учениц через себя пропускала. Вот стеноз всё уже и уже делался — сплошные спазмы...

Причин для спазмов всегда было по самое не хочу. Только в одной варвариной группе чего только не было. Одна заявилась на первый курс беременной на последнем сроке, другая периодически сбегала из дома и клеилась к шоферам автобусов (масштаб поисков, которые пришлось организовать мастеру, и соответствующую группу захвата додумывайте сами), третья напрыскала себе в рот дихлофос от неразделенной любви к однокурснице. И т.д. и т.п. За весь срок обучения было как в песне «Покой нам только снится»...

— И все-таки чересчур вы того, Слана Шална, по-коммунистически нас давили, — высказала наконец Диана давнишнюю претензию. — Кроме вас никто в училище так не выкладывался. То походке нас красивой учили, как будто мы топ-модели какие-то были, а не прядильщицы, то про этикет книжки нам читали, вместо того чтоб пораньше с уроков отпустить. Или эти, как их, «сочинения о дружбе» заставляли писать.

— Ты смейся, смейся, — беззлобно отшучивалась «гроза училища». — К нам иногда такие дети приходили, как личную гигиену соблюдать, и того не знали. К тарелке с какой стороны вилку, а с какой ложку класть — понятия не имели. Я в своей семье старшая была и привыкла с младшими возиться. Нас у родителей пятеро было. Мы — послевоенное поколение — очень наивные были. Особо не рассуждали. Мой папа до Берлина дошел. В доме у нас всегда был гвардейский порядок. И с вас я также требовала: честность, трудолюбие и никакой халтуры. Чего тут удивляться...

У Варвары опять внутреннее кино перед глазами закрутилось. Тоже из начала 1990-х.

***

— Несколько дней назад я нашла в магазине 5000 купонов, — рассказывала Светлана Шалвовна, весело поблескивая голубыми глазами. — Наверное, кто-то выронил. Подняла и спрашиваю: «Кто потерял?»

— Почему себе не взяли?

Они давай меня ругать: «5000 купонов — твоя зарплата за месяц. Как ты сглупила!»

— Нас так родители приучили, что чужое брать нельзя. Как говорится: «Нашел — не радуйся. Потерял — не плачь». Битых полчаса я у всех в магазине спрашивала о потерянных деньгах, пока кто-то не взял, сказав, что деньги его. Иди проверь. Но это не мое дело. Пришла на работу и рассказала нашим сотрудникам о находке. Они давай меня ругать: «5000 купонов — твоя зарплата за месяц. Как ты сглупила!» У меня, и правда, тогда было туго с деньгами.

Проходит несколько дней, приезжает моя бывшая ученица из Турции и дарит мне 25 000 купонов. Рассказала я это на работе, чтобы люди вместе со мной порадовались. И правда, все обрадовались и даже говорят «Это тебе точно Бог послал за честность».

***

— А какой у вас самый трудный случай был? — Варвара уже подустала от собственного непривычного молчания.

Она подумала и говорит: «Я у вас останусь. Только банда меня так просто не отпустит».

— Трудный? — задумалась Шалвовна, оборачиваясь к Варваре. — Да каждый из вас был «трудный случай». Одна ты чего мне стоила, сколько со мной препиралась в училище, пока я тебя затыкать не начала... А так, первое, что вспомнилась, — это моя Надька... Ее с 10 лет таскали по всему городу. Была в банде. Была в то время такая бандерша Изо на Авлабаре[1]. Явилась она ко мне на первый курс, потом вдруг пропала на три недели. Оббегала я всё, потом в детдоме мне сказали, в чем дело. Смотрю: появляется через какое-то время вся разодетая. Я ее спрашиваю: «Где ты была?» «В Ереване», — говорит. Ну, рассказала мне всё. Эта Изо ее продавала. Я ей тогда сказала: «Решай сама, как ты хочешь жить. Вот твоя мать так пропала, а ее сестра живет и имеет семью. Могу тебя в другое училище перевести — и продолжай жить, как раньше». Она подумала и говорит: «Я у вас останусь. Только они меня так просто не отпустят». «Ничего, — говорю, — это мы еще посмотрим. Только смотри, за территорию не выходи». Проходит месяц, прибегает ко мне староста группы и кричит: «Слана Шална, в общаге Надьку бьют». Оказывается, Изо какую-то девку прислала, чтоб с Надей расправиться. Потом через месяц еще двое за ней явились и стали в краже обвинять. Я их приперла к стенке и говорю: «Передайте Изо, чтоб больше никого не подсылала, а то я всю вашу малину разбомблю». Мне ведь ничего не стоило у Нади все их точки узнать и с милицией туда нагрянуть.

— А вы не боялись?

— Я тогда ничего не боялась. Сама рядом в рабочем общежитии жила, пока в 38 лет замуж не вышла. Был тогда еще один визитер. Но потом всё кончилось, и Надя благополучно замуж вышла...

— Слана Шална, вы у нас прям как мать Тереза святая, — выплеснула Диана свой восторг.

— Да ну тебя! Такое даже в шутку сказать нельзя... — засмущалась мастерша. — Всю жизнь не так, как надо, прожила. В церковь стала поздно ходить, на закате. И с мужем невенчанная жила. Я сейчас на старости лет книги духовные читаю, хоть потихоньку разбираю, что к чему. Одно поняла: правильно нас Господь наказывает. Слишком много мы ошибок совершаем. Вот ты, Диана, к примеру, утром молишься?

— Нет, конечно, — отпрянула от нее Диана. Очень уж вопрос анекдотично звучал. — Так я всем довольна. «Слава Богу», говорю. Но вот так, систематически где у меня столько времени?! И баптисты говорили, что это заблуждение.

— Потому ты такая дерганная, — поставила Шалвовна очевидный диагноз. — Нашла кого слушать. Я, например, каждое утро два часа правило читаю и не могу без этого.

— Два часа?! — вскрикнула Диана, округлив глаза. — О чем можно столько молиться?

— Два часа?! — вскрикнула Диана, округлив глаза. Потом засмеялась: — Я же говорю: у вас скоро крылья начнут расти. Умоляю, о чем можно столько молиться?

— Как о чем? Всё у Бога прощения прошу, что не так жила, в Его праздники работала, посты не держала раньше. И еще мужа своего очень осуждала. Думала, такого бурчуна и зануду только мне как спецзаказ выделили, чтоб нервы мотать. А он, когда мы с России детей привезли, совсем с другой стороны раскрылся. Всё свое сердце им отдал. На базробе[2] из-за них на солнце жарился, чтоб лишние копейки заработать. Потому так рано ушел. Вот горюю теперь, что не успели мы с ним повенчаться. В общем, о многом сожалею. Потом за всех ближних и дальних молюсь, за девчонок моих обязательно. Поименно перечисляю: у той чтоб муж не дрался, у другой проблема с квартирой чтоб решилась... Тамуна всё никак родить не может. И за бедолаг моих отдельно, конечно... Недосмотрела я их... — и она замолчала, стала искать в сумке что-то.

Варвара знала причину этой тоскливой паузы.

Это был предпоследний выпуск Шалвовны. 1991-й год. Развал Союза, забастовки, перебои со светом. Какой уж тут учебный процесс.

— Сколько я с ними воевала! — рассказывала она через силу. — «Девочки, соблюдайте себя, не пейте, не курите. Почему вас ваши матери в детдом сдали? У вас у всех предрасположенность. Покатиться легко, потом не остановишь». Одна мне еще права качать вздумала: «Не ваше дело!» (Она очень смешно передразнила наглую интонацию.) Я ее в пустой класс завела и налупила сильно: «Я тебе, босявке, покажу, какое мое дело!»...

Великовозрастные ученицы слушали это молча. Обе хорошо знали, что ничего тут не преувеличено. К этому крайнему средству Шалвовна прибегала крайне редко, когда все остальные средства педагогического воздействия были исчерпаны. Видно, та девчонка ее сильно достала.

Вот тоже и в этом каюсь: сироту избила. А она уже на том свете давно...

— Вот тоже и в этом каюсь, — продолжала мастерша. — Сироту избила. А она уже на том свете давно. С чем я туда приду?.. Э, что долго говорить. Не уберегла я их...

Ее глаза с красными прожилками заметно покраснели. И Диана, сидящая ближе, стала гладить ее по руке, успокаивать:

— Не берите в голову, Слана Шална. Зато сколько людей вас помнят и любят! — потом все-таки свернула на ту злосчастную группу: — В итоге что там было потом с этими девочками?

— Как вышли в рабочее общежитие, всё пошло-поехало. Я им уже никто была. Стали парней туда таскать и пить всем «обществом». Их и выперли оттуда первыми. Прямо на улицу. Как раз причину нашли хорошую. Трикотажка стала сворачивать производство, из Узбекистана хлопок перестали получать, общежитие стали приватизировать. Эх, был бы Советский Союз, я бы до Совмина дошла, но их комнаты бы отвоевала. А тут, вы же помните, Гамсахурдия у Дома Правительства каждый день митинги устраивал. «Голодная, но свободная Грузия!» Кому в этой каше нужны были мои детдомовские? Они и рванули турков обслуживать: легких денег захотелось. Дальше был вопрос времени. Кто спился, кто так сгинул. Ленку муж по пьяни убил. Двое детей остались. Я у нее на похоронах была. Наши с той группы приходили прощаться. Рассказывали, что за три дня до смерти видела она во сне двоих с ее группы, кто раньше погиб. Приходили они за ней... А ты говоришь, — она снова повернулась к притихшей Диане, — зачем столько молиться. Их, кроме меня, некому поминать.

— Слана Шална, — Диана решила сменить грустную тему на что-то более жизнеутверждающее. — Вот вы за других просите. Всё ясно и понятно. Вы наша общая мама. А почему вы свою жизнь как-то улучшить не хотите?

— Я о себе прошу, когда что-то надо, и у меня всё исполняется, — Шалвовна ответила просто, без тени превозношения, свойственного замолившимся верующим. — Меня Господь слышит.

— И что вы такого у Бога выпросили? — Диана недоверчиво поджала губы.

— И что вы такого выпросили? — Диана недоверчиво поджала губы гузкой.

— Мне, например, клиенты по уборкам нужны были хорошие, и вот они у меня есть. Ремонт захотела, чтоб жить в чистоте, и это пожалуйста — разные люди помогли. Знаю, куда ты клонишь. — Тут Шалвовна засмеялась. — Успокойся, дорогуша, я уже другую работу не потяну. Сама посуди. Хоть я грузинка, но грузинского так и не осилила. Компьютер тоже не для моих мозгов. Так что в офис или парламент меня точно никто не посадит. Я у Бога реальное прошу, а «боинга» с «мерседес-бенцом» мне даром не надо.

У Варвары как-то сами собой замелькали картинки из прошлого.

***

Июль 2001 года. Палата военного госпиталя. На койке с серыми, застиранными простынями старушка с обрубком ноги — ампутацию пришлось делать, чтобы остановить гангрену, возникшую на фоне диабета. Старушка плохо слышит и почти ничего не видит. Сейчас она спит. Рядом Светлана Шалвовна. Пользуясь недолгим отдыхом, она рассказывает Варваре свои мытарства:

— Какая же она неподъемная! Вроде и веса нет, а от кровати не оторвешь... Дали маме мочегонное — я думала, конец мой пришел. Она мочилась каждые полчаса. Попробуй подними ее на это огромное судно, потом опусти. Мне ведь больше двух кило поднимать нельзя после той операции. У меня так всё разболелось. Думаю: всё, надорвалась. Лежу и молюсь: «Господи! Прикоснись ко мне Своею милостью!» И что ты думаешь? Боль вскоре прошла, будто ее и не было. Встала я другим человеком и давай ее белье менять. А она то плачет, то психует: «Что вы со мной сделали? Где моя нога?» Пытаюсь ее успокоить, а она свое.

Тут старушка проснулась, и рассказ был прерван...

***

Диану такой альтруизм совершенно не удовлетворил. Даже, наоборот, разочаровал.

— Ох, подумаешь: клиенты по уборкам, ремонт в полторашке. Это бытовуха. Вы так уверенно говорите, как будто у вас, и правда, что-то необыкновенное было.

Мастерша улыбнулась как человек, обладающий неоспоримым преимуществом.

И вижу перед собой Женщину. Вдруг всё вокруг стало рушиться, а Она накрыла меня Своей одеждой...

— Диан, хочешь — верь, хочешь — нет, и необыкновенное у меня тоже было. Я два года подряд открытые небеса на Крещение видела. И еще Матерь Божью во сне. Вот слушай, как дело было. Я в Витебске родилась, папа туда после войны демобилизовался. Там на площади была церковь закрытая. Где перекресток улицы Ленина и Фрунзе. Склад в ней находился. Единственная действующая церковь тогда на Марковщине была. Мне очень хотелось туда попасть. Но родители меня туда, естественно, не водили. И вообще о Боге нам тогда никто не говорил. И вот как-то в семь лет я увидела сон. Будто нахожусь я внутри этой церкви и вижу перед собой большую Женщину в красном плаще с Младенцем. Вдруг всё вокруг стало рушиться, а Она накрыла меня Своей одеждой. И только когда мне было 16 лет и наша семья переехала в Грузию, я узнала, Кто мне снился. Здесь люди больше в церковь ходили. Не афишировали, конечно. Но таких строгостей, как в России, не было. Крестилась я тоже поздно. В зрелом возрасте. И только недавно в Самебе[3] купила икону. А на ней именно такая Божья Матерь, Какую я видела в детстве. «Споручница грешных» называется...

Потом Шалвовна засобиралась домой. Стали прощаться. Мастерша, стоя у порога, притянула к себе Диану и, обнимая, попросила:

— Ты уж, лапушка, возьми себя в руки. Не распускайся. Глупости всякие баптистов- иеговистов из головы выкинь. И рожай второго, пока можешь.

— Я подумаю, — засмущалась бывшая воспитанница. И, не выдержав требовательного взгляда голубых глаз, пообещала активнее: — Чесслово, подумаю. Только не смотрите на меня так.

— Ну, значит, не зря повидались, — удовлетворилась этим Шалвовна и пошла спускаться по лестнице.

6 мая 2014 года

[1] Район в Тбилиси.

[2] Базар (груз., искаж.).

[3] Собор Пресвятой Троицы в Тбилиси, второй по величине в Европе.