Страницы
О добрых людях, разбойниках, да стрельцах, о каше острожной и рябиновых кустах
— Здравствуйте, люди добрые! — дед низко поклонился подъезжавшим всадникам. — Дозвольте под ваш щит встать, дорога у нас дальняя, а в небе уж братец-месяц с сестрицами-звездами хоровод заводит, лихим людям раздолье наступает.
Всадники, подъехав к путникам, остановились. Передний сидел, подбоченясь в седле, разглядывая свысока деда с внуком. Его Ерошка плохо разглядел, зато увидал сапоги добрые в золоченых стременах да богатую сбрую на холеном коне. Мальчишка протянул руку, чтоб приласкать жеребца, но тут с высоты раздалось:
— А ну брысь! — Ерошка поднял глаза и увидел рассерженное лицо молодого барина. — Не трожь коня, смерд, а не то прикажу — вмиг плети отведаешь!
Мальчишка нахмурился и отступил к деду, а старик прикрыл его рукой и стоял так, поглаживая внука, ждал ответа.
— А вы кто такие? — начал барин допрашивать деда. — Чего-то раньше я вас здесь не видывал. Может, вы сами воришки, от суда бежите, а? Добрые-то люди в такую пору по домам сидят, а не по дорогам шастают. А ну, сказывай, чего ты на дороге делаешь? — Всадник наклонился в седле и ткнул деду плетью чуть ли не в лицо.
— Господь с тобою, батюшка, — старик, казалось, ничуть не смутился, — какие ж мы разбойники? Один старый, другой малый.
— А чтоб коня скрасть, сила и не нужна, — барин зло ухмыльнулся. — Вон как к мальчишке жеребец-то потянулся, будто слово какое заветное услыхал. Видать, научил ты его, старый, коней привораживать, да не научил еще хитрости. Уж я вас, конокрадов, за версту чую! А ну, — крикнул он своим слугам, — связать их — завтра в острог посадим, а уж там допытают, кто они такие.
Барин аж вспотел от ярости. Молодые слуги подбежали к старику с внуком, обмотали их веревками да и бросили на последнюю телегу, рядом с гусями в корзинах да поросятами в мешке.
— Ну, деда, попали мы с тобой в силок, — Ерошка пытался потереть ушибленный нос о плечо.
— А чего, — дед ерзал, устраиваясь поудобнее, — хотели спать — вот тебе солома, боялись разбойников — вот тебе охрана, да и соседство, — старик скосился на мешок с поросенком, — веселое.
— Веревки тянут, — пожаловался Ерошка, — да и есть хочется.
— А ты поершись, — дед показал внуку, как это — «ершиться», — полегче станет. А уж поесть теперь, видно, только завтра придется.
— Ага, завтра.., — Ерошка все ж таки немного боялся. — Завтра нас с тобой в острог!
— Вот-вот, — не унывал дед, — я и говорю, завтра. Я слыхал, в остроге такой кашей кормят — нигде такой больше не попробуешь.
Ерошка тяжко вздохнул, да делать нечего, поершился немного, как дед научил, и, пристроившись к нему под бочок, затих.
Вскоре телега остановилась, забегали туда-сюда люди, устраивались на ночлег. Тут к пленникам подошел один из барских слуг:
— Эх-эх, горе горемычное, — вздыхал он, развязывая узлы на руках пленников, — нечто на дороге к нашему барину подходят. Виданное ли дело. Наш-то барин, Митрофан Игнатьевич, он того не любит, ох как не любит, — качал головой слуга. Потом он помог путникам усесться поудобнее и, развязав узелок, дал им немного хлеба да поставил кувшин с водой: — Нате-ка вот, чтоб в животе не урчало.
— А чего ваш барин любит? — с трудом кусая черствый хлеб, спросил дед.
— А он любит, чтоб его уважали, — важно проговорил слуга. — К нему знаешь как с челобитной идут, аж за тридцать шагов на коленях, во как! — Мужик даже палец поднял к небу, от важности.
— И чего так просят? — не унимался дед.
— Да разное, — уже нехотя продолжал слуга и, оглянувшись по сторонам, шепотом продолжил, — хлеб посеять да пожать, да оброк ему отдать.
— Ишь, ты, — удивился старик, — уж тут уважение.
— Ну ладно, я пойду, — слуга заторопился — А вы, как повечеряете, так тут и ложитесь, на земле-то зябко. Только, — он немного смутился, — не убегите, а не то мне батогов не миновать.
— Спаси Бог, — поблагодарил дед, — не убежим. Дождемся утра, на все воля Божья, авось все и устроится.
Слуга ушел, а дед подмигнул Ерошке:
— Гляди-ка, Ерофей, мир не без добрых людей, — и потрепав его по голове, шепнул на ушко: — А что до острога, так бывало: меня и лошадь лягала, да только вот по мне не попала.
Ерошка тихонько прыснул смехом в кулачок.
— Ложись, Ерошка, утро вечера мудренее, — дед улегся на сене и почти сразу уснул, а мальчишка еще лежал, глядел на звезды.
