Сергей Хоружий: Мы должны не допускать строительства Анти-Лествицы

«Виртуализация общения: антропологические угрозы и пути борьбы с ними» — доклад академика Российской академии естественных наук, профессора Института Философии РАН Сергея Хоружего на Первой международной конференции «Электронные СМИ и православное пастырское душепопечение» (Афины).

Основные темы и цели нашей встречи — практические, связанные с конкретными формами и задачами церковной работы в сфере виртуальных технологий. Тем не менее, здесь нужна и некоторая доля теории: мы должны отчетливо понимать, во-первых, что такое виртуальная реальность и, во-вторых, как, на каких основаниях строятся отношения христианского сознания с этой новейшей сферой. Первый из этих вопросов — научно-философского характера, второй — богословского, и я попытаюсь кратко осветить их оба. Начать следует со второго, ибо на нашей встрече все темы должны рассматриваться в церковно-богословской перспективе. И сразу надо сказать, что в этой перспективе интернет и виртуальные технологии не представляют собой ничего радикально нового. Задолго до эпохи технического прогресса, уже в ранние века христианства, Предание Церкви выработало общие принципы христианского отношения к любым явлениям и новациям мирской культуры. Суть этого отношения выражается известной оппозицией chresis–parachresis, пользование — злоупотребление. Как христианский принцип или же парадигма, chresis означает, что в окружающем человека тварном мире все открыто для пользования, но и доступно для злоупотребления. В особенности отцы-аскеты подчеркивали, что нет ничего, что было бы дурно уже само по себе, однако все может быть употреблено во зло. Поэтому всякое пользование должно включать в себя изначальное дистанцирование, отстраненную оценку используемого в свете главной задачи человека. восхождения к благодатному обожению. Аналогичный принцип существовал и за рамками христианства; не столь давно Мишель Фуко показал, что в культуре себя поздней античности chresis была понятием, выражавшим «стороннюю позицию субъекта по отношению к тому, что его окружает»^[1].

Не входя в историю и теорию, я укажу лишь два свойства этого принципа, важные для нашей темы. Прежде всего, это самый универсальный принцип, равно имеющий силу для всех эпох и всех видов сущего. Поэтому он должен определять отношение христианина к виртуальным практикам точно так же как он определял его отношение к культурным практикам в Византии или в Московской Руси. Кроме того, это отнюдь не абстрактный, а вполне конструктивный принцип. Он говорит, что, обращаясь к любой антропологической или социальной практике, мы должны сопоставить ей две характеристики, которые раскрывают ее возможные проявления, соответственно, в поле chresis и в поле parachresis. И поскольку chresis у нас — христианское понятие, то на этой базе мы можем формировать христианскую оценку практик и христианскую стратегию по отношению к ним.

При всей краткости, сказанное уже задает определенную богословскую ориентацию, с которой мы и подойдем к современным виртуальным практикам. При этом, достаточно ограничиться практиками виртуального общения, ибо это — самый широкий класс виртуальных практик, который объемлет, в частности, и всю тематику нашей конференции.

Прежде всего, надо напомнить, что никаких строгих определений виртуальности и виртуального общения до сих пор нет; и потому необходимо указать, как же мы понимаем эти современные реалии. В общей трактовке виртуальности я придерживаюсь линии, восходящей к самым ранним появлениям идей виртуальности при формулировке принципов механики в 16-17 вв., начиная с Галилея. Виртуальное явление определяется здесь ключевым свойством неполной, незавершенной актуализации: для каждого такого явления есть некоторое актуальное явление, от которого оно отличается лишь отсутствием каких-либо элементов его конституции, определяющих предикатов (простейший пример из физики: «виртуальный фотон» — такая же частица, как и фотон обычный, актуальный, за вычетом лишь того, что у обычного фотона масса равна нулю, а у виртуального масса не определена, не актуализована). Согласно этому определению, действия человека в киберпространстве, уже и такие простейшие как обход сайта, переходы с сайта на сайт, суть виртуальные практики, поскольку это — неполные актуализации практик обитания в реальном пространстве. Общение же в киберпространстве, в интернете — виртуальное, недоактуализованное общение. Оно включает в себя множество весьма разных практик, форм, видов, и для нашего обсуждения его свойств нужно явно указать хотя бы основные из них. Они, разумеется, общеизвестны:

• электронная переписка личная (в том числе, аудио и видео послания), скайп,
• коллективное общение в соцсетях, в чатах, образование сетевых сообществ,
• общение на тематических форумах,
• комменты к интернет-текстам, к записям в соцсетях и переклички, диалоги комментов.

Этот список легко продолжить, но уже видно, что виртуальное общение — пестрая и разнообразная, богато дифференцированная стихия. Первая задача ее анализа — упорядочить, структурировать множество ее содержаний, ее видов и форм. При ее решении можно ориентироваться на то, как структурируются практики актуального личного общения. Как показано в моих работах^[2], все множество этих практик можно рассматривать как сгруппированное вокруг центрального стержня, которым служит определенная упорядоченная серия, а точнее — восходящая иерархия форм общения. Эти формы в их чистом виде создаются и культивируются в аскетической (исихастской) практике. На низших, начальных ступенях иерархии, они отвечают общению в антропологической диаде Послушник — Старец, а на дальнейших ступенях — молитвенному Богообщению подвижника. Как известно, исихастская практика имеет строение лествицы, ступени которой восходят от обращения и покаяния к синергии и обожению, и данная иерархия форм общения прямо связана с лествицей исихастского опыта, составляя ее коммуникационное измерение. В менее полном, размытом виде эти формы общения представлены в весьма многих практиках, которые в разной мере, порой неявно, ориентируются на исихастскую практику и строятся под ее влиянием, в этом смысле являясь ее примыкающими практиками.

Но по какому принципу строится иерархия форм личного общения? Ступени «Райской Лествицы» исихастского опыта восходят к соединению с Богом, к претворению цельного существа человека в его энергиях в Божественную Личность-Ипостась; так что это суть ступени становления человека личностью, строительства личности человека. Личность же и общение, как считает Православие, находятся в тесной, доходящей до тождества взаимосвязи. Восхождение к полноте личности — это и восхождение к полноте общения, и оно означает неуклонное расширение пространства общения, обогащение его форм и их нарастающую дифференцированность, высокоорганизованность. Вершина же восхождения, сама Личность-Ипостась, в православной патристике также описывается в дискурсе общения: Троическое Божественное бытие есть и абсолютная полнота общения, которая именуется перихорисис и представляет собой обмен уже не эмпирическими содержаниями, а самим бытием, взаимообращение бытия между Лицами Пресвятой Троицы.

Таким образом, множество форм актуального личного общения образует Лествицу, ступени которой отвечают нарастающей глубине общения, обогащению его форм, и восходят к абсолютной полноте общения — общению бытийному, перихорисису. Этот пример подсказывает, как можно упорядочить множество форм виртуального общения. В случае актуального общения достаточно адекватной характеристикой служит «глубина общения», с которой ассоциируется целый ряд более конкретных, удостоверяемых и даже измеряемых предикатов, таких как мера дифференцированности пространства общения, степень вовлеченности в общение, степень обоюдного сообразования действий и помыслов. Важной характеристикой служит и «пространство общения». Что же касается виртуального общения, то возникает естественная идея, что его виды и формы возможно упорядочить и расположить по глубине или же степени виртуализации. В сфере виртуального общения эта характеристика может выполнять ту же роль как «глубина общения» в сфере общения актуального. Конечно, с «заменой плюса на минус»: если рост глубины общения — это рост его интенсивности, насыщенности, полномерности, то рост глубины виртуализации — это рост недоактуализованности общения, его неполноты и ущербности в тех или иных аспектах. Попробуем применить этот принцип.

Начать необходимо с предварительного общего замечания. Для всего множества практик, где происходит погружение в виртуальную реальность, и в частности, для всех практик виртуального общения, можно констатировать их коренное отличие от христианских практик восхождения к соединению с Богом. Православное богословие сегодня часто подчеркивает, указывая на этимологию греч. soteria, что христианское понимание Спасения имеет своим ядром идею или интуицию восстановления цельности человеческого существа. Подчеркивается также, что аскетическая практика проходится именно цельным человеком, с участием всех уровней человеческого существа, и начинается она с собирания всех энергий и помыслов в единый центр, умосердце. Но человек, чья личность и идентичность формируются в виртуальных практиках, Виртуальный Человек, заведомо и по самому определению, не может обладать цельностью и собранностью всего существа, необходимой для восхождения к обожению. Именно поэтому митроп. Иоанн Зизиулас весьма предостерегает против активного использования виртуальных технологий в церковной жизни, находя, что оно угрожает обмирщением Церкви. Как он пишет, «Церковь… должна осознать, что технологические средства взаимного общения не невинны, но крайне опасны для той самой проповеди, которую она хочет распространять с их помощью… Эти средства в самой своей природе содержат зло… Церковь … должна, по крайней мере, использовать такие средства крайне скупо»^[3].

Это предостережение митрополита Иоанна относится ко всей сфере виртуального общения в целом и никак не отменяет того, что разные виды и формы этого общения далеко не равноценны и несут разные опасности. Учесть эти существенные различия как раз и позволит нам наш принцип упорядочения по глубине виртуализации различия.

Прежде всего, необходимо провести различие между виртуальным общением в полном смысле и произвольными практиками, использующими компьютер и интернет. То, что мы рассматриваем, это не технологии, а изменения человека при его взаимодействии с технологиями. В практиках выхода и погружения в виртуальную реальность человек приобретает другие структуры личности и идентичности, т. е. другую конституцию, происходит смена антропологической формации, и эта виртуализация человека несет с собою и виртуализацию общения. Однако не все компьютерные и интернетные практики являются действительными виртуальными антропопрактиками, влекущими виртуализацию человека. К примеру, если человек пишет, посылает электронное письмо или читает его, то в этих действиях его конституция отнюдь не меняется, и их антропологический характер соответствует не виртуальному общению, а обычному эпистолярному общению, которое практикует и не Виртуальный Человек. Поэтому в электронной почте и подобных ей практиках еще нет образования особой формации Виртуального Человека и нет полного погружения в виртуальную реальность. Степень виртуализации в таких практиках минимальна, и использование в них компьютерных и сетевых технологий совсем или почти не сопровождается антропологическими эффектами. Можно говорить, что данные практики соответствуют «нулевому уровню» виртуализации.

Далее, однако, следуют практики, в которых антропологические изменения уже налицо. При этом, растущая глубина виртуализации означает растущее удаление от актуального личного общения, недоактуализованность, утрату все большего круга его свойств. Одной из первых ступеней на этом пути можно считать общение на личных страницах социальных сетей. Здесь виртуализация еще не столь значительна. Та неполнота сетевого лица, что неизбежна технически, тут усиливается лишь за счет также неизбежного создания имиджа, стилизации лица: своего рода «косметическая виртуализация». Следующий рубеж углубления виртуализации — практики сетевого общения без своего имени, под маской. Это — важный рубеж: отказ от имени и лица. Собственное лицо или пусть даже имидж выводится, устраняется из пространства общения и заменяется условным персонажем. Даже если мы не стоим на радикальных позициях русского имяславия, мы признаем, что имя, даваемое человеку в таинстве крещения, есть онтологически значимая принадлежность личности, и отказ от него — это онтологически значимый акт. Антропологические последствия этого велики: к примеру, тут происходит кардинальное падение ответственности героев общения. В свою очередь, эти последствия сказываются и на правилах, кодексе общения, на сетевом «социальном поведении» виртуальных героев.

Наконец, в качестве отдельной ступени стоит выделить общение под «ником», кличкой. Ник — это демонстративно примитивная маска, персонаж, грубо обрубленный до минимума из нескольких гипертрофированных черт. Соответственно, для его сетевого поведения также характерны грубость и примитивность, нередко вызывающе, провоцирующе сгущаемые за все пределы. Это — виртуальный конструкт, который сплошь и рядом служит специально для канализации низких и злых стихий личности. И ясно, что на этой ступени, сравнительно с предыдущими, виртуализация человека существенно возрастает.

Регламент не позволяет мне сделать более полный обзор, но даже и это скудное описание влечет содержательные выводы. Прежде всего, мы видим, что формы виртуального общения действительно можно расположить по нарастающей глубине виртуализации в некоторую серию или иерархию. В противоположность исихастской «Райской Лествице», восходящей иерархии ступеней актуального личного общения, это — нисходящая иерархия, поскольку с ростом виртуализации общения неуклонно усиливается его неполнота, что не может не приводить к появлению все новых и новых дефектов общения. На языке Предания, можно сказать, что эта иерархия представляет собой своего рода Анти-Лествицу по отношению к Райской Лествице, а виртуальное общение выступает здесь в поле parachresis, как злоупотребление. Однако есть и другие его стороны, которые мы тоже должны отметить.

Нельзя оспорить, что современные IT сделали общение неизмеримо более распространенным и доступным, невероятно увеличили объемы общения и превратили всю глобальную реальность в единую среду общения. Разумеется, этот информационный прогресс очень даже может служить во благо, давая новые возможности для помощи, участия и заботы о людях. Благие возможности сетевых практик велики, важны и используются активно: достаточно сказать, что на их базе дела милосердия, благотворительность, волонтерское движение смогли перейти на иной уровень, принять гораздо больший размах. Но верно и то, что это — внешние, социальные аспекты IT, в которых они выступают как средства простого обмена информацией и не несут существенной виртуализации человека. Моя же тема — о внутренних, антропологических аспектах, о свойствах и следствиях углубления виртуализации. И здесь, как мы уже обнаружили, информационный прогресс сопровождается антропологической деградацией, а именно — появлением Анти-Лествицы все более и более ущербных форм общения. Рассмотрим эту Анти-Лествицу несколько пристальнее.

Мы выделили ряд ступеней углубления виртуализации, от простой е-почты до общения под ником, и общий вид их серии наглядно показывает главную тенденцию: обеднение межчеловеческого обмена, исчезание человеческого лица, нарастание безличности, примитивности содержания общения, грубости масок и ролей. Уточняя, можно выделить в этом глобальном тренде обеднения две основные стороны. Определяющие черты виртуализации человека включают в себя снижение связности, единой организации его внутреннего мира, его поведения и деятельности, а также убыль способностей контроля и самоконтроля, самоотчета, самонаблюдения. Первая черта влечет ущербность интеллектуальных аспектов виртуального общения: у него сниженные возможности последовательного, связного рассуждения и логического вывода. С углублением виртуализации в нем развиваются обрывочность, алогичность, хаотичность, и эти свойства могут в пределе доходить до грани бессвязности и невменяемости. Вторая же черта имеет важные проявления во многих и разных областях, из коих я выделю сейчас две, несущие наиболее прямую антропологическую угрозу. Прежде всего, надо помнить, что Виртуальный Человек не может вести существование всецело в виртуальной реальности, он с необходимостью возвращается на время в актуальную реальность, и в этом смысле, он — человек-амфибия. Обсуждаемая черта опасно разрушает его отношения с актуальной реальностью. Виртуализация с растущим снятием контроля и самоконтроля создает трудности уже для возврата в актуальную реальность, а затем и для существования в ней. Человек, вернувшийся из виртуала, неадекватен в общении и в реакциях — это крупная сегодняшняя проблема, несущая опасности двоякого рода: во-первых, деградация среды общения и разрушение социальных связей, а во-вторых, повышение рисков техногенных катастроф, за счет снижения способностей фокусирования внимания, всестороннего контроля и быстрой, точной реакции.

Другое следствие той же черты напрямик касается свойств виртуального общения. Снижение самоконтроля, отмеченное уже падение ответственности сказываются и на внутреннем мире человека, порождая размывание и распад его этических оснований, снятие нравственных барьеров. Виртуализация этики — неизбежный аспект виртуализации человека, и углубление виртуализации ведет ко все более полной деэтизации. Движение к деэтизации порождают и поддерживают определяющие особенности виртуального общения. Рост виртуализации общения влечет рост его анонимности, обезличенности и тем как бы создает дистанцию между героем общения и самим актом общения, как бы снимает присутствие героя в акте общения. Для виртуального героя его действия — как бы не вполне его действия, они не вполне реальны для него самого. Поэтому нравственные запреты в связи с ними не возникают, и нет препятствий для совершения, вообще говоря, любых действий. Именно это мы наблюдаем на глубоких ступенях нисходящей иерархии виртуального общения, и особо ярко, пожалуй, в жанре комментов, делаемых под ником. Тут, как мы видим, часто рождается настоящее искушение падения, тяга дойти до предела и до конца, выплеснуть самое скверное, злобное, на что только способен. И как раз сегодня, за счет украинского конфликта, эти явления в российском инете достигли небывалых масштабов, так что большинство сайтов с обсуждением текущих событий вынуждены были закрыть раздел комментов, настолько его захлестывал напор виртуальной ненависти и злобы.

Феномен нравственного искушения, который тут обнаруживается, задолго до эпохи инета подмечен был Достоевским. В «Сне смешного человека» герой размышляет: «Если бы я жил прежде на луне или на Марсе и сделал бы там какой-нибудь самый срамный и бесчестный поступок, какой только можно себе представить. … очутившись потом на земле… было бы мне все равно или нет? Ощущал ли бы я за это стыд или нет?» Понятно, что «срамный поступок на луне», от которого герой комфортно дистанцирован на земле, это точно то же что злобно-подлый выпад под ником. Фантазия героя стала массовым случаем в нашей реальности, и Достоевский еще в одном отношении оказался пророком. Его Смешной Человек, как и Подпольный Человек, в бесспорном родстве с Виртуальным Человеком — в частности, в этике (или в распаде этики) — и это родство следовало бы рассмотреть глубже.

В итоге, из нашего описания виртуального общения выступает немалый набор весомых антропологических угроз, которые несет в себе углубление виртуализации. Но из него же можно извлечь и определенные указания на то, в каком направлении надо двигаться для преодоления этих угроз. Решающий фактор — присутствие и участие человеческого лица, возврат в русло актуального личного общения, ибо это — единственное русло, где вырабатывается, хранится, передается тот квинтэссенциальный христоцентрический опыт, в котором человек становится личностью, восходя к совершенному, бытийному общению, перихорисису. Любые институциональные, символические, обрядовые коммуникации не заменяют данного опыта, они могут быть лишь сопровождающим обустройством для этого единственного стержня. Как его неотъемлемый соборный аспект, в него необходимо входят также евхаристическое общение и церковное измерение.

Но можно ли совместить такой возврат с виртуальным общением, сетевыми практиками? И если можно, то каким образом? Наше обсуждение показывает, что здесь, во всяком случае, не следует видеть полного взаимного исключения, бинарной оппозиции, подобной конструкциям классической метафизики. Приведенные указания митрополита Иоанна рекомендуют не догматический, а икономический подход к проблеме; его позицию можно передать как своеобразную «стратегию минимизации», стратегию ограниченного использования виртуальных практик. Наш анализ подкрепляет эту позицию и позволяет продвинуться к практическому осуществлению стратегии минимизации. Мы убедились, что сетевые практики весьма различны по антропологическому содержанию, не все они влекут изменения конституции человека, и упорядочение их по глубине виртуализации как раз и позволяет оценивать меру этих изменений. Поэтому наша нисходящая иерархия форм виртуального общения может служить для ориентации в сфере этих практик, подсказывая должную политику по отношению к ним.

В заключение, резюмируем основные выводы. Как мы убедились, виртуальное общение активно проявляется в поле parachresis. Здесь оно представляет собой выстраивание лестницы ступеней углубления виртуализации — Анти-Лествицы, которая ведет к нарастающей редукции, обеднению и опустошению общения, к отбрасыванию этики, к деградации личности и идентичности. Однако наряду с этим, виртуальное общение проявляется и в поле chresis. Здесь оно приносит кардинальное расширение возможностей общения, расширение пространства общения. И это расширенное пространство общения может, вообще говоря, служить в качестве своеобразного преддверия, в качестве пространства начальных форм, от которых возможен дальнейший переход к актуальному личному общению, восхождению по Райской Лествице строительства христианской личности.

Задача и миссия людей Церкви ясна отсюда. Привлекая на помощь весь опыт Райской Лествицы, мы должны сдерживать и в меру сил наших не допускать строительства Анти-Лествицы. Никак не отвергая виртуального общения, мы должны развивать навыки, ноу-хау, как переводить это общение в поле chresis, благого пользования. Церковная стратегия ограниченного использования виртуальных практик должна получить арсенал обоснованных и эффективных методов — и это, я полагаю, одна из важных задач в области взаимодействия Церкви со сферой современных IT.

Сергей Хоружий.

Виртуализация общения: антропологические угрозы и пути борьбы с ними

Протопресвитер Христофор Митропулос:

Интернет — это способ соединиться с Церковью

pravmir.ru