Вы здесь

Открытка для Анны

Эту открытку я видела своими глазами, когда работала терапевтом в доме престарелых. Она висела на медсестринском посту на третьем этаже. На том самом третьем этаже, о котором обитатели дома престарелых всегда говорили со страхом, и где находились лежачие и умирающие больные. То была немецкая рождественская открытка. На ней был изображен зимний пейзаж — снег, елочки, и маленькая церквушка, удивительно похожая на старинные русские храмы. На обороте открытки была надпись по-русски, всего несколько слов: «Спаси тебя Бог, Анна. Я всегда буду помнить тебя. Мартин».

История этой открытки подтверждает известное утверждение о том, что вещи, как и люди, имеют свои судьбы. А началась она в конце ноября 1990 г., когда пожилому судье из немецкого курортного городка К-на, герру (господину — нем.) Мартину Штаубе, приснился сон. Сон про Россию, где он провел несколько горьких лет в плену.

Мартин был единственным сыном судьи из К-на, домашним, несколько избалованным мальчиком, учившимся в местной гимназии и мечтавшим по окончании ее поступить в Кельнский университет, чтобы стать судьей, как отец, и жениться на дочери хозяина бакалейной лавки, Марте, румяной, полненькой девочке, с которой они вместе танцевали на Рождество и объедались марципанами. Но эти мечты, да сама жизнь Мартина оказались безжалостно разбиты войной. В самом конце 1944 года его призвали на фронт. В то время фашистская Германия доживала последние месяцы своей преступной жизни, и на фронт гнали всех, кто худо-бедно мог воевать — и пожилых, и подростков. Даже курс в гимназии, где учился Мартин, ради этого был сокращен на полгода. Надо сказать, что Мартину вовсе не нравились ни сказки о воинственных арийцах, призванных покорить весь мир, ни языческие церемонии нацистов, ни сам Гитлер, явно напоминавший разбушевавшегося безумца. Но приказ был приказ — Мартин обязан был ехать на фронт. За ослушание ему грозила тюрьма, или даже расстрел. Впрочем, пока Мартин вместе с другими солдатами ехал на фронт, он отчаянно молил Бога, чтобы произошло чудо, и ему не пришлось бы добраться до мест, где шли бои. Но чуда не произошло. И Мартин Штаубе попал на фронт.

Первый бой Мартина стал для него последним боем. Не успев со страха сделать ни единого выстрела, он был контужен и попал в плен к русским. Несколько лет он провел в России, на дальнем Севере, в городе со странным для страны, где правили коммунисты и богоборцы, названием — Архангельск, в лагере для военнопленных. Впрочем, можно сказать, что ему повезло — из всех одноклассников Мартина, призванных одновременно с ним, в живых остался только он…

Домой Мартин вернулся больным. Но не столько телом, сколько душой. Эта болезнь началась и прогрессировала в нем постепенно, когда пережитое в русском плену стало уже не явью, а воспоминаниями. Но воспоминаниями, еще более страшными, чем реальность. Они преследовали Мартина по ночам, так что он просыпался с криком ужаса. Из ночи в ночь он снова и снова переживал свой первый и единственный бой и годы плена. И даже при свете дня страшные воспоминания не давали ему покоя, так что временами ему казалось, что он не дома, в тихом и безопасном К-не, а в России. И Мартин хотел, но не мог найти спасения от мучивших его кошмаров.

Но это было еще не самым страшным. Куда страшнее была навязчивая мысль, терзавшая Мартина - почему Бог не услышал его молитв? Почему Он допустил, чтобы Мартин попал на фронт? Почему Он сделал так, чтоб он, ни в чем неповинный подросток, пострадал наравне с настоящими фашистами, на совести которых были жизни не только убитых в боях русских солдат, но и беззащитных женщин и детей. За что Он дал ему сполна испить чашу страданий и унижений в русском плену? Если бы мог Мартин призвать Бога к ответу! Но его вопрос, обращенный к Богу: «за что?» оставался без ответа. И Мартин решил, что если Бог так жесток или так слеп, что карает невиновных наравне с виновными, то отныне он, Мартин Штаубе, больше не знает Бога. Так овладели им безбожие и безумие.

Разумеется, Мартина пытались лечить. Отец консультировал его у лучших специалистов по нервным и психическим болезням, которыми издавна славилась Германия. Многолетнее лечение оказалось не бесплодным — врачи убедили Мартина, что с кошмарными воспоминаниями он сможет справиться, попытавшись переключить внимание на что-то приятное. Или, если это не поможет, принять успокоительный препарат. То ли лечение, то ли заботы родителей и любовь Марты, которая ждала его все годы, пока он был в плену, спасли Мартина от окончательной потери рассудка. И внешне его жизнь сложилась благополучно, даже почти счастливо, точь-в-точь так, как он мечтал в детстве. Он кончил университет, стал судьей, женился на Марте, которая родила ему двух сыновей и дочку, и принесла в приданое отцовскую бакалейную лавку, вступил в охотничий клуб, где состояли самые почтенные и богатые жители К-на. Со стороны могло показаться, что г-н Штаубе просто обласкан судьбой — он имел семью, достаток, вес в обществе. Но это лишь казалось на первый взгляд. Потому что в душе Мартина царила та пустота, что царит в душах людей, лишенных веры или утративших ее, а вместе с верой потерявших и смысл жизни. Вдобавок эту внешне счастливую жизнь нет-нет да нарушали кошмарные сны, в которых он опять переживал тяжелые годы своего плена, и от которых его спасали только успокоительные таблетки.

И тот сон, что приснился герру Мартину Штаубе в ноябрьскую ночь 1990 года, опять вернул его в Россию, в год 1946-й. Но странное дело — то, что он увидел в этом сне, было с ним наяву, но почему-то забылось. Вернее, заслонилось другими, более яркими и страшными воспоминаниями. Но ведь и это тоже было, и было именно с ним в первую, самую тяжелую зиму его невольного пребывания в России, спустя недели две после того дня, когда в Германии празднуют Рождество. Тогда его вместе с еще несколькими пленными немцами под конвоем отправили на разборку старого здания. Стоял лютый мороз, так что Мартин сразу промерз до костей. Ему казалось, что сейчас он умрет от холода. Впрочем, он и хотел умереть, чтобы не мучиться больше. Умереть — было единственным желанием Мартина, когда он ненадолго выходил из состояния тупой безысходности, в котором находился постоянно с того времени, как оказался в плену. Но и это желание Мартина Бог отчего-то не спешил исполнить…

И тут появилась женщина. Странная, бедно одетая женщина в темном платке с изможденным лицом и большими скорбными глазами. В руке она держала узелок. Женщина подошла к одному из конвоиров и попросила передать узелок немцам. Просмотрев содержимое узелка, конвоир согласился. То была горячая печеная картошка. Дымящаяся картошка, только что вынутая из печи, поев которой, Мартин согрелся и сразу словно ожил. К тому времени он еще очень плохо знал русский язык, но уловил в речи женщины знакомое имя. То было имя Того, Кого немцы называют «Крист», а русские — Христос... Потом эта женщина появлялась еще много раз, принося то хлеба, то картошки, то котлету из тюленьего мяса. Судя по всему, она делилась с пленными немцами собственным пайком. Тогда от кого-то и узнал Мартин историю этой женщины и ее имя.

Ее звали Анной. Она была поваром в местной столовой. Были когда-то у Анны свой домик, муж, дочка и старая мама. И сама Анна — ласковая, веселая, улыбающаяся, была когда-то словно воплощением счастья. Так было. Но война в одночасье разрушила все счастье Анны. В первые же месяцы войны погиб на фронте ее муж. А позднее, во время одной из бомбежек Архангельска, осенью 1942 года, прямо на домик Анны упала фашистская бомба. Самой Анны в ту пору не оказалось дома — ее вместе с другими работниками столовой командировали в лес на заготовку грибов. Вернувшись в Архангельск, Анна узнала о гибели матери и дочки. После этого Анна, как говорили о ней, повредилась рассудком. Потому что, будучи прежде атеисткой, пошла работать уборщицей в один из двух уцелевших к тому времени городских храмов.

Вот и приснилась Мартину эта женщина по имени Анна с узелком картошки в руках и именем Христа на устах. И, проснувшись, Мартин долго размышлял, почему приснился ему именно этот, забытый эпизод из его прошлого? Пока не понял, что это — ответ Бога на его давний вопрос: «за что?», на его попытки обвинить Бога в своих несчастьях. Ведь кто, как не Анна, имела полное право на месть врагам, сломавшим ее жизнь. Но ради Христа она пожалела их. Хотя среди них вполне мог оказаться тот, кто убил ее мужа. Или тот, «люфтваффе», что сбросил бомбу на ее домик. Разве сравнимо то, что пришлось пережить Анне, с тем, что вынес он, Мартин Штаубе? Но, если Анна простила врагам, сгубившим жизни ее близких и ее собственнную жизнь, то и Мартин не вправе отрекаться от Бога, обвиняя Его в своих несчастьях. Разве не хранил его Бог в самые страшные годы его жизни? Разве не дал ему вернуться домой живым? Разве не послал и этот сон для его вразумления? И впервые за много лет Мартин обратился к Богу с молитвой. И когда наутро Марта, заметившая огонек жизни в глазах мужа, спросила, что случилось, он ответил ей, что снова обрел веру в Бога. Вскоре после этого Мартин полностью выздоровел. Потому что теперь воспоминания о России перестали терзать его. Ведь среди них главным стало светлое воспоминание о милосердной русской женщине по имени Анна.

Как раз в это время в Германии впервые собирали гуманитарную помощь для России. Занимались этим и жители К-на. В том числе - члены охотничьего клуба, в котором состоял герр Мартин. В посылочные картонные коробки немцы складывали и сладости, и консервы, и игрушки, и, конечно, открытки с поздравлениями на Праздник Рождества Христова. К удивлению друзей герра Мартина, знавших, сколь болезненными для него являются даже упоминания о России, он неожиданно для всех пожертвовал огромную коробку лучших сладостей из своей лавки, среди которых, разумеется, были и марципаны. А добрейшая фрау Марта уложила в коробку несколько маленьких деревянных ангелов с музыкальными инструментами в руках — целый ангельский оркестр. Также в посылку они вложили открытку, которую выбрал и надписал сам герр Мартин. Надпись на открытке была сделана по-русски, поскольку, за время своего невольного пребывания в России, Мартин научился не только говорить, но и писать на русском языке. Почему-то Мартин был уверен, что его подарок попадет в тот самый город Архангельск, где он был в плену, к той самой женщине по имени Анна. Поэтому открытку он адресовал ей, написав то, что было у него в то время на сердце: «Спаси тебя Бог, Анна. Я всегда буду помнить тебя. Мартин».

…Герр Мартин не ошибся — немецкую гуманитарную помощь действительно привезли в Архангельск. Правда, потом ее отправили в дом престарелых, находившийся примерно в часе езды от города. Ящики с подарками разместили на третьем этаже, в помещениях швейной мастерской, и заперли на ключ, для верности даже опечатав двери. Несколько дней, с утра до темноты, немецкие гостинцы «разбирали» и «сортировали» работники местного отдела социального обеспечения и администрации, каждый день уходя и уезжая домой с полными сумками. А пустые коробки, обрывки цветной упаковочной бумаги, пустые баночки и коробочки, сломанные игрушки, а также открытки с поздравлениями выбрасывали в холл третьего этажа. Там в этой импровизированной свалке рылись старики и старушки, санитарки, медсестры, да и молодые врачи, подбирая еще невиданные в ту пору в России цветные коробочки, деревянных ангелов с обломавшимися за время долгой дороги ручками и картинными крылышками, да яркие открытки с надписями на чужом языке. Среди тех выброшенных открыток оказалась и открытка, написанная Мартином Штаубе…

Но не чудо ли, что эта открытка все-таки нашла своего адресата. В ту пору в доме престарелых действительно находилась Анна. Правда, не та, которую вспомнил Мартин, а совсем другая. Но все равно - это была именно Анна.

Анне было лет 25. Ее привезли в дом престарелых из дальнего села. В раннем детстве она перенесла какую-то болезнь, после которой у нее отнялись руки и ноги. Но мать Анны отчаянно боролась за жизнь дочери — делала ей массаж, занималась с ней гимнастикой, научила читать и писать. Когда же мать умерла, опекуном Анны стали ее старший брат и его жена, бездетные люди, запившие горькую после того, как обанкротилась и была закрыта ферма, где они работали. Пропивали они и пенсию Анны, оставляя ее сутками без еды и без ухода. Мало того — напиваясь до озверения, брат Анны избивал не только жену, но и больную беззащитную сестру. Постепенно Анна впала в состоянии тупой безысходности, которую нарушали только очередные побои пьяного брата. Кончилось это тем, что брат Анны в новогоднюю ночь «по пьяному делу» зарезал свою жену и угодил в тюрьму. А Анна очутилась в доме престарелых.

Вот уже лет тринадцать прошло с того времени, как нет на свете Анны, а я до сих пор не могу ее забыть. К тому времени, как ее привезли к нам, она настолько ослабела, что уже не могла сама поворачиваться в постели, поэтому на ее теле образовались глубокие незаживающие пролежни. Обработка и перевязка их были очень болезненными. Но Анна не плакала, не жаловалась, полностью покорившись своей безысходной доле. Помню, как однажды она сказала: «я Золушка. Мои сестры уехали на бал, а я, вот, лежу…» И она действительно молча и безропотно угасала, лежа в одиночестве на убогой казенной постели. Единственным утешением Анны была «Детская Библия» с яркими цветными картинками, которую подарил ей местный священник, игумен Ермоген, два-три раза в год приезжавший в дом престарелых, чтобы причастить и соборовать местных пациентов. Он-то и крестил Анну, подарив ей при этом «Детскую Библию». Кроме этой книги да нательного крестика, у Анны не было больше ничего.

Среди медсестер на третьем этаже тогда работала женщина лет 60, Анастасия Григорьевна О-ва. В ту пору она была там единственной православной медсестрой, не скрывавшей своей веры. Именно она приглашала в дом престарелых священника. И именно она еженедельно делала для него списки умерших больных, которых о. Ермоген заочно отпевал каждую субботу. Ухаживала она и за Анной. Хотя, как старая и опытная медсестра, понимала, что жить Анне осталось совсем недолго. Она старалась скрасить последние месяцы ее жизни. Но разве умирающую девушку можно было утешить яблоками или конфетами? Она нуждалась совсем в ином — в ласке, участии, добром слове. Увы, Анастасия Григорьевна, на свою зарплату покупавшая Анне сладости, внешне казалась суровой и была скупа на ласку. Так вот, уж не знаю какими путями, рождественская открытка с поздравлением «для Анны» попала в руки этой самой медсестре. Может быть, она сама подобрала ее среди пустых коробок и обрывков бумаги, а может, ей отдал ее кто-то другой. Как бы то ни было, Анастасии Григорьевне вздумалось подарить эту открытку Анне. Почему? Не знаю. Может, она надеялась порадовать ее этим? Ведь уже несколько лет Анна ни от кого не слышала доброго слова. А тут - целая открытка, адресованная кому как ни ей, Анне? И вот, придя к Анне делать очередную перевязку, старая медсестра вручила ей открытку.
-Смотри-ка, Анна, это тебе. — И, заметив недоверчивый взгляд девушки, добавила, - видишь, написано: «Анна». Значит, это тебе послал кто-то, кто тебя знает и помнит. Держи.

Анна взяла открытку, прочла написанное и… впервые за все время пребывания в доме престарелых в ее давно погасших глазах блеснула искорка жизни. С тех пор эта открытка всегда лежала у нее в «Детской Библии», под подушкой. Анна не могла вспомнить, кто бы мог поздравить ее с Рождеством. Но она поверила, что где-то на свете действительно есть человек, который помнит и любит ее. А ведь это такое счастье, когда тебя любят и помнят. Для угасавшей Анны последней из немногих радостей ее короткой, но горестной жизни стала эта открытка. И, когда вскоре после этого Анна умерла, ни у кого из персонала не поднялась рука выбросить эту открытку в мусорный бачок, как это обычно делали с убогим имуществом умерших больных. Старая медсестра Анастасия Григорьевна повесила ее на стену в кабинете медсестер, рядом с вырезанной из старого календаря иконой Воскресения Христова. И хотя прошло уже лет пять со смерти Анастасии Григорьевны, эта открытка висит там и до сих пор, словно напоминая о том, что есть на свете тот Единственный, Кто всегда хранит нас. Кто утешает и укрепляет нас, когда мы обездолены, одиноки, несчастны. Тот, безмерно близкий каждому из нас, Кто не оставит нас даже тогда, когда мы оставлены и преданы всеми. И Кого мы называем Отцом, Спасителем, Утешителем — Богом.

Комментарии

Господи сил! Вот уж нечаянная встреча! Автор любимых "Посмертных приключений" и "Кассандры" хвалит оный опус! Спасибо...Что и сказать-то... Хотя... Если будет время и интерес, посмотрите тут висящий "святочник" "Чудо". Или "Прощеное Воскресенье". Другой тон... И острее. Сейчас более трезво и критично отношусь к ранним своим опусам. Но, право слово, лестно, что моя стряпня эаинтерсовала настоящих православных писателей. Спасибо. С уважением - м. Е.

Наталья Трясцина

Я когда встречаюсь с пожилыми людьми для интервью, мне часто рассказывают как подкармливали голодных пленных немцев.К нам же на Урал их отправляли! Спасибо Вам, сестра Евфимия за то, что в Ваших по настоящему православных рассказах нет слащавости и фальши, они правда, очень замечательные и берут за живое. 

Ну-у, уважаемая Наталья, перехвалите... Кстати, рассказ этот из ранних. Слащавость еще есть. Сравните с "Днем утраченных надежд" или "До последнего Суда" - бездна. Автор скатывается в реализм и тоску зеленую. Впрочем, как говорил Андрей Платонов: отчего дедушка седой? -А с людьми жил, вот и поседел... Или из известного мультфильма: "ничего, поживет с нами, позеленеет". Вам спасибо - что у Вас хватает духу эти опусы читать! Е.

Мария Коробова

  Ваши рассказы -  все! -   не "задевают", а "прожигают дырочку".

Матушка Евфимия, а вам самой, наверное, тоже нелегко дается Ваша такая острая проза? Или это уже отболевшие впечатления реальных. но ушедших в прошлое волнующих событий?

Сильный рассказ и трогательный, спасибо Вам.

Отвечаю Вам, уважаемая Мария, известной цитатой из Шекспира: "все это яд глубокой скорби сердца". Ну, может, громковато сказано, какая там скорбь? Но все очевидно. Вот посмотрите "Дневник неизвестного" - эта штука очень характерна для меня. Ужасти, как говорила одна старушка. Ужасти...

Прекрасный рассказ. Пусть Бог хранит, матушка, Вас и Ваш дар. После "Колыбельной Христу", рассказа об отце Павле я - горячий почитатель Вашей прозы. Мне кажется, в этом жанре Вам лучше всего удается говорить о нашей вере. Опускаю эпитеты, они излишни. Скажу лишь, что, как читатель и литератор, с радостным волнением жду новых Ваших работ.

Ну, Вы, Яне, и сказали! Написано-то немного... Вот, после "сретенской" книжки, с трудом наскребли еще на одну. Короче, лодырь велий...Но, как говорит русская поговорка: "лучше меньше, да лучше". Что до "разговоров о вере" - не знаю. Я слишком долго молчала. Возможно, мне потом тоже придется долго молчать. По крайней мере, свое я сказала. И это радует. Спасибо Вам! Е.

Печально, да. И ТОГДА, в 1995, было еще и СВЕТЛО. Кстати, героиня не выдумана. Молодая девушка, погибшая в доме престарелых в Ширше (я там работала тогда) в начале 90-х. Как ее звали, не помню... Спасибо Вам! Е.