Протоиерей Николай Агафонов. Произведения

Вступление

Святой Георгий на Руси издавна считался покровителем воинов. Идея создания военного ордена имени Святого Георгия принадлежала Петру Великому, но учрежден он был лишь в царствование Екатерины II в 27 ноября 1769 года.

Этим орденом могли награждаться только воинские чины, при этом подчеркивалось, что «ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену Святого Георгия за воинские подвиги; удостаивается же оного тот, кто не только обязанность свою исполнял во всем по присяге, чести и долгу, но сверх сего ознаменовал себя на пользу и славу Российского оружия особенным отличием». Потому заслужить этот орден стало высшей честью для офицеров и генералов.

Смута в России начала XVII века была не только мрачной эпохой кровавых раздоров и религиозно-нравственного развращения. Это было и время небывалого подъема национально-патриотического духа, время соборного согласия всего народа ради спасения Отечества. Благодарные потомки увековечили память гражданина Минина и князя Пожарского на главной площади страны. Имена этих героев, вполне заслужено, знают все — от мала до велика. Но лишь немногие современники вспоминают истинного вдохновителя народного освободительного движения России, ее духовного вождя — патриарха Ермогена. А между тем, борьба святителя за политическую и религиозную независимость нашей Родины достойна всяческого восхищения. Ермоген, как никто другой, понимал, что компромиссы в вопросах веры ведут страну к неминуемой гибели, а потому ни темница, ни голод не смогли сломить его воли.

В губкоме шло экстренное заседание. Обсуждали директиву ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Выступал Иван Исаевич Садомский, первый секретарь губкома. Слушали его внимательно, понимая всю значимость данного вопроса для укрепления власти большевиков в молодой Советской республике. Иван Исаевич был старый большевик-ленинец. Годы подполья, ссылки и тюрем закалили характер этого несгибаемого революционера. Говорил он жестко, короткими фразами, словно гвозди заколачивал:

Глава четвертая

1

Когда Иоанн получил пергамент, перо и чернила, сердце его так разволновалось, что готово было выскочить из груди. «Как часто в этой жизни, — подумал он, — радость сменяет скорбь, а скорбь сменяет радость. Но вот приходит смерть и забирает и то, и другое. Для чего человек суетится в этом мире, если конец один и для всех одинаков? Иоанн помолился, обмакнул перо в чернильницу, и строки надгробного стиха стали ложиться одна за другой:

У меня словно земля ушла из-под ног, когда я узнал о смерти Петра Степановича. Пронзившая меня мысль, что именно я виновник его смерти так и осталась на душе тяжелым бременем запоздалого раскаяния. И что бы мне не говорили, и как бы не пытались меня убедить, что смерть Петра Степановича наступила в результате прободения язвы желудка, уверенность в собственной вине у меня не проходила, а только с каждым днем более утверждалась. Осознание непоправимости поступка еще более усугубляло мои страдания. Я стал ужасно рассеян, тон задавал на хоре невпопад и путал порядок песнопений. Настоятелю, в конце концов, это надоело, и он отправил меня во внеочередной отпуск на две недели, посоветовав съездить в монастырь. Раздумывать я долго не стал, тут же сел в поезд и отбыл в Оптину пустынь, надеясь там найти облегчение своей изболевшейся душе.

«Почитай отца твоего и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы
продлились дни твои на земле» 5-я заповедь Божия (Исх. 20.12)

Жила себе Раиса Кузьминична, ветеран Великой Отечественной войны, особо не тужила. Скромно жила, в маленькой крохотной квартирке, которая располагалась в старом покосившемся деревянном домике, в центре Самары. В своей маленькой квартирке ей было привычно и уютно. Есть где помолиться, поспать, да покушать, а чего еще старому человеку надо. Самое главное, ее любимый Покровский собор рядом, ходить далеко не надо. Конечно и свои небольшие неприятности были, болезни разные. Но когда тебе под восемьдесят, оно вроде бы так и полагается. Ведь не зря же в Библии сказано: что человеческий век «семьдесят лет, аще же в силах восемьдесят лет». Да еще сын единственный огорчал тем, что редко вспоминал о матери, все дела у него какие-то. «Никому старые люди не нужны», — вздыхала Раиса Кузьминична.

I

Капитан Курт Биргер, он же советский разведчик Глеб Эдуардович Серьговский, шел по перрону Берлинского вокзала, направляясь к пассажирскому составу поезда. Дорогу к вагону ему преградил патруль железнодорожной охраны. Молоденький лейтенант, козырнув, вежливо попросил предъявить документы. Серьговский поставил свой чемодан, затем, не торопясь, снял перчатки, достал из внутреннего кармана шинели документы и протянул их начальнику патруля. Ему не о чем было беспокоиться, документы подлинные, а печать на его вклеенной фотографии так искусно подделана, что этого даже не заметили в комендатуре, куда он заходил отмечать свой отъезд на фронт после отпуска. Лейтенант, внимательно изучив документы, возвратил их Серьговскому и, пожелав ему счастливого пути, направился к другому офицеру, спешащему на поезд. В купе Серьговский с педантичной немецкой аккуратностью разложил свои вещи и сел к окну.