- Ну, вот и всё. Такая она. Москва! Понравилась?
- Ещё бы!
Глазки у Коленьки искрились. Надо же, неделю почти без роздыху бродили они по московским улицам, переулкам, бульварам и проспектам. Тверская, Моховая, Никольская, Лубянка, Сретенка, Варварка, Волхонка… От одних названий дух трепещет, замирает сердце, и душа рвётся в полёт. А Плющиха! А Арбат! Сколько садов, парков обошли. И всё пешком. Какой трамвай, какой троллейбус? Метро ещё куда ни шло. Это же московское метро. Здесь каждая станция — чудо. Ах, любил Алексей столицу. До самозабвения любил. Каждый раз, ступая на перрон Курского или Павелецкого вокзала, едва ли не лезгинку плясал от счастья. Стремился сюда, календарики заводил: сколько осталось до поездки в… Ах, ты, Боже мой! В Москву! Слово какое! Звуки какие!! Мо-а-а!.. Мама. Мамочка моя! Мелодии твоих колыбельных маршей поили меня духовным молоком сквозь сотни и сотни километров, сквозь годы и десятилетия. Я жил где-то в глуши, зная, точно зная, что есть, есть у меня не строгая, самовлюблённая мачеха, а добрая, всеми любимая и искренне любящая мама — моя Москва…
Вы здесь
Олег Селедцов. Произведения
Се восходим во Иерусалим (фантастическая история)
Посвящается
Памяти Оптинских новомучеников
Василия, Трофима и Ферапонта
1
Сегодня он пришёл один. Я говорю: «Сегодня», потому, что это он меня так научил. Раньше я не знала. Он сказал мне, что сегодня — это когда я вижу его, вижу других ангелов, вижу небо — синее-синее, такое синее, что больно глядеть, вижу звёзды — смешные такие, вижу, как надувается луна, важничает. Чего важничать-то? Пройдёт ещё несколько таких «сегодня», и от неё останется совсем маленький краешек, а потом и вовсе исчезнет, тоже, правда, не на долго. Она вновь появится и вновь будет важничать. Но Больше всего я люблю Солнце. Он сказал мне, что есть такие, которые не могут смотреть на Солнце — слепнут от яркого света. Глупышки! Как же можно жить рядом с Солнцем и не смотреть на Солнце. Я люблю Солнце! Каждый раз, когда наступает «сегодня», я первым делом бегу к Солнцу. Купаюсь в Его сиянии, ласкаюсь в Его тепле. Я люблю Солнце. Я люблю просто произносить Его имя. Солнце. Здравствуй, Солнце! Милое Солнце!!
Литургия жалких
Блаженны кроткие
(Былина)
Сегодня Алеша вдруг понял, что скоро придет весна. Хотя ничего еще в природе не сулило грядущего переворота. Сквозь густой кисель морозного тумана на горизонте лениво бросало в день подобие света то, что люди называют солнцем. Март истощал свое календарное благополучие, но морозец еще был в силе, еще запросто мог свалить на льдисто-белую небыль целую экспедицию втиснутых в надежную полярную экипировку ледовых разведчиков, еще шутя громоздит на усах, бородах, бровях и ресницах человеков прочные белые торосы, еще, проникая в равнодушные пустоты их ветхой одежды, сковывал волю так, что даже матерные проклятья выбирались сквозь синие губы в обмороженное небо лениво, нехотя, тут же замерзая и навечно вмерзая в северную зимнюю нежить.
Да молчит всяка плоть
И все-таки он умер. Умер. Я вдруг отчетливо осознал это вчера, когда священники погребали плащаницу, когда несли ее от притвора к алтарю, бережно, как самое дорогое в жизни, когда простоволосый архиерей, не убирая текущих по щекам слез, стал в центр под плащаницу и шел с траурной процессией до самого амвона. И вот тогда острая шпага черной тоски коротко и безжалостно пронзила мое сердце. Зашатавшись, я едва не упал на паркетную гладь собора. Дыхание забетонировалось горловыми спазмами, по телу пробежали молнии судорог, и кто-то злой и насмешливый с торжеством шепнул моими устами в осиротевшую пустоту купольных фресок: «Свершилось…» Он умер. Источник и Первопричина жизни, сама Жизнь. Умер! И мир стал бессмысленным. Все, все стало ненастоящим. Мертвым. Как свет погибших звезд, как стон далекого грома. Он умер, и мертвый мир, еще не сознавая своей смерти, провалился в бездну небытия.
Медаль
Священник церкви святого великомученика Георгия станицы Старорусской получил к Пасхе награду. Медаль преподобного Сергия Радонежского сверкала на груди иерея таинственным серебряным светом. Епископ, вручавший награду, как-то по особому глядел на отца Василия — торжественно и чуть печально. Батюшку поздравили пастыри других церквей благочиния и знавшие его по прежнему месту службы миряне. Раньше отец Василий служил в республиканском центре в кафедральном соборе штатным клириком, а два года назад получил назначение в Старорусскую, где православный приход находился на грани уничтожения. Что делать? Иерей — тот же солдат. Рассуждать на тему: нравится — не нравится не приходится. Назначил владыка — терпи, смирись и выполняй. Христианская жизнь в Старорусской церкви действительно тогда почти замерла.
И бысть сеча зельна
Маленькое уютное пространство часовни закутано клубами душистого ладана. Толи от того, что за стенами было слишком пасмурно, толи от того, что оконца были слишком узки, здесь сегодня особенно темно. Лишь мерцание свечных огоньков на подсвечниках да блеск теплящейся лампадки перед старого письма иконой, на которой от древности и лика-то рассмотреть было невозможно, угадывали присутствие людей или полутеней. Несколько силуэтов, очевидно певчих, слева от аналоя красиво выводили слова акафиста:
«От юности своей Христа возлюбив, к небесным духом прилепился еси, безплотных подражав житию, ублажаем тя…»
Отец Виктор вслушивается в пение, но не может понять о ком речь, Он внимательно, до боли в глазах, приблизив свечку к киоту, вглядывается в икону, но не узнает святого.
«Радуйся, доблестный в защиту веры и Церкве воителю; радуйся, своея земли мужественный защитителю. Радуйся, безопасности всея страны Российския охранителю…»
