Вы здесь

Весна 2020

— Не могу я привыкнуть к этим вражьим сигаретам, — пробурчал Пётр, оборачиваясь к старику, в лисьей шапке с опущенными ушами и овчинном тулупе. Старик сидел с закрытыми глазами, задрав голову к солнцу, он ничего не ответил Петру.

— Загораешь, старый, — хмыкнул Пётр, отворачиваясь, — я всю жизнь «Беломор» курил или свой самосад. Где его теперь достанешь?

— Тьфу, дерьмо трофейное! — выплюнул он сигарету. — Всё у немчуры какое-то слабохарактерное. Водка одеколоном воняет, сигареты мятой, — я её на дух не переношу, — колбаса — кислая, невкусная. Ты чего, Лукич, запаковался так? Вспреешь, жара такая на дворе.

Старик опять ничего не ответил, на лбу у него выступила россыпь пота, на лице застыло блаженное выражение.

— В этом годе весна ранняя, — раздумчиво сказал Пётр.

— Пар костей не ломит, — не открывая глаз, сказал старик. — Холодно мне чего-то в последнее время, Петя, видать костлявая близко уже подобралась.
— Ладно тебе, Лукич, не отпустим мы тебя. Без командарма нам не жизнь. Ты ж говорил, что пока Варьку не выдашь, к праотцам не двинешь, — сказал Пётр, и добавил: «Глянь, Лукич, Фриц-то, Фриц-то — аккуратист, ему бы в аптеке работать. Во чертит, во чертит, как по линейке!»
Парочка сидела на капоте раскуроченного НАТОвского джипа, рядом с Петром лежала штурмовая винтовка FN F 2000 c подствольником, у старика на коленях лежал старый «Калаш» с треснутым прикладом, обмотанным изолентой. Перед ними расстилалась пашня, упирающаяся в далёкий лес, уже покрывшийся первой нежной зеленью. На земле трудился немецкий танк «Леопард», к которому был прицеплен плуг. Старик открыл глаза и стал наблюдать за работой «пахаря». Доехав до леса, танк развернулся и медленно пополз назад.
— Как по линейке чертит, — повторил Пётр восхищённо.
— Пусть отрабатывает свой хлеб, — кинул старик, — у него другого выхода нет.
Пётр бросил взгляд на часы:
— Половина третьего. Ещё полчаса до обеда.
Помолчав, он, хохотнув, добавил:
— А Фриц-то, кажись, на твою Варьку глаз положил. Краснеет, как пацан, когда рядом с ней оказывается. И всё: фрау да фрау, бите да дритте. Да и она сама гусыней ходит, гляди, как бы Интернационал случился.
Старик ответил не сразу, вид у него был благодушный:
— Это ничего, Петюня, пусть их. Мужик он справный, от работы не отлынивает, ест хорошо, и в технике петрит. А Варвара в девках может засидеться, двадцать первый год пошёл. За кого выдавать? Мужики у нас заматерелые, женатые. У пацанов наших женилка ещё не выросла. Самому старшему Димке Давыдову пятнадцать. Как не крути, а немец этот самый подходящий жених Варьке. Не то, что другой, — тот, что у Грибачёвых работает.
— «Нежненький»? — хохотнул Пётр. — Его девки наши жалеют, косички ему заплетают.
— «Нежненький», — скривился Лукич, — Еле взяли его, весь боекомплект расстрелял, гад; слава Богу, ни в кого не попал.
«Леопард», пыхнув выхлопом, остановился рядом с джипом, из люка показалась голова в шлеме, а после и сам пахарь. Он показал Петру часы, постучав по ним пальцем.
Пётр, быстро посмотрев на свои часы, воскликнул:
— Вот ведь! Ну, сучок! По нему часы можно проверять: ровно три, время обеда.

*****

Обедали в открытой беседке на краю пашни. На столе стояла четверть молока, каравай хлеба, шмат сала и варёные яйца. Немец ел чинно, тщательно прожёвывая пищу, наблюдая, как на разворошённой пашне суетятся налетевшие птицы. Лукич лишь пригубил молока, а Пётр не стал есть, он, закурив, сказал старику:
— Забыл сказать тебе, Лукич. Ёся, жидок из города приходил на наше КПП.
— Что хотел? — заинтересованно спросил старик.
— Муки просил.
— Сколько?
— Пять тонн.
— Что даёт?
— Бутылку водяры за килограмм.
— Тю! Шустрый! А хухо не хухо?! У нас самогонки полно и вина. Когда придёт?
— Завтра обещал.
— Скажешь: десять литров солярки за кило муки — это окончательно.
— Не согласится.
— Как миленький согласится! Поплачет для дела и согласится. В городе за кило муки канистру двадцатилитровую бензина дают.
В лесу периодически постукивали выстрелы.
— Пацаны наши. Дичь появилась, — сказал Пётр и немного помявшись добавил: « Да, Лукич, ещё … из-за реки от моджахедов Аслан-бек приходил. Аллах акбар говорит, я ему: воистину акбар, чё надо? Варька ваша говорит сыну моему приглянулась. Дадим, говорит, за неё машину патронов, антибиотиков и четырёх норвежцев. Сказал за ответом в понедельник придёт.
— Четырёх норвежцев? Да их же не прокормишь! — вот наглая морда. Варька ему нужна! Да не в жисть этого не будет. Внучку им родную отдай! Говна собачьего от меня получит! — гневно выкрикнул Лукич.
— Это понятно,— раздумчиво сказал Пётр, — да обидятся сильно джигиты, набегать начнут, мировую нарушать, зловредные они, шакалы
Старик задумался ненадолго, глаза его лукаво блеснули, и он, хлопнув Петра по плечу, весело произнёс:
— А мы их обведём, Петюня, хитростью возьмём.
— Как?
— Опоздал, скажем, ты, Асланчик, извиняй. Скажем, Варька наша непутёвой дочерью оказалась, с немцем успела сойтись. Джигиты, Петюня, страсть, как порченых баб не любят; такую не в жизсть в жёны не возьмут. А Варьку мы быстренько за фрица выдадим, мол, чтобы позор замылить. Сегодня у нас что?
— Пятница.
— Вот, хорошо. Завтра свадьбу и сыграем. Отец Нафанаил и обвенчает.
— Дык, у него завтра финальная схватка в «рукопашке» с городским чемпионом, — почесал затылок Пётр.
— Ничего, с утра обвенчает, потом с хорошим настроением, быка этого и завалит, нам всем на радость.
— Тады ой! — согласился Пётр.
Лукич глянул на немца, который полировал пилкой ногти, усмехнувшись, спросил:
— Фриц, ты Варвару любишь? Варвара гут, натюрлих?
Немец встал, приложил руку к сердцу, вытянувшись произнёс:
— Варвара?! О, я отчень любиль Фарфара.
— Когда это ты уже успел? — расхохотался Пётр. Не сдержался и старик, и, рассмеявшись, сказал:
— Завтра свадьба у тебя, на Варваре женишься, голь ты баварская. Дам я за Варьку тебе дом, всё, что в доме полагается, худобу на развод дам, мотоцикл японский. Завтра и обвенчаетесь. Ну, а теперь работать, арбайтен, Фриц, ферштейн?
— О, я отчень любиль Фарфара, — повторил немец, одевая на голову шлем
— Теперь будешь любить часто, иди, иди, — сдерживая улыбку, сказал старик и повернулся к Петру: «Дозоры у реки усилить нужно».
— Понятное дело, — кивнул головой Пётр.
Немец, что-то пришёптывая, пошёл к танку. Пётр с Лукичём провожали его взглядом. Пётр до хруста, сладко потянулся, радостно произнёс:
— Весна! Я б сам женился, если б не моя майорша.