Омилия

Оставив ложь и всякий блуд,
Спешу с душой своей на суд.
Пока я в трезвости ума
И совесть не совсем гнила.
Пока я вижу и дышу
И потому сильней спешу
Оставить заблуждений путь,
Бессмыслия и услаждений суть…
 

Пройдут года, сотрётся расстоянье,
Сгорят навеки в прошлое мосты
И станет общим на двоих дыханье,
Сольются вмиг две жизни, две судьбы

И двух сердец счастливое биенье
Разрушит старый замок пустоты
И Небо ниспошлёт благословенье,
И где-то там зажгутся две звезды…

И станет этот мир чуть-чуть светлее,
Нам свыше предначертан этот путь,
Что может быть дороже и вернее
Любви, способной всё перевернуть?

Так пусть горят сильнее и сильнее
Два сердца, две молитвы, две звезды.
По звёздной удивительной аллее
Летели две надежды, две мечты…

Это начало моей новой сказки для детей.

В ней я постараюсь познакомить ребят с крестьянским бытом, народными традициями и дать знания о народных промыслах и ремёслах.

Сказка про Кирика с Улитой и волшебные игрушки

Как известно, без зачина

Сказки только половина.

Начинались сказки так:

На горе присвистнет рак,

Чёрный ворон на дубу

Затрубит в свою трубу…

Всякий знает наперёд —

Сказка чередом пойдёт!

Горит ночник, всю ночь не спится.
Читаю Эту Книгу вновь,
И на Евангельских страницах,
На каждой букве вижу Кровь.

И, словно резкой болью схвачен,
Сдержаться больше не могу,
И, как мальчишка, плачу, плачу
И горько сердцу моему.

Как долго зло меня носило!
Как плохо я Тебя искал,
И понапрасну тратил силы,
А Ты всё ждал меня, всё ждал…

Я шёл по ветру, голос плоти
Умом неистовым кричал:
«Зачем тебе Тот нищий Плотник?»
И я, как верный пёс, молчал.

А Этот Плотник, умирая
Нам двери рая открывал
И римский сотник, прозревая,
Внезапно Бога увидал.

Вот Истина, как мир седая,
Зря на земле не льётся Кровь.
Любви без Жертвы не бывает,
Иначе – это не Любовь.

Не тот святой, кто кучу слов
Способен о любви сказать,
Но тот, кто жизнь свою готов,
Всю душу за Любовь отдать.

Легко сказать, исполнить трудно,
Есть в этой жизни свой предел,
Но возвращается сын блудный,
Оставив бремя грязных дел

Всё хорошо, печаль уже не гложет,
Душа моя сегодня налегке
И ум молчит, а что ещё он может,
Когда любовь ответила всё мне

Исчезли горы каверзных вопросов,
Проблем корыто да ошибок воз.
Душа поёт, не нужен ей философ –
Ума палата, мысленный наркоз

На самом деле – всё гораздо проще,
Любовь не придирается к словам
И, если сердце ждёт её и хочет,
Она приходит в гости в этот храм!

А мир вокруг свои печали множит
И день как день, с обычностью проблем,
Вот только душу это не тревожит,
Она легко справляется со всем.

Ей по плечу любые перемены
И кризис дней совсем не для неё,
Как Афродита, выскользнет из пены,
Лишь потому, что любит, вот и всё!

Она живёт и терпит для кого-то,
Хоть в колеснице лет её трясёт.
Судьба моя! Остынь на поворотах,
Меня ещё, спасибо, кто-то ждёт!
2009 

«Старая Ладога» — в этих словах слышится плеск волн, стук мечей и мерные удары в колокол.

Старая Ладога — колыбель Северной Руси.

C высокого кургана, насыпанного руками воинственных скифов, я смотрю на чуть колышущиеся воды Волхова. Мне в лицо дует такой же ветер, какой чувствовал на своих щеках варяжский князь Рюрик, пришедший с Севера по просьбе русичей, чтобы править непокорным и таинственным краем под названием Гардарика.

«Вы говорите: «Время проходит…»
Время стоит. Проходим мы».

Мимо меня, постукивая разноцветными пластмассовыми канистрами, трусят под гору питерские паломники.

— Наверное, там святой источник?

Рядом стоящий мужчина утвердительно кивает головой и показывает рукой на небольшую будочку у подножия горы.

Издалека строение около родника кажется крошечным деревянным сарайчиком, а вблизи видно: источник любовно выгорожен каменными стенами, над ним — православный крест, а рядом — добротно выложенная каменная купель с раздевалкой для желающих окунуться.

Ну, вроде все готово к презентации, все нормально и все по плану. Виктор Дмитриевич, немного волнуясь, оглядел банкетный зал, по которому в последних приготовлениях сновали туда-сюда официанты и менеджеры. Мягкий свет, исходящий с потолка от массивных люстр, ниспадал на сервированные столы со сверкающими хрустальными бокалами. Ковер глушил любые шаги так, что было слышно, как журчит вода в декоративном фонтане. На подсвеченных стенах, по всему периметру зала висели картины из личной коллекции Виктора Дмитриевича, ради которых пришлось раскошелиться на дополнительную охрану здания. Местами в зале на особых подставках стояли статуэтки и художественные композиции, но это уже Катя, ее штрих, Виктор Дмитриевич к ним не имел никакого отношения. Он и названия-то многих из них выговаривать не рисковал, опасаясь за гибкость своего языка.

В принципе все было готово к приему гостей, осталось только, как говорится, дыхнуть и протереть. В углу зала струнный квартет уже потихоньку чего-то там наигрывал. Виктор Дмитриевич поднял правую руку и бросил быстрый взгляд на золотой «Rolex», стрелки отщелкивали последние минуты.

Пасодобль

Замер зал, вздохнув о чем-то...

Прочь, усталость! Гаснет боль,

Потому что отрок в черном

Мне танцует пасодобль;

И подходит, несомненно,

К дерзкой музыке такой

Юный принц высокомерный

С вознесенною рукой... -

        Ярколицый валенсиец,

         Серебро на рукавах...

         В окнах - стылая Россия,

         Изгибается Ока.

Но клокочет ритм старинный,

И становяся близки

Валенсийские долины,

Мавританские пески...

Я расстанусь, я устану, выйдет время невпопад,

Я, как дождик, перестану,

            Я пройду. как снегопад.

Но хотя бы раз в столетье

Пусть промчится надо мной

Валенсийский алый ветер

         В легких складках за спиной.     

Час стікає так стрімко –
Від Різдва до Різдва…
На годинниках — стрілки,
На вустах — тлін-слова.

Листям б’ється у очі,
З райдуг пнеться у вись.
І почути не хоче
Те земне: „Зупинись…”

Та й спинятись не стане –
Щось чи зміниш в житті?
Тільки житом постане
Кілька зерен з куті.

«Любов довго терпить, любов милосердствує, не заздрить,
не величається, не надимається, не поводиться нечемно,
не шукає тільки свого, не рветься до гніву, не думає лихого,
не радіє з неправди, але тішиться правдою, усе зносить.
Ніколи любов не перестає.»
Перше Послання до кориян Апостола Павла

Читав я книгу у метро,
Читав я книгу.
На дверях стогнуть: «Ще хоч тро…”
Життя — мов дзига.

Дитинка поруч щось гризе
І носом шмига:
 — Мамуню, дядя що везе?
 — То, кицю, книга.

Якийсь мужик у піджаку
Плечем задригав:
 — Колись я теж купляв таку
Ну, тіпа, книгу.

-- І я купляв! А я читав!
 — Мовчи ханига!
І було видно — пам’ятав
Народ про книгу.

І я зрадів, бо сам з митців --
Розтала крига!
Є значить сенс писати ці…
Ну, тіпа, книги.

- Вийди, Україно,
Знову на майдани!
 — Ой, не вийду, сину,
Бо боюсь обману.

- Вийди, наша мила,
Проти супостата!
 — Не піду, несила,
Краще вийдіть з хати.

- Ми благаєм, ненько,
Бо в нас рейтинг пада!
 — Ой, нехай той рейтинг
Та відсохне, падло!

- Соромно вам, мамо,
Ну, за що дістали?
В нас нова програма,
Хоч би почитали!

- І читать не хочу,
І дивитись гидко!
В мене сині ночі,
В мене жовті квітки.

- Хто ж вам, наша мати,
Вкаже путь-дорогу?
 — Та піду сапати
І молитись Богу.

- От від того, неню,
Справи наші кепські.
Ох, ви неписьменні,
Ох, неєвропейські…

Христос Воскрес! Пророчества сбылись…
Бессильны узы адского проклятья;
И человек душою рвется ввысь,
И принял рай сынов в свои объятья.

Взамен земного нам Господь открыл
Ту радость, что чиста и бесконечна.
Отныне нам не страшен прах могил,
Отныне смерть – начало жизни вечной.

                                             2009
 

Весь мир ликуй в восторге необъятном!
Сердца наполни вестию благой!
С Небес сошел к нам, грешным, Благодатный
Святой необжигающий Огонь!

И грех людской огнем неопалимым,
Небесной силой ныне побежден,
Гори-гори, свеча Иерусалима,
Звени пасхальный колокольный звон!

В великий праздник нашего спасенья,
В святой ночи лампаду я зажгу,
К иконостасу в храме Воскресенья
Поставлю опаленную свечу.

Яви Господь нам благодать незримо
Под песнопений благодатный глас,
Гори-гори, свеча Иерусалима,
Надежды лучик зажигая в нас!

Со светлым праздником Пасхи Христовой!

Христос Воскресе!

Глухая полночь, старый дом,
Дежурит месяц неуклюжий.
Забылось тело тонким сном,
Душа не спит, ей сон не нужен

Она давно уже, как гость,
Которому всё надоело:
Людская пошлость, глупость, злость,
И даже собственное тело

Она рвалась, что было сил,
Ещё б чуть-чуть и улетела,
Но кто-то душу пригвоздил
До срока к раненному телу

Душа не спит, зачем ей спать?
Сквозь сон и боль родного тела,
Она, как только может мать,
В глаза Распятому смотрела…

Ей было что спросить, сказать,
Она лишь одного хотела –
Любви, способной всё понять
И полюбить её,… не тело

Рассвет стремительным лучом
Небритых щёк души коснулся
И спящий неспокойным сном,
Открыл глаза…и улыбнулся.
 

П. Мамонову

Лёд. Уголь.
И путь по мостику.
В кровь губы:
«Помилуй, Господи!»
Лёд, вьюга.
Не спится заполночь:
Смерть друга.
Шестая заповедь.
День – дальше
Виною выстрадан…
Дрожь пальцев,
Мгновенье выстрела.
Боль крика
И ужас бывшего!..
Брат Тихон,
Прости убившего!
Лёд. Остров.
Страданья вдовии.
В боль – остро, –
И слёзы доверху.
В быт – Чудо,
А сердце – панцирем, –
Как трудны
Дороги Франции.
Лёд. Ночи
Холодной вымысел.
Мать просит,
Ребёнка вынесши,
О Чуде!
О здравьи мальчика.
Бог чуток
К молитвам алчущих!
Стук тачки.
И путь по мостику.
Вглубь плачем:
«Помилуй, Господи! »
Грех смертный
С душою спаянный.
Так, верно,
Случалось с Каином.
Гроб близко,
А мира не было.
Жизнь – искра,
Была – и нет её.
Путь труден.
В надежде – чаянье.
Бог судит!

Он думал, что все уже прошло: и обида, и злость. Но как только увидел Коренастого на улице, понял, как ошибался. Прошло полгода, а подступило к горлу, словно было вчера. Коренастый шел прямо на него. С каждым мгновением все ближе и ближе. Вот уже четко различимо как раздуваются при дыхании крылья носа, - как у быка; как резко взмывают и опадают ресницы при моргании, - парень как пружина. Кажется, коснись его и ударит током. Уверенный, сильный, быстрый. Застучало в висках. Лоб покрыла испарина. Сердце гулко застучало. Вадим понял, что испугался: вдруг все повторится как в тот раз, - то, что сейчас день и вокруг люди - слишком слабая защита. Если что случится, никто и не вмешается. Но возродившаяся обида и злость заставляли как можно спокойнее идти навстречу обидчику. Он даже дерзко смотрел Коренастому в лицо. Вот до него три шага, два, один, они едва не касаются друг друга локтями, и проносятся мимо. Вадим оборачивается. Коренастый нет, - продолжает так же резко ритмично мчаться по запыленному тротуару. Выходит он его не узнал. Забыл.