Не...

Дети, я, кумовья и дяди —
Мы захватчики в той войне,
Там , где ты не сдаешь ни пяди
Из своих бесконечных «не».

То серчая, то балагуря,
То суровую жизнь кляня.
Ты — меня и не знал — такую,
Переплавленную меня.

Перемолотую до крошки,
Превращенную в прах земной.
Знаешь, мне наверное тоже
Надо было стоять стеной.

Во мгле

Потеряны все пристани во мгле,
Лишь звездный свет свои таращит бельма,
И шепчется вода так колыбельно,
Что беды успокоились во мне.

Все крепче мир охватывает тьма,
Там где закат горел и солнце плавил,
Оставшись вне условностей и правил -
я выдумала правила сама.

Да будет счастье, слезы оботру,
Страданья -просто отзвук комариный,
И мой корабль, по предсказанью Грина
Полощет алый парус на ветру.

Устами младенца

В три года детские «а зачем?» и «почему?» уступают место более пространным вопросам. Детки уже не только интересуются, а, накопив собственный опыт, больше созерцательный и информативный, стремятся глубже и детальнее узнать окружающий мир.

— Мама, смотри, какой воробышек! ...А где же его мама-то голубь?

Как же важно своими объяснениями или отговорками не загасить познавательную активность или дать размышлениям ребенка опасное направление, ведь на детях часто лежит предназначение открыть своим далёким от Создателя родителям истинный смысл жизни. И не только своими, иногда очень тяжёлыми болезнями, но и кажущимся взрослым несерьёзным лепетом в каждодневном общении.

Звуком станет строка...

Звуком станет строка,  лишь ступив через век,
угол зрения тихо меняет  земля,
и откроется плёс всех разлившихся  рек,
засверкают, носясь, голосов  жемчуга;
и поднимется плач до сердечных глубин,
о, как надо  бы это туда  все  вместить:
очищающий крик нас распявших картин,
чтобы  вновь умереть, чтобы снова ожить,
отряхнуть всю свободу надуманных  трат
и пленением стать в тишине облаков,
где в свечение тысяч и тысяч лампад,
наконец-то себя различить между слов…

В скиту

— Простите, матушка. Нет сил: болит,
Печет огнем израненное сердце.
Со скрипом ( как несмазанная дверца
В чулан, где старый хлам битком набит)
И страхом отворяется душа.
Там пыль и грязь отживших предрассудков,
Огарки чувства, горки лет-окурков.
Там день и ночь сменяются, спеша,
А время обездвижил паралич...
Полоской узкой в маленьком оконце —
Зажато рамой перекошенною — солнце.
Бежать мне некуда: затравленная дичь.

Отрекаясь от древа...

Отрекаясь от древа, от корня,
и, бросаясь в объятья обмана,
ты лишилась защиты «горней»
за щепоть европейской «манны».
Только верю: очнёшься Утром,
поборов дурноту послевкусья,
станешь Новою, станешь мудрой,
но останешься Киевской Русью.

Глядя на голубей, клюющих спорыш

Голуби, спеша, клюют спорыш,
Хоть ещё июль, жара под сорок.
Знают: от зимы не улетишь,
Да и время мчится очень скоро.

Витамины запасают впрок,
Пережить чтоб яростную зиму.
Чувствуют они, как близок срок
Той поры, что ими нелюбима.

Очень жаль, что мудрость голубей
Людям редко свойственна бывает.
О посмертной участи своей
Не заботясь, люди коротают

Смерть как повод для праздника

Блаженная кончина Пресвятой Богородицы последовала спустя 15 лет после распятия Христа Спасителя. Один из апостолов не успел на погребение, тогда ученики Христа открыли гроб Божией Матери, чтобы он смог поклониться Ей. Но гроб оказался пуст, так как Господь вознес на небо не только душу Богородицы, но и тело. В чем же смысл этих чудесных событий и почему христиане стали отмечать смерть Приснодевы Марии как один из величайших праздников?

Смерть — радость встречи

Многие люди задаются вопросом: «Как же можно праздновать смерть человека?». Но для христианина свойственно совершенно особое отношение к смерти. Вся наша жизнь — это время испытаний, трудов, скорбей, а смерть — это разрешение от уз плоти и возможность для человека быть с Богом, если он к этому готовился здесь, на земле. Вся жизнь Пресвятой Богородицы была служением Ее возлюбленному Сыну и Богу, а самым сильным Ее желанием было желание неразлучно пребывать с Ним. Поэтому для Богородицы смерть стала не страшным переходом в неизвестность, а подлинной радостью воссоединения с Тем, Кого Она любила всем Своим сердцем.

Позор как лекарство

В День независимости Украины в Донецке организовали парад пленных украинских военнослужащих и бойцов нацгвардии, повторяя сценарий антифашистского парада 1944 года и  символически пустив вслед за пленными поливальные машины.

Вспомнилась житийная история о впавшем в прелесть монахе, которого братия исцелила поркой. Из любви к заблудшему брату, который свою мочу почитал за агиасму, боголюбивые иноки не пряниками его кормили, не речи умные и ласкательные толкали, а помогли болящему ощутить его неправоту на физическом уровне, коль разум его был закрыт и не воспринимал здравые аргументы.

Аналогично поступили защитники Новороссии по отношению к заблудшим братьям украинцам, сдуру пришедшим к ним с войной. Парад военнопленных в Донецке — это не просто зрелищный ответ американо-украинским интервентам, мечтавшим провести свой парад победы на политой кровью местных жителей земле Донбасса. Это не отмщение, не наказание (а если и наказание, то исключительно в христианском понимании этого слова — урок, научение), и уж, конечно,  не издевательство над военнопленными, как орут все, кто в упор не видел военных преступлений киевских карателей.

Нет, парад в Донецке, схожий с парадом пленных немецких войск, проходившим в Москве 17 июля 1944 года, это обращение к генетической памяти заблудших. Это попытка вразумления и, стало быть, акт любви и подлинной заботы о человеке. Это урок, рука помощи погрязшим в заблуждениях и убийствах невинных людей.

Она полетела, она все-таки полетела...

Если у вас есть талант — несите его людям. Если вы любите танцевать — танцуйте, даже если вы толстый и некрасивый. И ещё — радуйтесь жизни, каждому дню, каждому часу её, каждому мгновению. Если у вас есть крылья — летайте, даже если этого не делают ваши друзья и знакомые.

  Я верю, что когда-нибудь я встану на высоком берегу реки, оттолкнусь от земли и полечу над водой высоко-высоко, как птица. И белые чайки полетят со мною рядом. И будут кричать, кричать... Только бы сердце не выскочило из груди от восторга.

И папа, мой добрый папа, увидев меня, заплачет  и скажет:
— Вы видите, нет, вы видите…!  Она полетела, она всё-таки полетела…

Хромает утро затяжным дождём

Хромает утро затяжным дождём.
Промокло лето серою печалью.
Многоэтажный постаревший дом
Троллейбусы, что мчат к метро, встречает.

Я жажду солнца, жажду синевы.
С уставшим ветром я похож по духу.
Густые тучи реками молвы
Плывут туда, где радостно и сухо.

Нырнут под землю сонные зонты.
В тоннельной коже сточатся сомненья…
И наверху прозрачные холсты
Нас встретят синью солнечного неба.
 

Горький смех

Горький смех

Да, быть семи пядей не нужно,
Понять чтобы: «дело — труба»!
Когда-то ведь жили мы дружно:
Поехать я мог в Ашхабад,
Я ездил свободно в Тбилиси,
В Москву — да хотя бы куда!
А нынче — любой независим,
Повсюду одни господа.
Товарищей нет и в помине,
Распался Советский Союз.
В своей «незалежной» пустыне
Друзей своих бывших боюсь.
Мозги мне полощут усердно:
Мол, НАТО, — спаси, помоги!
Россия — не просто соседи,
А, якобы, наши враги.
А я «нерушимый» припомню
«Республик свободных союз».
Живётся теперь нелегко мне.
...И горько, сквозь слёзы, смеюсь.

Страницы