В скиту

— Простите, матушка. Нет сил: болит,
Печет огнем израненное сердце.
Со скрипом ( как несмазанная дверца
В чулан, где старый хлам битком набит)
И страхом отворяется душа.
Там пыль и грязь отживших предрассудков,
Огарки чувства, горки лет-окурков.
Там день и ночь сменяются, спеша,
А время обездвижил паралич...
Полоской узкой в маленьком оконце —
Зажато рамой перекошенною — солнце.
Бежать мне некуда: затравленная дичь.

— Ну, что ты, милая, я так же, как и ты,
Учусь жить в мире и с природою, и с небом.
Садись-ка, свет мой, отдохни от суеты.
Попей чайку, поешь с медком душистым хлеба.

— Как хорошо здесь, матушка, у вас:
Светло и чисто, убрано цветами...
И даже небо как-то выше, чем у нас,
Хотя с такими же седыми облаками.

— И небо здесь, и травы, и леса,
И ты сама здесь — все по Божьей воле.
Ложись-ка, милая, уж ночь, поди, глаза,
Да и сама ты, утомилися от боли.

Лампадкою луна горит смиренно.
Так одиноко и самозабвенно,
Как пламя догорающей свечи,
Мерцают звезды — путники в ночи.
А тьма, как лед в тепле, тихонько тает...
Спит странница. Отшельница читает:
«... спаси и сохрани нас, Преблагая:
К Тебе бо ныне душу простираю...».

(Сб. «Острова любви»)