Тем временем господину Привалову тоже было не до отдыха. Но совсем по иной причине. Ибо, стоя у сводчатого окна кельи, и глядя на монастырский двор, на купола Свято-Троицкого собора, на тускло поблескивающую вдали гладь Михайлова озера, он предавался воспоминаниям о далеких, невозвратных временах своей юности. В ту пору он был еще не господином Приваловым, а просто Сашей. И жил не в Москве, а здесь, в своем родном Михайловске. Отец его, Юрий Петрович, преподавал физиологию в Михайловском медицинском институте, а мать, Галина Васильевна, работала врачом-невропатологом в одной из городских поликлиник. Поэтому будущее своего единственного сына они предопределили с самого его рождения. Медицина, только медицина. Ведь испокон веков заведено – дети продолжают дело своих родителей. И следуют по их стопам. Разве не так?
Однако Саше не хотелось быть медиком. Ибо, с детских лет прислушиваясь к тем откровенным разговорам, которые его мать после работы вела на кухне, перед отцом, молча слушавшим ее бесконечные, то жалобные, то гневные монологи, он думал – неужели такая участь ждет и его? Коллеги-интриганы, хамовитые пациенты, грошовая зарплата… и никакого просвета впереди. Да и у отца жизнь не лучше – он никак не может защитить докторскую и, вместо того, чтобы стать заведующим кафедрой, вынужден тянуть лямку простого преподавателя. С тех пор и замкнулся, и целыми днями молчит. Нет, ни за что на свете он не повторит судьбу своих родителей. Он будет жить иначе.
Впрочем, пока Саша думал о том, какой жизненный путь ему избрать, он, по настоянию родителей, успел поступить в Михайловский медицинский институт и проучиться в нем пять лет. Тут-то и произошли события, в корне изменившие его жизнь.
То было удивительное время на исходе восьмидесятых годов теперь уже минувшего века, когда Православная Церковь, до того гонимая и презираемая, вдруг стала предметом всеобщего интереса и упований. Ибо люди, осознавшие, что годами верили ложным святыням и разочаровавшиеся в них, потянулись к вере в поисках правого пути, истины и жизни. На смену советским лозунгам, прелписывавшим дружным строем топать вперед, к светлому будущему и к победе коммунизма, явились новые призывы - следовать спасительной стезей, ведущей к храму – златоглавому символу некогда утраченной Святой Руси. В самом деле, что это за путь, если он не ведет к храму?4
Среди тех людей был и Саша. Он жадно вслушивался в чарующие звуки церковных песнопений, звучавших по радио и с телеэкрана, читал в газетах и журналах статьи о Православной вере, о жизни священников и монахов. И с любопытством первооткрывателя, ступившего на неизведанную землю, открывал для себя мир Православной веры.
Он запоем и без разбора читал о ней все, что мог найти в библиотеке или в книжном магазине. Читал даже атеистические книги и брошюры, пытаясь отыскать в них, как жемчужины в куче навоза, хоть что-нибудь о Православной вере. Сейчас в подобное трудно поверить, но в ту пору, когда достать церковные книги было еще нелегко, случалось и так.
Вскоре Саша крестился и зачастил в храм. Тогда он обзавелся и молитвословом, и Евангелием, и творениями отца Александра Меня и Клайва Льюиса, которыми приторговывал среди немногочисленной тогда михайловской церковной молодежи соборный иподьякон Ваня Перевозников, привозивший их из Москвы. Читал по рукописным тетрадочкам, которыми снабжали его церковные старушки, «Житие и страдания Генофейфы»5 и «Сон Пресвятой Богородицы»». Читал роман Марии Коррелли «Варавва»... да что только он тогда не читал! Но однажды в книжном магазине Саша приобрел репринтное издание жития преподобного Сергия Радонежского, еще в дореволюционной орфографии, с «ятями» и «фитами». И дивный образ великого игумена Русской земли – преподобного Сергия, пленил Сашину душу, как некогда пленили душу будущего отца современного иночества, Святителя Игнатия (Брянчанинова) образы пустынников египетской Фиваиды. Тогда он решил – не случайно эта книга попала ему в руки. Ее послал Сам Господь. Ибо Ему угодно, чтобы Саша стал монахом.
И Саша стал готовиться к монашеству. Он сделал себе четки из старых маминых бус и непрестанно читал по ним Иисусову молитву. Каждое утро и перед сном он клал перед иконами по сотне земных поклонов. Постился не только по средам и пятницам, но и по понедельникам, как подобает монаху. И гордился тем, что ведет строгую иноческую жизнь, готовясь окончательно порвать с грешным и суетным миром.
Как раз в это время в окрестностях Михайловска открылся Наволоцкий мужской монастырь. И Саша усмотрел в этом Божий Промысел. Как видно, ему пришла пора принять постриг. Тем более, что мать стала все чаще заводить с ним разговоры о женитьбе. В самом деле, пора ему уже обзавестись семьей и подарить им внуков. В отличие от него, они поженились, когда еще были второкурсниками. А на четвертом курсе родили его…
Тут-то Саша и огорошил своих родителей, объявив им о своем решении уйти в монастырь. Мать немедленно закатила истерику, обвиняя Сашу в жестокости и непочтении к родителям, которые воспитали и вырастили его для того, чтобы он стал врачом, женился, родил им внуков и ухаживал за ними в старости. Как он смеет идти против их воли?
Однако на помощь Саше неожиданно пришел отец, нарушив свое всегдашнее молчание.
-Успокойся, Галя. – заявил он матери. – Пусть поступает, как хочет. Не то потом будет жалеть о своей несбывшейся мечте и винить нас в том, что мы сломали ему жизнь. Пусть попробует. А, если не получится… что ж, легко исправить ошибки, сделанные в юности. А вот осознать на старости лет, что прожил жизнь зря…
И, не договорив, он вновь замолчал.
Конечно, этот совет весьма отдаленно напоминал родительское благословение на монашеский путь. Но чего еще Саша мог ждать от своих неверующих родителей? Слава Богу и за это…
Однако перед исходом из мира Саша решил выполнить еще одно важное дело. Из прочитанных им книг он помнил, что в старину люди, уходя в монастырь, вносили туда так называемый «вклад». Проще сказать, жертвовали на святую обитель свое имущество. Вот только у Саши не было ничего ценного. Разве что книги. Но и тут словно Сам Господь пришел ему на помощь. Как-то раз, зайдя в лавку михайловского антиквара Бориса Жохова, Саша увидел там большую икону Иверской Божией Матери. Судя по размеру, то была храмовая икона. Заметив интерес наивного интеллигентного юноши к иконе, хитрый хозяин лавки, которого не зря прозвали Жохом, наплел ему с три короба, мол, икона эта древняя, чуть ли не пятнадцатого века, работы учеников самого Андрея Рублева. А под этим предлогом заломил за нее такую цену, что покупка обошлась Саше в кругленькую сумму, равнявшуюся трем его стипендиям. Однако Саша не жалел потраченных денег. Особенно после того, как обнаружил на обороте иконы пространную надпись о том, что сей святой образ является даром михайловского купца второй гильдии Никифора Петровича Телятьева и его супруги Марфы Тихоновны Свято-Троицкому Наволоцкому монастырю. Ниже стояла дата – 1901 год.
Накануне своего отъезда в монастырь Саша исповедался и причастился. А на другой день он уже ехал в тряском автобусе в сторону Наволоцкой обители. Но, так как монастырь находился в стороне от дороги, остаток пути – шесть километров – будущий инок проделал пешком, сгибаясь под тяжестью рюкзака и иконы, и читая вслух Иисусову молитву, чтобы не так страшно было идти через лес в одиночку.
Наконец перед ним показался монастырь, огороженный полуразвалившейся кирпичной стеной. Немного поодаль виднелись храм, обнесенный строительными лесами, и несколько двухэтажных зданий, из которых одно было каменным, а все остальные – деревянными. По правде сказать, Навоолоцкий монастырь был полной противоположностью тем благолепным, белокаменным и златоглавым монастырям, которыми Саша любовался, разглядывая фотографии на глянцевых страницах журнала «Огонек». Что ж в том удивительного – ведь он только-только возрождался.
Как мореход, вернувшийся домой после долгих странствий, целует родную землю, на которую он уже не чаял ступить, так и Саша, встав на колени, склонился в благоговейном земном поклоне…
И тут во дворе появился коренастый бородатый человек с одутловатой физиономией. Вид у него был такой, что, если бы Саша встретил его в храме, то принял бы за нищего. Увидев Сашу, стоявшего на коленях в воротах монастыря, незнакомец смерил его взглядом, в котором любопытство мешалось с насмешкой.
-Эй, парень, ты что, того? – крикнул он, выразительно повертев указательным пальцем у своего виска. – Чего тебе надо?
Саша уже хотел окоротить грубияна. Как он смеет его оскорблять? Кто он такой? Впрочем, судя по всему, это всего-навсего трудник, простой работяга, ничего не смыслящий в тонкостях духовной жизни. Стоит ли обращать внимание на какого-то неотесанного мужика? Впрочем, он наверняка знает, где найти настоятеля Наволоцкого монастыря…
-Да вот же он! – добродушно ответил бородач, когда Саша спросил его об этом. Действительно, как раз в это время по двору твердым, широким шагом проходил высокий, грузный мужчина средних лет с редкой, короткой бородкой, в поношенном подряснике. Неужели это и есть игумен Тихон? Не таким Саша представлял настоятеля монастыря... Но ведь внешность обманчива. Он сам читал, как некий крестьянин не поверил, что бедно одетый монах, в поте лица копающий огород, и есть тот самый преподобный Сергий, игумен Радонежский, которого он так желал видеть…
По примеру искателей монашеского жития, о которых Саша читал в книжках, он упал ноги игумену и взмолился.
-Батюшка, примите меня в монастырь!
-Ты что, сдурел? – рявкнул игумен, хватая его за плечо. – А ну встань сейчас же!
В следующий миг он уже привел ошеломленного таким обращением Сашу в вертикальное положение.
-Ты зачем сюда пришел? – строго спросил он.
-Батюшка, я хочу стать монахом… - пролепетал Саша.
-А-а, вот оно что… - хмыкнул игумен Тихон. – Желаешь жития постнического, чина ангельского…А ты хоть знаешь, каково это - быть монахом?
-Знаю! В книжках читал…
-Оно и видно, что книжек начитался. – усмехнулся игумен. – Что ж, молодой человек… как вас звать-величать? Александром? Ну, что ж, уважаемый Александр, давайте поступим, как в ваших книжках написано. «И, чтобы проверить твердость его намерения стать иноком, стал игумен говорить о тяготах жития постнического…» Правильно я говорю?
-Да что он, смеется надо мной, что ли? – обиделся Саша. Он уже начал жалеть, что приехал в Наволоцкий монастырь. Впрочем, возможно, что отец Тихон просто юродствует, испытывая, насколько тверд Саша в своем желании стать монахом. Что ж, он выдержит это испытание…
-Пойдемте, побеседуем. юноша. – предложил отец Тихон, неожиданно сменив свой насмешливый тон на серьезный.
Вдвоем они вошли в одно из деревянных зданий, поднялись по скрипучей , пропахшей сыростью лестнице на второй этаж и вошли в небольшую комнату, единственным украшением которой были иконы в углу, несколько книжных шкафов у стен да пара старых кресел.
-Присаживайтесь, молодой человек. – произнес отец Тихон, указывая Саше на одно из кресел. А сам грузно плюхнулся в другое, резко скрипнувшее под ним А теперь рассказывайте, как дошли вы до жизни такой… то есть с какой стати решили стать монахом.
После того, как Саша сбивчиво рассказал о себе, а также о том, почему он решил уйти в монастырь, отец Тихон помолчал немного. Саша уже начал тревожиться – что если он откажет ему? Но тут игумен сказал:
-Ладно, молодой человек. Кто хочет, тот получит. Раз уж вы сюда пришли, так и быть, оставайтесь. Как сказал Господь грядущего ко Мне не изжену вон6. Но сначала прочтите вот это.
Он достал с полки небольшую книжку в темной обложке, на которой было написано «Монашеское делание», раскрыл ее, перелистнул несколько страниц и протянул Саше.
В Михайловске у Саши была точно такая книжка. Поэтому он бегло пробежал глазами давно знакомый текст.
«Спросил преподобный Моисей преподобного Захарию, что значит быть монахом. В ответ тот снял с себя куколь, бросил его на землю и, потоптав ногами, сказал:
-Если человек не будет попран вот так, он не сможет сделаться монахом».
-Вы согласны с этим, молодой человек? – спросил отец Тихон, пристально глядя на Сашу
Саша растерялся. Что он должен ответить? Вроде бы, все и так понятно…
Игумен нахмурился. А потом снова протянул ему книжку:
-А с этим вы согласны?
Саша прочел – «если увидишь юношу, восходящего на небо по своей воле, возьми его за ногу и низвергни на землю, потому что такое восхождение на небо пагубно для него».
-Вы согласны с этим, молодой человек? –строго спросил игумен.
-Да, батюшка. – пролепетал Саша. В самом деле, что еще он мог сказать?
-Что ж, может быть, из вас и получится монах. Но запомните – удерживать вас в монастыре я не стану. Захотите уйти - скатертью дорога.
Из книг о монастырях Саша знал, что поступающим туда обычно даются послушания сообразно их склонностям и профессии, полученной в миру. Неудивительно, что он ожидал, что отец Тихон учтет – перед ним без пяти минут врач. Каковы же были его удивление и обида, когда игумен дал ему послушание на скотном дворе. Это было тяжким испытанием для Саши, не привыкшего к тяжелому и грязному физическому труду. Вдобавок, не иначе, как для разнообразия впечатлений, время от времени его посылали работать на монастырские поля и огороды. А ведь в институте Сашу от традиционных студенческих поездок «на картошку» всегда освобождали по слабости здоровья. Правда, в горячую пору посевной и уборки урожая сам отец Тихон умело орудовал на поле тяпкой и лопатой наравне с рядовой братией… но Саше от этого было не легче. В итоге его прежняя духовная жизнь постепенно сошла на нет. Он уже не имел ни времени, ни сил класть по две сотни земных поклонов в день и непрестанно читать по четкам Иисусову молитву, погружая ум в ее святые слова. Теперь сил у него хватало лишь на то, чтобы выполнить послушание, кое-как отстоять положенные церковные службы и забыться кратким сном, служившим единственным перерывом в его ежедневных страданиях.
Да, Саша страдал, и страдал жестоко. Но стоически терпел все – тяжелый труд, насмешки послушников и трудников, неудобства житья в доме, где за водой нужно ходить на колодец, а, чтобы не замерзнуть, топить печку. Однако постепенно им стали овладевать помыслы уныния. Он исповедовался в них отцу Тихону, но неизменно слышал в ответ что-то вроде «терпение и труд все перетрут», «терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илия, потерплю и я». А то и вовсе – «назвался груздем - полезай в кузов». А Саша ждал от него совсем другого – сочувствия, жалости, изменения своей участи к лучшему. Но игумен Тихон словно был глух к его жалобам… и Саша все больше сомневался, правильно ли он поступил, уйдя в этот монастырь. И все же он терпеливо нес свой крест, все больше уверяясь в том, что избрал для себя ношу не по силам.
Впрочем, не иначе как Сам Господь помог Саше, послав ему утешение, на которое он уже не надеялся. В одной келье с ним жил послушник Николай Слащев, сверстник Саши, поступивший в монастырь незадолго до него. Правда, Коля был всего-навсего сыном уборщицы, а отца своего вовсе не знал. И за плечами у него была лишь средняя школа. Неудивительно, что Саша не считал Колю ровней себе. Однако его новый друг обладал редким даром утешения и умения слушать. Он внимательно выслушивал Сашины жалобы и всячески выражал ему свое сочувствие. А заодно под великим секретом объяснял ему – ничего другого от отца Тихона и ждать нельзя. Что он смыслит в монашеской жизни? Ведь до того, как епископ назначил его игуменом Наволоцкого монастыря, он служил на приходе. А в монастыре не жил никогда. Так что он монах только по одежде.
После таких рассказов друга Саша стал относиться к отцу Тихону с неприязнью, Ему казалось, что игумену доставляет удовольствие постоянно унижать его. В самом деле, почему он, выслушав на исповеди очередную порцию Сашиных сетований, наставительно говорит ему:
-Бери пример с Николая. Вот это настоящий послушник. Смиренный, работящий, ни на что и не на кого не ропщет, всем доволен. Вот из кого получится настоящий монах. Учись у него.
Не раз Саша порывался сказать отцу Тихону, как за глаза костерит его тот, кого он ставит ему в пример. Но ведь он обещал Коле, что сохранит в тайне их задушевные разговоры. Поэтому он молчал, все более убеждаясь в правоте того, о чем ему говорил Коля – отец Тихон – монах лишь по одежде, ничего не смыслящий в иноческой жизни.
лишенный дара духовного рассуждения. И такой человек управляет монастырем? Похоже, с ним произошло то, о чем он читал у Святителя Игнатия (Брянчанинова) – искал спасительной гавани, а угодил в гибельный омут.
Спустя полгода после Сашиного поступления в Наволоцкий монастырь игумен Тихон благословил его на ношение подрясника. Случись это в ту пору, когда Саша, преисполненный решимости и ревности об иноческом житии, только что пришел в обитель, он был на седьмом небе от счастья. Но сейчас он нисколько не обрадовался тому, что облекся в свою первую монашескую одежду. Ибо подрясник, в который его облек игумен Тихон, был старым, вылинявшим, явно с чужого плеча, и висел на Саше, как на вешалке. В такой балахон только чучело огородное облачать. Как видно, игумен Тихон считает, что Саша достоин ходить лишь в таком рубище. Какое унижение! Какая обида!
Когда Саша, облаченный в подрясник, вернулся в свою келью, он был мрачнее тучи. К счастью, Коля уже был там. И, как обычно, начал утешать друга:
-Да не горюй ты, Саня! Если хочешь знать, тебе еще повезло. Я ведь сюда раньше тебя пришел, а он до сих пор меня не благословил надеть подрясник. Интересно, чем я ему не угодил? Этак тебя он, пожалуй, и в рясофор8 скоро пострижет. А я так и буду в мирском ходить.
Внезапно он смолк, словно обдумывая что-то. А потом предложил:
-Слушай, а давай мы твой подрясник обмоем! А меня тут бутылка портвейна припрятана. Да не робей ты – средство проверенное. Как выпьешь - сразу на душе легче станет. Об этом в свое время сам царь Давид говаривал – вино веселит сердце человека9
Он забрался под свою койку, со скрипом отодвинул там что-то. После чего с торжествующим видом ловца, добывшего в морских глубинах бесценную жемчужину, вылез из-под койки, держа в руках запыленную бутылку портвейна «Агдам». Ловко открыв посудину, Коля принюхался, крякнул от удовольствия и протянул ее Саше.
-Пей!
Саша осторожно пригубил портвейн, с непривычки поморщился, глотнул... И вдруг почувствовал, что на сердце у него и впрямь полегчало. Поэтому, когда Коля в свою очередь хлебнул вина, он уже сам протянул руку за бутылкой. Затем Саша снова и снова прикладывался к посудине с хмельной влагой, уже не понимая, сколько выпил. И не замечая, что пьет в одиночку. Ибо Коля лишь подносил бутылку к губам, делая вид, что пьет. А сам изо всех сил уговаривал Сашу выпить еще, клялся в вечной дружбе, сетовал на игумена Тихона, который не спешит облачить его в подрясник. Что ж, неудивительно, ведь он монах лишь по одежде…
. Но Саша уже не слышал его. Потому что был пьян вдрызг. От выпитого у него гудело в ушах, кружилась голова. Поэтому он не заметил, как Саша вдруг исчез куда-то. А потом дверь кельи распахнулась, и на пороге появился отец Тихон. Лицо его было багровым, глаза метали молнии.
-Ты что делаешь, мерзавец? – рявкнул он. – Ты зачем Николая спаиваешь? Бога не боишься?
Саша опешил. Ведь, если они и согрешили, устроив в келье тайную попойку, то виноват в этом не он, а Коля. Это он предложил отпраздновать облачение Саши в подрясник. Но ведь игумен Тихон все время твердит, что из Коли выйдет настоящий монах, а его ни в грош не ставит. Вот и выгораживает своего любимчика, сваливая его вину на ни в чем неповинного Сашу…
-Тоже мне, будущий монах! – презрительно процедил отец Тихон.
И тут Саша не выдержал. Он больше не позволит этому лжемонаху издеваться над собой! Он скажет ему в лицо всю правду о нем. Бог знает, что сделает с ним после этого отец Тихон. Но он готов пострадать за правду. А, если надо, то и умереть за нее!
Саша вскочил и, задыхаясь от гнева, от несправедливой обиды, высказал игумену в лицо все, что слышал о нем от Коли. Он кричал, обвинял, обличал… Речь его была неудержимой, как горная лавина, сметающая все на своем пути…
Игумен молча выслушал его неистовый монолог. Только лицо его сделалось мертвенно бледным. Когда же Саша смолк, он произнес одно-единственное слово:
-Вон.
И вышел.
* * *
Через некоторое время в келью крадучись, словно в ней находился покойник, проскользнул Коля. И, стараясь не встречаться глазами с Сашей, положил рядом с ним его паспорт. Из паспорта торчало несколько купюр, которых Саше хватило бы на возвращение домой. Причем не только на автобусе, но даже на такси.
И тут Саша понял – все это подстроил Коля. Он нарочно напоил его. А потом пошел и донес настоятелю, оболгав Сашу. Но зачем он это сделал? За что так подло поступил с тем, кому не раз клялся в вечной дружбе?
-Коля, за что? – простонал Саша, потрясенный своим неожиданным открытием.. – Мы ж с тобой друзья… Что плохого я тебе сделал?
Но Коля молча юркнул за дверь, оставив Сашу в одиночестве.
Саша смутно помнил, как добрался до дома. Вопреки его опасениям, возвращение блудного сына под сень родного очага прошло без бурных сцен. Видимо, отец с матерью сочли, что Саша, пожив в монастыре, сполна убедился в пагубности своеволия. И теперь будет во всем им послушен. А это главное.
Благодаря отцу, замолвившему за сына словечко перед ректором, Саша вернулся в мединститут. И с рвением, удвоенным его монастырскими злоключениями, приступил к учебе. Постепенно его жизнь вошла в привычную колею. Правда, храм, куда Саша прежде ходил так часто, как только мог, он после своего возвращения из монастыря посетил лишь раз. Да и то только для того, чтобы снести туда все свои церковные книги. Ибо Саша твердо решил – с религией покончено. Вместо этого он увлекся программированием, а отец, заметив новое увлечение сына, подарил ему на новый год новехонький компьютер последней модели.
Саша уже смирился с тем, что станет врачом. В самом деле, куда еще ему еще податься? То и оно, что некуда. Видно, судьба у него такая…
Но тут пресловутая судьба вдруг улыбнулась Саше, неожиданно открыв перед ним новую жизненную дорогу. В тот год, как он окончил институт и мать, чтобы держать сына под своим неусыпным контролем, устроила его терапевтом в ту самую поликлинику, где работала сама, к ним в гости на новогодние праздники пожаловал двоюродный брат отца, преуспевающий бизнесмен из Москвы. Узнав, что Саша с компьютером на «ты», он предложил ему место программиста в своей фирме. Ибо мудро рассудил – это сулит немалую выгоду ему самому.. В самом деле, ведь все эти наглые столичные парни-программисты думают не столько о работе, сколько том, как бы побольше бабла содрать с хозяина. Да при этом еще и обмануть норовят. А этот тихоня из провинции будет пахать на него, как купленный раб, считая себя в вечном долгу перед столичным дядюшкой-благодетелем. Разве не так?
Разумеется, родители Саши пришли в восторг от столь заманчивого и выгодного предложения богатого родственника. В самом деле, разве смели они мечтать о том, что их сын будет работать в самой столице, где в кисельных берегах парным молоком течет Москва-река, где люди живут в довольстве и достатке, и где без труда можно приобрести все, что душе угодно. В то время, как у них только что отменили талоны, по которым человек мог купить себе на квартал кусок мыла, коробку стирального порошка, килограмм сахара, банку тушенки… Вот ведь повезло Сашенььке – заживет в Москве припеваючи, ни в чем не нуждаясь, не то, что они.
Что до самого Саши, то перед ним словно блеснул свет в конце пресловутого беспросветно темного туннеля, которым казалась ему жизнь. Наконец-то он вырвется из-под родительской тирании. И больше не будет слышать постоянных напоминаний матери о том, какую непоправимую жизненную ошибку он в свое время совершил, подпав под власть церковников и уйдя в монастырь. Наконец-то он начнет новую жизнь!
Сколько же лет прошло с тех пор! Сколько он перевидал и пережил за это время! Впрочем, что вспоминать? Было в его жизни и такое, о чем лучше забыть… Зато он покорил все жизненные вершины, которых хотел достичь. И, восходя все выше и выше, возрастая от силы в силу, сам не заметил, как стал другим человеком – хладнокровным, жестоким, расчетливым господином Приваловым, привыкшим не покоряться воле чужих людей, а подчинять их собственной несгибаемой воле.
Теперь, достигнув старости, он озирал пройденный жизненный путь, как земледелец – поле, на котором обильно колосится посеянная им пшеница. Его давно уже не опьяняла власть денег, на которые он мог купить все, что угодно – от золота и бриллиантов до красивых женщин, журналистов и даже иных политиков. И, с годами обретя мудрость, он вернулся к вере в Бога. Но не к той, восторженной вере своей юности, где было так много наносного, книжного, показного. А к смиренной и непоколебимой вере человека, за долгие годы своей жизни на собственном опыте убедившегося – Бог есть, и ищущим Его воздает9 .Тем более, что пару лет назад, при случайном обследовании, у него в головном мозгу выявили крупную опухоль, да еще и аневризму10 в придачу…. Зря он так долго не придавал значения проблемам со зрением, считая их нормой для человека его лет. Впрочем, пойди он к врачам на год или два раньше, вряд ли это изменило бы что-то. Господин Привалов понимал это. Ведь он сам был врачом.
Именно поэтому, узнав о своей болезни, проконсультировавшись с лучшими столичными нейрохирургами и взвесив все «за» и «против», он с суровостью врача отказался от двух операций на головном мозге, благополучный исход которых был весьма сомнителен, и положился на волю Божию. Смерти он не боялся. Ибо понимал – так или иначе, раньше или позже, всем нам суждено умереть и ответить перед Богом за прожитую жизнь. Как видно, настает и его черед сделать это. Поэтому, пока еще есть время, он должен подготовиться к смерти и встрече с Небесным Судией. И привести в порядок все свои земные дела.
Поскольку у господина Привалова не было детей, которым он мог бы передать нажитое богатство, он решил, что его наследниками станут земляки. Он подарит родному городу Михайловску кафедральный собор, профинансировав его постройку. Но не ради того, чтобы этим попытаться улучшить свою посмертную участь. И не для того, чтобы оставить по себе благодарную память среди горожан. Он просто хотел сделать прощальный дар городу, в котором родился и вырос.
А еще господин Привалов решил посетить Наволоцкий монастырь. Разумеется, он слышал, что там сменился игумен. И что новым настоятелем поставлен тот самый Коля, который когда-то оболгал и предал его. Правда, теперь его зовут иначе – отцом Нафанаилом. Интересно, изменился ли он к лучшему, став монахом?
Что ж, теперь он знает это. Ему остается лишь одно – побывать на могиле отца Тихона. Потому что на исходе жизни он понял – Коля лгал, уверяя его, будто настоятель Наволоцкого монастыря не имеет ни мудрости, ни дара духовного рассуждения. Игумен Тихон обладал и тем, и другим. Именно поэтому он низвергнул Сашу с самодельной, шаткой лесенки, по которой тот по своей воле дерзновенно надеялся вскарабкаться на небо.
Жаль, что он не смог поблагодарить за это отца Тихона, когда тот был еще жив. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.
* * *
А отец Нафанаил все терялся в догадках – что же означает загадочное молчание господина Привалова? Почему, несмотря на все его старания, столичный гость не удостоит его хотя бы словом? И чем больше игумен размышлял над этим, тем тревожнее становилось у него на душе.
Почему он молчит?
Узнать это можно было, только побеседовав с господином Приваловым с глазу на глаз. Что ж, как раз сейчас, пока он один, это и нужно сделать. Разумеется, тихо, не привлекая внимания секретаря…
Игумен разулся и босиком вышел в коридор. Бесшумно, как кошка, он подкрался к двери господина Привалова, приник к ней ухом, прислушался….
Отец Нафанаил считал себя опытным мастером слежки. Ведь он занимался ею еще с тех давних пор, когда был послушником Николаем. Подкрадывался с дверям келий монахов, послушников, трудников, смотрел, слушал, запоминал… А потом отправлялся к отцу Тихону с докладом об увиденном и услышанном, не забывая сдобрить свой донос изрядной долей лжи. Он делал это с мастерством шеф-повара, приправляющего изготовленное им кушанье ароматными пряностями и специями так искусно, чтобы оно так и просилось в рот. Ибо помнил, как в свое время игумен Тихон по его доносу выгнал из монастыря одного послушника. А ведь тот на самом деле был ни в чем не виноват… разве в том, что получил благословение на ношение подрясника раньше, чем Николай. Как же его звали? Да не все ли равно! Гораздо важнее другое – тогда Николай впервые понял, как сможет достичь игуменства. Нужно всего лишь войти в доверие к отцу Тихону. А там…
Поначалу настоятель отказывался слушать его доносы и с гневом выгонял прочь. Однако Николай с самым смиренным видом твердил – напрасно отец Тихон сравнивает его с Иудой-предателем. Никакой он не доносчик. Им движет исключительно забота о душах братьев во Христе. Ведь сказано же святыми отцами - если видишь брата, творящего грех, поведай о том начальствующему, дабы временным наказанием спасена была душа грешника от погибели вечной. Вот он и следует этой святооотеческой заповеди…
Капля камень долбит – со временем игумен Тихон все внимательнее выслушивал доносы Николая. И все больше доверял ему, принимая ложь, которой щедро потчевал его хитрый послушник, за чистейшую правду. А Николай из кожи вон лез, чтобы добиться все большего влияния на отца Тихона, который, увы, позабыл старую истину – тот, кто привечает доносчика и лжеца, подобен глупцу, который пригрел на своей груди гадюку. А она заплатила ему за доверие и заботу смертельным укусом.
Николай добился своего - отец Тихон сделал его своим келейником, постриг в рясофор, потом – в мантию, ходатайствовал перед епископом о его рукоположении во иеродиакона11, а вскоре – во иеромонаха. В итоге Николай…теперь уже иеромонах Нафанаил, стал в монастыре вторым лицом после настоятеля. На самом же деле – первым. Ибо ушлая братия быстро смекнула, кто в Наволоцком монастыре настоящий хозяин. Перед ним заискивали, его слушались больше, чем самого настоятеля…
Теперь лишь одно, последнее препятствие отделяло отца Нафанаила от игуменства в Наволоцком монастыре.
Этим препятствием был игумен Тихон.
* * *
… Как ни прислушивался отец Нафанаил, из-за двери господина Привалова не доносилось ни звука. Тогда игумен бесшумно приоткрыл ее. И уже хотел заглянуть внутрь, как вдруг испуганно отпрянул. Потому что услышал за спиной строгий голос секретаря господина Привалова:
-Что вы тут делаете? Что вам нужно?
Отец Нафанаил растерялся. Потому что впервые в жизни его поймали с поличным. Впрочем, он тут же придумал, что ответить секретарю… нет, скорее, все же телохранителю господина Привалова:
-Я хотел узнать, не желает ли господин Привалов посмотреть в нашем монастыре что-нибудь еще? Может, он хочет покататься на лодке по Михайлову озеру? Или посетить наш скит? У нас там есть святой источник с целебной водой…
-Господин Привалов желает посетить могилу вашего предшественника. – ответил секретарь.
Отец Нафанаил встревожился. С какой стати господин Привалов вздумал посетить могилу игумена Тихона? Откуда он о нем знает? Вероятно, от Владыки Михаила. От кого же еще? Интересно, что именно ему рассказал о нем епископ? Да разве узнаешь…
Однако секретарю господина Привалова он сказал совсем иное:
-К сожалению, у нас нет своего братского кладбища. Поэтому отец Тихон похоронен на местном сельском кладбище. Это недалеко отсюда… Когда господин Привалов желает туда поехать?
-Сейчас.
-Что ж, тогда я с радостью покажу вам могилу нашего приснопамятного отца Тихона...
По правде сказать, отец Нафанаил дорого бы дал, чтобы эта поездка не состоялась!
* * *
Вскоре из ворот Свято-Троицкого Наволоцкого монастыря выехали два автомобиля. Впереди на своей «Тойоте-Лендкрузер» ехал игумен Нафанаил, За ним следовал архиерейский черный «Мерседес» с двумя пассажирами, который вел Белуга, крайне недовольный тем, что ему не дали вдоволь отоспаться после сытного обеда. И взбрело же в голову этому господину Привалову на ночь глядя тащиться куда-то! Тем более, на кладбище! Впрочем, хозяин-барин. И все же странно – с чего бы его туда понесло?
Миновав деревню Ширшу, почти обезлюдевшую с тех пор, как во времена пресловутой перестройки была закрыта тамошняя птицефабрика, и череду ее заброшенных домов, смотревших на дорогу незрячими глазницами пустых оконных проемов, они свернули к местному кладбищу. И вскоре уже шли гуськом между соснами, высокими и стройными, как колонны в храме, под которыми раскинулся густой подлесок могильных памятников и крестов. Чем дольше они шли, тем тревожнее становилось на душе у отца Нафанаила, тем сильнее у него щемило сердце. Что скажет его гость, увидев могилу отца Тихона? Или, как всегда, промолчит?
Небо уже окрасилось в кроваво-красные цвета заката, когда они очутились в дальнем конце кладбища, где среди заброшенных могил с покосившимися крестами и валявшимися на земле памятниками без табличек, рядом с мусорной кучей виднелся густо заросший травой могильный холмик. Над ним торчал деревянный некрашеный крест. На прибитой к нему табличке еще можно было прочесть полустертые от времени и дождей слова – «Игумен Трифон (Столяров)». Ниже стояла дата – 15 ноября 2010 г.
Господин Привалов обернулся к секретарю. И тот вдруг со всех ног бросился назад, не выпуская из рук своего кожаного портфеля.
-Что это значит? – удивился игумен Нафанаил. Впрочем, это же сама судьба посылает ему шанс поговорить с господином Приваловым наедине. Благо, для этого и повод есть. Раз он отчего-то интересуется отцом Тихоном, наверняка ему будет интересно узнать о покойном, так сказать, из первых уст…
- Вам, уважаемый Александр Юрьевич, наверное, Владыка Михаил об отце Тихоне рассказывал. – поинтересовался игумен Нафанаил. И, не дождавшись ответа, продолжил. – Так он его лично не знал, и знать не мог. Отец Тихон умер еще при прежнем епископе. А я-то у него в келейниках лет двадцать проходил. Он мне во всем доверял... Скажу вам начистоту, крутого нрава он был человек. Многим при жизни досадить успел. И гордыня у него была непомерная. Судите сами - захотел он, чтобы на всю епархию прославиться, подворье в Михайловске построить. А в это самое время у нас новый кафедральный собор заложили… да вы сами, поди, знаете – средств на его строительство не оказалось. А этот отец Тихон возьми, да скажи - мол, деньги на собор были, да сплыли. Потому что Владыка Гедеон и его люди их прикарманили и на них себе иномарок накупили. Не верите? Да я сам от него это слышал, своими ушами! От меня у него секретов не было… Как узнал о том Владыка Гедеон, сразу отобрал у него подворье. А его после этого инсульт хватил. Свезли его в больницу, там он и умер. Как говорится, смерть грешников люта12.
Отец Нафанаил покосился на господина Привалова, чтобы увидеть, какое впечатление произвел на него столь назидательный рассказ. Как видно, господин Привалов был потрясен услышанным. Потому что он вдруг изменился в лице и воскликнул:
-Коля, как ты мог? Ведь он всегда хвалил тебя. Он говорил мне, что из тебя получится настоящий монах. За что ты с ним так поступил, Коля?
И тут отец Нафанаил с ужасом понял, почему лицо господина Привалова казалось ему знакомым. Ведь это же Саша… тот самый Саша, которого он в свое время оболгал и предал. Саша был первым, с кем он так поступил. А игумен Тихон, спящий вечным сном под этим покосившимся крестом – последним.
Что ж, теперь понятно, зачем он явился в Наволоцкий монастырь. Чтобы насладиться унижением своего врага, вынужденного по приказу Владыки лебезить перед ним, изображая хлебосольного хозяина. Чтобы мучить его своей игрой в молчанку, Тоже мне, граф Монте-Кристо! Впрочем, это еще только полбеды. Наверняка завтра же он расскажет епископу Михаилу, кто довел до безвременной смерти игумена Тихона. А заодно – как поступил когда-то отец Нафанаил с ним самим. А ведь Владыка Михаил – его друг. Что он тогда сделает с отцом Нафанаилом?
В голове насмерть перепуганного отца Нафанаила вихрем проносились догадки на этот счет, одна ужаснее другой. И вдруг резкая, нестерпимая боль раскаленным ножом пронзила его мозг. Отец Нафанаил пошатнулся, вцепился руками в могильный крест игумена Тихона. Перед его глазами все плыло, окрашиваясь в кроваво-красные цвета заката. Нет, то было пламя, адское пламя, с неистовым ревом бушевавшее вокруг него. И, стоит ему выпустить из рук этот крест, как он рухнет в ад, где на коленях у сатаны, как на троне, восседает Иуда-предатель….
Он уже не видел, как к господину Привалову подошел секретарь с огромным букетом пурпурных роз, перевитым черной атласной лентой. Как тот молча возложил цветы на поросший травой могильный холмик и перекрестился. А потом быстро зашагал прочь. А секретарь господина Привалова, в очередной раз раскрыв свой портфель, положил на могилу, к ногам отца Нафанаила, пачку долларов. И произнес
-На памятник.
_________________
1Игумен Нафанаил – лицо вымышленное. Реальный прототип игумена Тихона похож на него лишь отдаленно.
2Трудник – человек, который работает в монастыре, как правило, бесплатно, и не входит в число братии..
3Рухольная (от слова – рухлядь) – монастырский вещевой склад.
4Перифраз цитаты из популярного в те годы фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
5Автор сам читал эту историю в рукописи. Текст ее можно найти в изданном в наше время сборнике «Лилии полевые». Это пересказ пьесы немецкого драматурга Х1Х века Фридриха Геббеля «Многострадальная Геновева» (Женевьева). В знаменитом романе болгарского классика Ивана Вазова «Под игом» есть красочное описание исполнения этой пьесы актерами-любителями.
6Ин 6, 37.
7Рясофор («малый постриг») – промежуточная степень между послушничеством и постригом в мантию (с произнесением монашеских обетов). Поэтому человека, над которым совершен постриг в рясофор, называется «рясофорным монахом» или «рясофорным послушником», или «иноком». По одежде инок отличается и от монаха, и от послушника.
8Пс. 103, 15.
9Евр. 11, 6.
10Аневризма – выпячивание в стенке сосуда, которое может внезапно прорваться и привести к кровотечению, а может не прорваться никогда. Поэтому при ее обнаружении нужно обратиться к врачу, чтобы решить, что с ней делать дальше.
11Иеродиакон, иеромонах – священнослужители в монашеском постриге.
12Пс.33, 21..
