Послал Господь в мир Красоту, чтобы поглядеть, узнают ли её люди. Кто узнает, тот, явно, Бога знает. Узнавшего Бог наградит, возьмёт к Себе в Рай погостить.
Вот идёт Красота между людей — прекрасная в простоте, тихая в кротости, не кичливая, не надменная. Одаривает всех вокруг, свет миру несёт, да только никто её не видит.
Прикоснулась она к птичке — птичка запела, прикоснулась к поэту — поэт заплакал, прикоснулась к дереву — оно зацвело, прикоснулась к страждущему — он утешился.
Вездесущая паутина...
Куда ни потянешься взглядом, всюду только пыль и паутина. Макар глядел сверху на унылую, серую пустыню и никак не мог определить место своего нахождения. Какая-то невидимая, недоступная взору и пониманию жизнь копошилась по ту сторону пыльного покрывала, от одного взгляда на которое душа тосковала.
«Там, наверное, вечные сумерки, — думал Макар. — А воздух? Чем дышит всё, что скрыто под душной паутиной?»
Он хотел приземлиться и отдохнуть, но не мог найти подходящего места. Даже островка чистой привычной природы не было видно. Поймав воздушный поток, он расправил крылья, чтобы расслабиться в полёте. То был излюбленный его трюк — отдаться потоку и плыть, плыть, плыть... Макар верил, что небо разумнее, чем он сам. В потоке воздуха проще отыскать путь, если не знаешь куда лететь.
«Нет, этого не может быть! Мне просто кажется… Дурной сон, который скоро кончится, и я проснусь. Всё кажется: друзья-враги, радость-горе, счастье-несчастье…». Мысли вращались в голове стихийным комом, с болью ударяясь о стенки черепа. В них не было стройности. В голове шумело. Единственное, что она ясно ощущала — нереальность происходящего.
Дже — это Джессика. Самая лучшая собака на свете. И самая красивая. И самая добрая. И самая любимая, конечно.
Родилась она от нечистопородной афганской борзой Машки, подброшенной во двор в щенячьем возрасте.
Кася сразу подружилась с Машкой, а потом — с её щенками. Как-то раз новорожденные щенята оказались под проливным дождём, и Кася долго стояла над ними с зонтиком: не могла уйти. Руки уставали, мерзли. Осенний дождь был холодным, и его капли казались ледяными продрогшей Касеньке. Но только истощив все силы, она решилась оставить зонт над щенками, а сама быстренько побежала домой. Благо, жила совсем рядом.
Мокрая, но счастливая, что щенки остались под защитой зонта, Кася рассказала взволнованной маме о том, где была, почему промокла насквозь и пришла без зонта.
Найденышей у Касеньки было много, все они становились спасёнышами. Потому мальчишки сразу решили, что щенка надо отдать Касе. Они выловили его из ледяной воды, за хвост: гуляли недалеко от пруда и услышали жалобный писк...
— Кто-то, наверное, хотел утопить его, — сказал Юрка, протягивая Касе мокрую собачонку. — Мы его из-подо льда вытащили.
На малыша было жалко смотреть: мокрый, продрогший. На улице зима всё-таки.
Щенок, завёрнутый в тряпки, глядел с вызовом. Он, хоть и мал, но уже побывал в схватке со смертью. И — победил в этой схватке!
— Так ты, значит, герой?! — прошептала Касенька и прижала щенка покрепче, чтобы согреть.
Простившись с ребятами, она прокралась в свою комнату и спрятала щенка. Только он, шалопай, никак не хотел сидеть тихо — всё время протестовал.
Перехватив маму по пути на кухню, Кася посвятила её в свою тайну.
— Что же делать? — озадачилась мама. — Папа, конечно, будет против...
В деревне ёжиков-неофитов каждый ёжик носит с собой палку на вырост: длинную-предлинную в сравнении с реальным ростом ёжика. Каждому новоприбывшему вручают её для того, чтобы ёжику легче было работать над собой, следить за своим ростом.
Ежи — народ колючий, это всем известно. Общение с ними всегда чревато мелким травматизмом. Но ежи-неофиты — народ особенный, если что не по ним, они ещё и палкой могут огреть. Так что в деревне ежей-неофитов туристам делать нечего. Но как в ней выжить самим ежам?
Правило первое. Всегда помни, что перед тобой ёж-неофит, а не просто ёж. Будь готов применить палку первым — при необходимости.
Правило второе. Помни, что палка тебе дана для самовоспитания, несмотря на то, что чаще ею пользуешься для самозащиты.
Человека видно по рукам. На них остаётся след от всего, что делает человек. Пишет ли он анонимки, кляузы или оды прекрасному — всё знают руки. Они — как ветви дерева, стремятся к солнцу человека. А солнце — у каждого своё.
Один всего себя отдал искусству (неважно, какому), и его руки верно служат высоким устремлениям своего господина. Другой — всецело отдан интригам, задача его рук всегда — грести под себя. Чем бы он ни занимался, руки его умеют только одно — ловить выгоды. Даже рукопожатие такого человека полно корысти.
Руки любящие — нежны, они — продолжение любящего сердца. Руки недоброго человека — равнодушны и жестки. Руки злого — порой злее его самого, и он развивается во зле, следуя за своими руками. Но и руки доброго человека ведут его вперед, развивая в добре.
Руки творческого человека жаждут творить, нетворческие — вытворять. Всякие гнусности — творчество рук нетворческих людей.
То, что светит, может погаснуть и перестать светить.
То, что греет, может перестать греть.
Всё, что есть, может перестать быть.
И только мёртвое останется мёртвым.
И только холодное останется холодным,
пока его не согреют.
Свет тоже бывает разным:
тёплым и холодным,
живым и мёртвым.
Мёртвым светом никого не согреешь,
а живой свет — всегда тёплый.
Мёртвый свет не живёт в сердце,
он — отражение чужого света.
Отражается то, что не проникает внутрь.
Вы только посмотрите на Ваську-муравья! Слона на себе носит! Такого огромного, что под ним Ваську и не видать. Если посмотрит непосвященный, увидит лишь слона, который плывёт по воздуху сам собой. Но так не бывает, сами собой слоны по воздуху не плавают. Стоит лишь внимательнее присмотреться, и тогда каждый легко убедится: слона несёт на себе муравей!
Зачем муравью слон? А кто ж знает... Васька, небось, тоже не скажет. Ясно одно: такое могло случиться с каждым. Ничего особенного!
Раньше Васька бегал по траве-мураве, как другие мураши — обычным муравьём казался. Только однажды упал на него слон. Прямо с неба упал! Васька поймал его и понёс. Зачем поймал? Так чтобы слон не раздавил его. Вы только представьте, что стало бы с Васькой, кабы слон упал с такой высоты на малюсенького муравья Ваську!
Сквозь тень,
сквозь боль,
сквозь быт —
пытаюсь быть.
Подари мне глоток красоты —
слишком грустно вблизи предзакатья.
Жизнь похожа порой на цветы
на чужом плохо скроенном платье.
Отразиться бы в зеркале грёз,
рассмотреть всё, что было и будет,
побродить средь подружек-берёз
по дорогам неведомых судеб.
Забытья непростая строка
заплутала в чужих предголосьях.
Ей неведома песня — пока,
не по голосу многоголосье.
На русском языке здесь
Цим запитанням, чисто «гороскопічним» на перший погляд, може задатися й християнин, якщо тільки міркуватиме він про древо, що всередині нас. Не думати про нього, мабуть, небезпечно і навіть злочинно.
Усередині кожного з нас росте і розвивається дерево. Воно неодмінно має розквітнути й дати плоди, причому, не обов'язково у свій природний час. Нерідко явити плід треба, незважаючи на терміни, — за вимогою долі й потреби ближнього, щоб не бути проклятим, як неплідна смоковниця.
Всередині одних людей проростає хресне Древо Життя, посаджене Спасителем, і плід його — Сам Христос в нас. В інших зростає юдине Древо Смерті, плодом якого колись став сам Юда, повісившись.
Насіння обох древ чекає на свій час всередині нас: яке з них почне живити людина своїми бажаннями, вчинками, думками, почуттями, усим життям своїм — і тим проростить?
Артёмка любил вишни, потому, когда начинался сезон, он частенько прогуливался по частному сектору. Деревья за забором он никогда не трогал, помня строжайший запрет мамы. Ещё в детские годы её потрясла история про мальчика, которого застрелил хозяин за горсть вишен, сорванных с его дерева.
Нет, Артёмка хоть и мал ещё, но чужого не тронет. Да и зачем лезть за забор, если достаточно деревьев растет на ничейной земле.
Сегодня у мамы плохое настроение. Она плакала с утра: деньги кончились.
— Как бы нам до зарплаты дотянуть, сына? — задумчиво спросила мама. — Хоть бы вишен где нарвать да вареников сделать. Хочешь вареников с вишнями?
Я не бегаю за словом,
и оно за мной не кружит.
Просто слово с сердцем дружит:
друг за другом они тужат.
Слово за слово цепляя,
ткань словесную слагаю —
песню сердцу, слову дом,
и живу с ним в доме том.
Если ночью мне не спится,
значит слово в дом стучится:
бесприютное, чужое
и, как все слова, родное.
Приютить его — несложно:
был бы дом. Сдружиться можно
с каждым словом, что родится.
Текст летит, как в небо птица.
Я — за текстом, текст — за мной:
развлекаемся игрой.
В хлеву души ютится Рождество
призывом в Божий храм преобразиться.
Христу-Младенцу будет нелегко
в душе воловьей Богом нарядиться.
Осёл и Вол, вспашите эту землю,
согрейте ниву жаждой и теплом!
Пусть Господу она отныне внемлет
и засевается Его Добром!
Господня Пашня пусть заколосится,
Его Посев пусть прорастёт в века,
пока Младенец радостно резвится
на материнских трепетных руках.
