Меня некому защитить,
меня некому научить,
меня некому обогреть,
меня некому накормить.
Я научилась защищаться,
прикрываясь светом солнца,
от тьмы и злобы.
Я научилась согреваться,
грея тех, кому холодней.
Меня питает Господь.
А любовь посылает в путь.
Странником я — нуждаюсь,
чтобы другие могли любить.
Пусть другие тоже научатся
согреваться, грея!
Но желающих — нет.
Господи, нет желающих!
Неужели зря
Ты послал меня в мир
страдать ради них?
Как же мне не светиться?
Как же мне не лучиться?
Пусть раздавленной птицей
жизнь в груди всё ж ютится.
Счастье струйкой кровавой
всё же брызжет — из раны,
брызжет мимо карманов.
Скоро проще я стану:
опечаленный остров —
сердце — выйдет из строя.
Жизнь окажется правой,
не сдаваясь без боя.
Ти чуєш тишу?
То лунає пісня —
в ній справжня радість
і любов найвища.
В тій тиші голоси злились
у єдність,
мов кольори
у чистий промінь світла.
Єднаючись в одне — вони окремі,
але в спільноті непомітні зовсім.
Веселку створить лишь їх роз’єднання.
1998
Гробы улыбались,
и скалились страсти гробами.
Я пятилась задом,
а козлища стукались лбами.
Стихия ярилась,
и не было жалости места.
История злилась,
сжимая кинжалы протестов.
Шипели иуды,
стирая штаны лилипутам.
И падали люди,
вверяя себя жалким плутам.
Гробы заикались
и грызли проказу зубами.
Козлы улыбались
и яростно бились рогами.
Такая или нет — какая разница?
Другой не будет,
не сумею быть другой.
Не потому, что не смогу отважиться,
а потому, что стала я собой.
Какою быть — не спрашивай!
Не спрашивай!
Не притвориться, не сыграть теперь.
Я приоткрыла тайну жизни страшную,
и затворила за собою дверь.
Мой гроб некрашеным стоял —
всегда некрашеным.
Что проку красить то, что не живёт?
Вернусь однажды я —
к тебе вернусь однажды я,
когда Господь пшеницу соберёт.
И снова рвут его платье —
рвут, как прежде,
не ведая, что творят.
Словно смысл их в том,
чтобы целое разрывать на части.
И что потом делать с этим рваньём?
Кому оно нужно?
Никому!
И всё-таки рвут, рвут целое,
словно получают радость от этого.
Кто не умеет сшивать лоскуты
и штопать дыры,
тот рвёт платье на лоскуты,
чтобы потом плакать над ним.
А что ещё остаётся тем,
кто плакать над собой не может?
Окончание. Сначала читайте:
«Быть человеком»
«Быть человеком II»
III
Вопрошание об истине, поиск истины создают в человеке человека. Но что есть истина? Этого страшного, заоблачно высокого слова люди избегают и даже боятся. Оно им кажется заумным, непонятным и бесполезным для жизни. Но «истина — это то, что есть на самом деле» (такое определение дал профессор богословия А. И. Осипов). Не то, что кажется, а то, что есть! Оказывается, увидеть мир и вещи такими, как они есть, не так уж просто, и наше представление об истине вовсе не тождественно истине. Мы давно потеряли себя среди своих мнимостей и чужих хитростей. Таковы и наши представления о правильном и нравственном...
Примером распространенных понятийных ошибок может служить шутка, которую я очень люблю и часто повторяю: «Эгоист — это тот, кто любит себя больше, чем меня». Изумительная фраза! Ирония её в том, что субъект такого высказывания видит точкой отсчета лишь себя, и потому не замечает, что сам является куда большим эгоистом, чем тот, о ком говорит. Более того — тот, другой, как мы понимаем, вовсе не эгоист, а обычный человек, который просто не позволяет поработить себя, завладеть собой как предметом. О, как часто мы обрушиваем свой «праведный гнев» на тех, кто не позволяет сесть себе на голову. И, по большому счёту, все наши добродетели похожи на эту борьбу корысти против эгоизма — в другом, но не в себе. Такова болезнь нашей заблудшей совести.
Продолжение. Начало «Быть человеком»
II
Сокровища души, нравственные ценности, идеалы... Мы их всё время недооцениваем. А ведь личность подобна детской пирамидке: мы надеваем разноцветные кружочки своих качеств и умений на стержень ценностей, которыми живёт душа. Иерархия ценностей — хребет личности.
Легко разрушить и поработить личность, если сломан её ценностный хребет. Такой, не вооруженный правильными ценностными критериями — идеалами — человек рассыпается на «детали», на «фрагменты». Он превращается в амёбоподобное существо, которым легко манипулировать. Он открыт любым влияниям и внушениям.
Человек — это не ответ. Человек — это вопрос.
П. Тиллих
I
Что это значит — быть человеком?
Не знаю, много ли найдётся сегодня людей, задающихся этим вопросом. Думаю, большинство озадачено лишь тем, как быть успешным, богатым, счастливым, любимым, знаменитым — «крутым» в общем. Как бы и не важно — кем, важнее — каким. Разумеется, преуспевающим и счастливым — потребителем! Слово «человек» как бы выпадает не только из словосочетания, но из зоны нашего внимания. Оно кажется вполне понятным и без размышлений: все мы — люди, и ничто человеческое нам не чуждо. И всё же, попробуем поразмышлять.
Что такое человек?
Каким надо быть, чтобы действительно быть человеком?
Знакомство началось со странного вопроса. Маленький человек, почти карлик, с угрюмым круглым лицом и щупленьким тельцем, спросил меня:
— Сколько стоит посмотреть на небо?
Мы сидели в парке на скамейке, вокруг нас всё кричало о покое и тишине. Рядом не было ни души. Я даже не заметил, как появился этот непонятный, странный субъект. Краем глаза взглянув на него, я снова уткнулся в газету, не желая тратить время на сумасшедшего.
И он больше не беспокоил меня, просто сидел тихонечко рядом. Спустя какое-то время я снова взглянул на него. Казалось, он окаменел, умер, только по его непропорционально большому круглому лицу текли живые слёзы. Я тоже застыл в изумлении.
Никто никому не нужен,
никто никому не важен.
Каждого бьёт каждый —
мы умираем дважды.
Трупами полон город.
Толпами правит голод.
Мир покидает жажда —
мир умирает дважды —
жажда любить по Богу.
Господи, что им проку?
Плачу над ними богом,
плачу над нами с Богом.
«Посмотри! Посмотри на меня!» — кричала Добродетель одного человека. Но мне хотелось отвернуться или хотя бы зажмуриться.
«Посмотри на меня!» — умоляло Горе другого. И я смотрела, чтобы утешить и обласкать его. Но Горе тут же срывало маску и оказывалось Тщеславием.
«Ну, посмотри же на меня!» — требовала Гордость третьего. И я бежала прочь, чтобы не видеть и не слышать.
«Посмотри на меня!» — взывало Страдание четвёртого. И я несмело поворачивала голову в его сторону, сострадая. И между нами являлась Милость, словно затем, чтобы удостоверить подлинность происходящего.
«Посмотри, посмотри на них! — просила Милость. — Они нуждаются в том, чтоб их увидели по-настоящему».
Есть у меня знакомая — немолодая одинокая женщина, которая не упускает случая оказаться в объятьях чужого мужа. Не мне судить её — я слишком хорошо знаю о её страданиях. Но я сострадаю её горю и потому хочу помочь ей и другим, подобным ей, выпутаться из нескончаемого кошмара. Мне больно даже помыслить о её половой жизни — так она страшна, бессмысленна и бесперспективна.
Когда-то мы с ней беседовали об этом, и я говорила, что позволить себе принять чужого мужа в качестве своего (пусть на время) — это значит отказать в ожидании тому, кто действительно может стать твоим, а это путь в никуда. Муж напрокат — не малая победа, а великое поражение, ибо лишает женщину морального права на семейное счастье — т. е. лишает её подлинной жажды единственного любимого (его и только его!). Уж не говоря о том, что на чужом горе, на присвоении чужого, своё счастье строить не годится.
Строчки с неба прилетели,
я подбросила их снова
в небо, к солнцу, к облакам.
Муза мне в ответ кидает
пару строк и ждёт смиренно —
слушает и мне внимает.
Я кидаю ввысь соцветье
слов и музыки — в букете.
Муза рада и в ответ
мне бросает свой букет.
Явление кота из ниоткуда —
простое чудо,
большое чудо!
Как будто бы ваш кот
пролез верблюдом
в иголье ушко
и пришел оттуда.
