Омилия

Летят крылатые слова за океан...
Серебряными нитями струится
И словно шаль на плечи хрупкие ложится
Разлука горькая из дальних стран.

Летят крылатые слова в небесный стан...
Открыты небеса – непостижимо!
Полжизни ветер оборвал... неуловимо
Несёт поток слова ко мне, за океан.

Летят крылатые слова за горизонт...
Когда-нибудь соединятся снова
Земля и Небо в ткань лазурного покрова,
Увидит сердце Слов сияющий восход.

«Омилии» — Международному
клубу православных литераторов

Была песчинкой. Проходило время,
И дули ветры разные в судьбе.
Почуяв Вечность, превратилась в кремень,
Но, что есть просто кремень, сам в себе?

Искала кремень, в скорби зубы стиснув,
Терпела язвы, прогоняла желчь,
Чтоб высечь вместе дружескую искру,
Огонь «агапы» творческой возжечь.

Кто ищет с верой, тот всегда обрящет.
Кремне́й я разом много обрела.
Я высекаю, я ищу искрящих,
Я ощущаю снова два крыла!

…Пришел я домой после работы, а мама мне докладывает.

— Тебе Эка звонила, просила зайти.

Эка — это моя соседка — студентка с первого этажа, на моих глазах выросла. Я у них там не гость, а «свой человек». Впрочем, у Наны, матери Эки, таких «своих людей» выше крыши — весь день их двери хлопают, впуская и выпуская новые партии посетителей. Но об этом потом, тем более, что Нана стоит того, чтоб ее здесь описать.

Идеализировать не буду,
Рассуждать – виновен или нет.
Разделились Кифа и Иуда,
Разделилось всё на тьму и свет.

Царь, царица, дети, Боткин, челядь,
Исповедь, Юровский, пистолет…
Чем трагизм этих дней измерить,
Коль мерил таких на свете нет?

Фотографий старых что скупее:
Царь с лопатой, бритые княжны…
Вновь «Распни!» горланят иудеи,
И цари Пилату не нужны.

     Тихо, спокойно, порой даже скучновато, но всё-таки надёжно - чувствовать себя в оболочке. Предполагаю, что привычка эта прочно вросла в бессознательное, когда маленький человечек, пребывая в утробе матери, был защищён со всех сторон от внешнего мира.

Котик Мурзик, кошка Фуся,
С ними Ася, Кнопа, Туся
Утром рано по малинку
Топают лесной тропинкой.

Громче всех резвится Фуся,
Звонче всех смеётся Туся,
Мурзик рвёт цветы ромашки
Для подружки – кошки Аськи.

Поднимаюсь по ступеням в Небо –
Очень труден и тернист мой путь.
Два крыла Создатель сделал мне бы –
Так опасно в пропасть соскользнуть.

Но не ангел я, не вестник Божий –
От Адама грешный человек.
Да итог стараний так ничтожен,
Что идти мне к финишу весь век.

Шаг, другой – я на ступени первой.
Шаг неверный – и на старт опять.
Сил уж нет, и на пределе – нервы:
Все "вершины" снова покорять!

Нелегко дается восхожденье.
В горний мир дорога тяжела.
Дай, Создатель, веру и терпенье –
Два надежных и больших крыла.
 

В печалях -
               тонкая наука:
пройти и душу уберечь.
За шагом шаг,
               терзаясь мукой...
...Смолоть в муку,  
              чтоб хлеб испечь...

Терпи, душа,
              терпи, смиряйся,
прозрачней, тоньше становясь,
узором светлым вышивайся
в Пасхально-радужную вязь.

Крепчает нить...
Сложней коленца
           и выше трели соловья...
Хватаюсь за своё крылечко,
вздыхаю, дух переводя.

Держусь, не падаю...
Вопросы!!
Как снегом, душу замело.
Едва расчистила заносы -
    сложнее, больше, как на зло.

Стою в какой-то круговерти,
не отвечаю и молчу.
Храни, Господь! Прости беспечность
и умудри меня, - прошу.

Хатуна так активно склоняла меня «хотя бы дойти до церкви и посидеть в тишине», что я клюнул на это дело и дошел до своей любимой Богословской. Только с тишиной вышла осечка. И вот почему.

Начну с того, какая картина предстала моему грешному взору при входе.

В церковном дворике было многолюдно. Основная часть прихожан, не дожидаясь конца Причастия, вышла во двор проветриться. Оно и понятно, в церкви от духоты плавятся свечи, а во дворе, хоть и 36 градусов, все ж легкое колебание воздуха.

Посёлку Буды

Не насмотрюсь, поля родные,
На разноцветье ваших трав,
На ваши линии простые,
На ваш покорный, тихий нрав.

И не наслушаюсь деревьев,
Что тянут руки в небеса,
И, знаю, боль мою согреют,
Заставив верить в чудеса.

Не надышусь прозрачной манной,
Что дарит родина моя,
И синью той, что утром ранним
Струится песней соловья!

Рождалось слово,
слово было болью.
Вся жизнь болела —
жизнь была гангреной.

Я умирала вновь,
давилась солью,
и возрождалась
через боль из тлена.

Отбросив жизнь,
спилив её, как ветку,
я умолкала,
но росла, как прежде,

и прорастала
листьями надежды,
цветами жажды —
снова в жизни клетку...

Посвящается Светлане Анатольевне
Коппел-Ковтун, создателю Международного клуба
православных литераторов «Омилия»

Какой простор для вдохновенья!
Ведь рядом Искры благодать!
Как не сложить стихотворенье,
Когда так хочется писать.

Моя любовь – любовь в народе,
К семье Омильевой моей,
Моей земле в любой погоде.
Отдам я сердце только ей.

Живи, люби и наслаждайся,
Цени от жизни каждый миг,
И быть полезным постарайся,
Кто к жизни праздной не привык.

Из Искры возгорится Пламя!
И только так хотим мы жить.
Мы будем петь не умолкая,
И Богу одному служить.

Камни… серые камни…
Далёко Пастух.
Каменно, сердце каменно –
пустыни дух.

Вешний, весёло-песенный,
где ты, апрель, есть?
Ныне – зелёно-плесенна
на сердце прель-лесть.

Шёпотом, тихим шёпотом
ласкался слух.
Шёлком шуршал, шёлком;
                           потом
зашипел дух.

Óбнял, обвил обманом:
душа – кроль.
Ей бы – Небесной манны,
Агнца бы Кровь.

Скрылись, за серым скрылись,
о, Небеса!
Крылья, связаны крылья…
Ночь – на часах.

Мед на столе прозрачный, словно янтарь,
А за окном кружат, падают листья.
Что-то в душе скорбит. Может, печаль?
Или виною дождь с тонкою кистью?

Грустный художник дождь пишет пейзаж,
В лужах дрожат, застыв, синие тучи.
Капли в стекло моё громко стучат,
Выглянул из-за туч солнечный лучик.

Всё – умолкает дождь, я заварила чай,
Пару минут ещё мне бы украсть для Бога .
Что приготовить в пост, буду потом решать,
Ну а пока -  пью чай  с жидким янтарным мёдом…

В эту субботу я исполнял роль вьючного осла. Мать дала список и отправила меня на Навтлугский базар отовариваться. Обвесился пакетами и присел у входа все это упаковать поудобней.

Слышу, под ухом кто-то смачно матюкается и выдает следующее.

— ...Я на эти арбузы смотреть не могу. Из-за них виноградник своими руками вырубил. Какие теперь цены на вино? Смех и только. Эх, Шах-Аббас не смог виноградники уничтожить, а тут я сам... Тьфуй, кто я после этого?...

Широкая душа небесной дланью
Щедротами наполнит дольний мир,
Не потревожит зря своей печалью,
Но пригласит в печали на свой пир.

Она спешит возрадоваться в Боге
И подарить сокровища свои.
Проста, истерзана, в потёртой то̀ге*
Идёт туда, где тонут корабли.

Она не прячет глаз от пепелища
И не горит в неистовом огне,
Душа живая в жажде Бога ищет -
Живёт и забывает о себе...

Ждёт Америка «мессию»,
Катится Европа вниз…
Не хочу жить без России –
Не к чему такая жизнь.
Волки ждут разрухи полной,
Чтобы «в штат» Отчизну взять.
Атлантические волны –
Им Россию не объять,
Не понять, что тут – живое,

- Боже! Это больше невозможно терпеть! – Лиза опять проснулась среди ночи от нестерпимого зуда. Тыльная сторона ладоней покрылась множеством зудящих пузырьков. Проклятая экзема! Откуда она только взялась, и ничего не помогает от этой напасти!

Каких только врачей не посетила Елизавета, каких только справочников по народной медицине не перечитала! И травы, и всевозможные чистки организма, и диеты – всё было тщетно. Уже третий год продолжались муки. И если бы это была просто какая-нибудь внутренняя болезнь, невидимая глазом, ещё полбеды. Молодая женщина испытывала настоящие душевные страдания, когда в тёплое время года приходилось обнажать руки, быть на виду у коллег по работе, просто ходить за покупками на рынок и в магазины. Лиза постоянно ловила косые взгляды людей. Ведь не будешь кричать всем, что ты не заразная, не прокажённая.

Болезнь наступила после принятия таинства Крещения в православной церкви. Конечно, экзема появилась не сразу. Прошёл год или полтора, и вместо ожидаемого Лизой  благоденствия, как обещали бабушки-соседки, всё стало ещё хуже. Особенно со здоровьем. Елизавета посетила все ближайшие монастыри, молилась святым угодникам, каялась и причащалась, но, увы!

… У меня нет слов! Такое впечатление, будто кто-то мне меня самого со стороны показывает. Точнее, таких типов подставляет.

Пошел я сегодня на вызов. Открыл мне мальчишка лет 10. Только порог перешагнул, а из-за закрытой двери прямо в уши чей-то скандалето.

Истерический женский голос верещал по-русски.

— Я всегда знала, что ты беспросветный идиот! Каким был, таким и остался… О единственном сыне не думает. Дальше своего компьютера мозги не фурычат….