Омилия

Учебный год остался, наконец, позади. В первый же день каникул Сережа Кириллов поехал к бабушке в деревню. Автобус переваливался на ухабах. За окном сочно зеленели деревья. В дорожной сумке Сережа вез подарки: бабушке — новую книгу, а деду — набор крючков для рыбалки.
— Чувствуешь, какой воздух? — первым делом сказал дед, встречая Сережу на остановке.— Лучше любого курорта.
Отдохнув с дороги, мальчик решил сходить в гости к своим давним знакомым — отцу Николаю, настоятелю местной церкви, и его дочери Ане. Но так как без приглашения приходить в гости было невежливо, Сережа направился в храм в надежде повстречать их там.

Вопрошу у смятенного сердца:
Подскажи, где же правильней путь –
Лишь молитвой, надеждой согреться,
Или шею злодеям свернуть?

Но не слышу ответа – покрыла
Мое сердце короста страстей,
И умом скудным мне не по силам
Вникнуть в суть стольких разных идей.

И тут глас хлада тонка так нежно,
Лишь коснувшись души, охладил
Рассуждений былую мятежность,
Помышлений сомнительных пыл.

ВозложИм упованье на Бога,
От Него будем ждать вразумленья,
Бог укажет России дорогу
(Может быть, чрез Голгофу) к спасенью.

Стихотворение родилось под впечатлением дискуссии о том, что важнее для спасения России – только лишь молиться, или действовать более радикально. 

   1
Перелить бы злато-серебро
Не в монеты звонкие — в Добро!

   2
Живя в миру гордынном и недужном,
Не спорь о деле, для тебя не нужном.

   3
Коль не сеешь среди юных дней,
Соберёшь ли в старости своей?

   4
Ничего нет возвышенней братства:
Не меняйте друзей на богатства!  

Время имеет одну особенность – слой за слоем, словно пылью, оно покрывает забвением уходящие в прошлое события. В четырнадцатом веке люди построили неподалеку от Днепра казацкую крепость. Здесь они жили, молились, отстаивали свои рубежи. Возвели Богородичный храм, который стал для многих оплотом веры, надежды, спасения. Здесь протекал святой источник. Сюда с Ближнего Востока казаки привезли крест с вмонтированной в него частицей Животворящего Древа. Была великая святыня подарена казакам или захвачена в бою и куда потом исчезла, неизвестно. Упоминание о ней имеется в научных трудах знаменитого исследователя и краеведа академика Д. И. Яворницкого. Городок под названием Самарь стал тогда форпостом всего Приднепровья. В нем, кроме казаков, жили рыбаки и охотники, здесь швартовались корабли из разных стран. Будущий Екатеринослав начинался именно отсюда. Это были его северные врата. Потом пришла беда – чума, смерть. Те, кто остался жив, переселились в другие места. Настали тишина, забвение. Шли годы, века…

Они всё знают наперёд,
Не всякий против них отважится
Восстать, как старый Дон Кихот,
По крайней мере, им так кажется.

И появились неспроста,
Их каждый век рождает заново.
Они – противники Христа,
Проклятие колена данова.

Для них мы все – не больше мух,
Что не живут, а дурью маются.
Торопит время злой пастух,
А солнце буддой улыбается…
2011

Я устала бродить по свету,
Мне дороже теперь - покой,
Но я помню прохладное лето,
Помню, Храм стоял над рекой.

И была я тогда девчонкой,
Гордо мерила жизнь свою,
Все мечтала, на кинопленке,
На весь мир о себе спою.

Обманули меня дороги,
Кинопленка сгорела та,
Но все чаще мне снится строгий
Лик, смотрящий на нас с Креста.

И все чаще, совсем живая,
Богородица там стоит,
И с деревьев листы слетают,
А душа о любви молчит.

И молитва Пречистой льется,
За заблудших, таких, как я,
И над Храмом, опять проснется,
Небо звездное, все в огнях.

Я устала бродить по свету,
Мне найти бы теперь покой.
Ищет сердце в любви ответы,
Богородица, нас покрой!
 

Всегда, то же ощущение: времени, наполненного вечностью, полноты, тайной радости. Из дневников Александра Шмемана

Время останавливается в храме,
Где по полу движутся лучи.
То застынут на оконной раме,
То теплом согреют кирпичи.

А над кирпичами образ Божий
Оживет и смотрит на тебя.
И через Него весь мир любя,
Ты замрешь от благодатной дрожи.

Время останавливается в храме
И дрожит на кончиках свечей.
И перед тобой в небесной раме
Божий мир в сиянии лучей!

21 августа 2011 года
 

Тосковала душа моя, Господи, по Твоим садам.
В покаянии билась рыбою о февральский лед.
Я теряла Тебя, Господи, как Адам.
Находила в Тебе блаженство, как полет.

Я искала Тебя, Господи, и звала!
Ты смотрел на меня радостью из людей.
И когда я уставшая, не спала,
То услышала белых Твоих лебедей.

Я рубашки соткала им из травы
То, что кожа в ожогах – не беда.
И порой было больно – от молвы.
Но лечила меня - Твоя вода.

Ты вернул мне упавшей, два крыла.
Я искала Тебя, Господи! Я нашла…

21 августа 2011
 

Мы отвыкли от раскаленности,
Мы отвыкли от чувства любви.

От сияющей оголенности.
От кипения счастья в крови.

Мы отвыкли от справедливости,
И привыкли к оковам во всем.
Холодеем от совестливости,
Если стоп-кран случайно сорвем.

Мы привыкли к загаженным улицам,
Мы привыкли к лютым ветрам.
Как всегда мы немного сутулимся,
И пьем кофе мечты по утрам.

А за окнами шумная улица,
И сияет лучей селенит.
Пробужденное солнце зажмурится,
  Когда сердце твое зазвенит

От сияющей оголенности,
От кипения счастья в крови!

Мы отвыкли от раскаленности,
Мы отвыкли от чувства любви.

август 2011  

С восьмого этажа, в окне квартиры –
Такой неповторимый кругозор.
Ты возвышаешься, как повелитель мира,
Взирая на раскинутый простор.
Ты видишь склон лесистый террикона,
И линии барачные домов…
Посёлок до безумия знакомый,
Где юность пронеслась крылатым сном.
Открыта стадиона панорама,
Цветёт гледичий и робиний рать…

Лишь купол созидаемого храма
Умеешь ты в упор не замечать.

Она была восхитительна! Заходящее солнце золотило ее соломенного цвета волосы, стянутые на затылке в тугой узел, а родимое пятно на подбородке, как и пятнадцать лет назад, придавало ее лицу неизъяснимую прелесть.
─ Лора?..
─ И-илья!
Чуткий румянец вспыхнул на ее щеках и, словно розовые чернила на белой промокательной бумаге, расплылся по всему лицу. Грудь ее высоко вздымалась ─ то ли от волнения, то ли от быстрой ходьбы. На виске беспомощно-радостно билась синяя жилка. Эта милая синяя жилка!
─ Надо же, встретились, ─ тихо произнесла она, и ее печальные голубые глаза оживились и заискрились волнительным звездопадом того далекого выпускного школьного вечера.
Обручального кольца у нее не было, зато был ребенок ─ светленький мальчик лет десяти. Она хотела поставить на асфальт перрона тяжелый чемодан; уже столпились в ее голове многие невысказанные слова, готовые сорваться с губ, но мальчик нетерпеливо потянул мать за руку:
─ Мама, мы опоздаем. Уже минутка осталась!
─ Ой, Илья, ─ спохватилась она, ─ поезд вот-вот тронется. Как жаль!.. А березка возле нашего озера такая взрослая стала!..

Царь Ирод, когда в Вифлееме
Родился Спаситель и Царь,
Подумал: «Пройдет еще время,
Лишусь чрез Него я венца!» 

Четырнадцать тысяч младенцев
Он Молоху* в жертву принес –
Убить приказал их злодейски,
Решив: среди них есть Христос.

А ныне — уже миллионы
Казнят неповинных детей,
Безмолвные крики** и стоны
Не трогают душ палачей.

Спрятаться, но нет таких углов,
Чем темнее ночь, тем крепче муки.
От прощальных, выстраданных слов
На мгновенье опустились руки.

Правильно, всё правильно. Признать
Правоту любви неповторимой.
И молчать, беспомощно молчать
Вместе с фотографией любимой.
2011

В последнее время как-то уж со всех сторон, как-то уж от слишком многих православных христиан слышу, что им надоела церковная действительность.

И «надоело» — это очень мягкое слово. В частных разговорах используются гораздо более жёсткие выражения.

Православным работникам разного рода надоело делать своё бессмысленное и чаще всего чисто мирское дело на той или иной церковной должности. Священникам смертельно надоело служить молебны-записки-панихиды-всенощные-парастасы и более чем надоело играть с начальством нескончаемую игру «в церковь». Монахам стала нестерпимой жизнь в современных монастырях, где они по большей части — на положении крепостных, где постоянная стройка, а теперь ещё и миссионерство. Мирян воротит от бесконечных вопросов «а как поститься в наступивший пост?», от всяких запретов типа «нельзя яблоки есть!», от правил и служб, от надутой и отвратительной болтовни, которую несут разные батюшки с таким видом, будто они — обладатели истины в конечной инстанции. И это уже не спишешь на «сам дурак», на «гордость» и «несмирение». Слишком массовым стало то, что церковность крайне утомляет церковных людей.

Открыл я томик стихов.
Увы, не смог дочитать:
Среди затейливых слов
Душа взялась унывать.

Там сбился логики след,
И вряд ли ясность найдём.
О чём ты пишешь, поэт?
О чём-то очень своём?

Над этой псевдострокой
Рыдал бы Пушкин, скорбя.
Читатель мой дорогой,
Мне стало жалко тебя.

Модерна тонок каприз,
Где ритма с рифмой не ждут.
Ругали соцреализм?
В ответ – изящный абсурд.

5.09.2010 г.
 

Мать Конкордия шла домой под накрапывающим дождем, немного раздосадованная. Все ее раздражало в отце Василии, новом настоятеле. И возраст, а отцу Василию было немного за тридцать, и внешний вид, аккуратная маленькая бородка и коротко стриженные волосы резко контрастировали с обликом прежнего настоятеля, игумена Хрисанфа, а главное — заносчивость молодого священника.
Едва успев приехать, стал «наводить беспорядки», как сама для себя определила монахиня. Клирос, которым заведовала мать Конкордия, впрочем, не претерпел серьезных изменений, и служба не стала короче, батюшка подробно расспросил, как при прежнем священнике совершалось богослужение, и сказал, что менять ничего не намерен.

Но в остальном… в остальном все было переменено-переиначено донельзя как. Завезены книги («ну кому их читать на нашем приходе» — рассуждала псаломщица), несколько новых икон (уж «Прибавление ума» и «Остробрамская» точно не нужны) лежат на новых, сколоченных на местной пилораме аналоях.

Отблеском рая небесного
Стал на земле Божий храм,
Сердце внимает божественным
Струнам – Давида псалмам.

Дорого все мне – прекрасные
Строгие лики святых,
Звуки молитв сладкогласные,
Свечек тепло восковых.

В сердце, как в дверь затворенную
Кротко стучит благодать –
Душу мою прокаженную
К жизни святой возрождать.

Из беззаконий пучины,
Бездны греховных страстей,
Вырваться мне б до кончины
Жизни безумной моей.

В реку безводно-пустынную
Воду живую бы влить,
В струпьях рабу неключимому
Имя Господне хвалить.

Мир, тишина, благолепие,
Мягкий лампадочек свет…
Где-то мелькают столетия,
Здесь – будто времени нет.

Кажется жизнь бесконечностью
Здесь, а порою – мгновением,
Время не властно над вечностью,
Смерти конец - в Воскресении. 

К новоселам пришли гости ─ муж и жена, бывшие одноклассники. Мужчина, доктор наук, стал «разговаривать» с двухлетним сыном хозяев новой квартиры:
─ Значит, ты переехал из одного климата в другой… Уже прошел адаптацию, акклиматизировался?
Ничего не понимающий мальчуган обнял за колени мать и сказал:
─ А это ─ моя мама!
«Прозревший» гость привлек за плечи к себе супругу и произнес в тон малышу:
─ А это ─ моя жена!
Ребенок повеселел, улыбнулся и сказал с облегчением:
─ Вот и ПОНАкомились…
 

Ты сказала: "Там, за морем,
ждет тебя иной причал
среди острых гребней скал..."
Со своим великим горем
я в тебе его искал...

Ты сказала: "В этих скалах
нет ни боли, и ни зла,
там тебя любовь ждала,
ту, что я всегда искала,
но найдя, не сберегла..."

Видно, дарит нам усталым,
жизнь пространство всех дорог,
я ведь тоже шел, как мог,
позади - уже не мало,
только близок ли порог?

Все ищу и вновь надеюсь,
что волос твоих копна,
вновь коснется и меня,
и я снова отогреюсь
у любви твоей огня...

Только ты все так же ищешь,
в море синем корабли,
и за скалами, вдали,
я опять, почти как нищий,
все кричу, молюсь: "Внемли!"