ТЕЛЕФОН
Как бывает нелегко,
Если мама далеко,
Помогает телефон,
Приближает маму он.
Скажет мамочка: «Алло!»
Станет на душе светло,
И отвечу громко я:
«Мама, я люблю тебя!»
ТЕЛЕФОН
Как бывает нелегко,
Если мама далеко,
Помогает телефон,
Приближает маму он.
Скажет мамочка: «Алло!»
Станет на душе светло,
И отвечу громко я:
«Мама, я люблю тебя!»
Літстудія «Перехрестя», що при НСПУ, ще досить молода. Вона практикує виїзні зустрічі «перехресників» з колективами інших відомих літературних студій та об’єднань, «чаювання» в бібліотеці, відвідування фестивалів та «поетичних дуелей» з іншими літоб’єднаннями. Увійти до її кола може кожен, якщо він є творчою особистістю, зберігає молодість душі і схильність до копіткої праці над собою. Керівник «Перехрестя» — Вікторія Осташ. За фахом вона літредактор, кандидат філологічних наук, викладач КНУ театру, кіно і телебачення імені І.К.
Я себя, не жалея, раздам,
Об одном, лишь, заметить посмею:
Не судите меня по стихам,
Я живу, как могу и умею.
Мой герой здесь не прячет лица
И стихами «капусту не рубит».
Он идёт по судьбе до конца,
Потому что мечтает и любит!
2011
Меня несколько раз вызывали написать мои литературные воспоминания. Не знаю, напишу ли, да и память слаба. Да и грустно вспоминать; я вообще не люблю вспоминать. Но некоторые эпизоды моего литературного поприща мне поневоле представляются с чрезвычайною отчетливостью, несмотря на слабую память. Вот, например, один анекдот.
Раз весной поутру я зашел к покойному Егору Петровичу Ковалевскому. Ему очень нравился мой роман «Преступление и наказание», появившийся тогда в «Русском вестнике». Он с жаром хвалил его и передал мне один драгоценный для меня отзыв одного лица, имени которого не могу выставить. Тем временем в комнату вошли один за другим два издателя двух журналов. Один из этих журналов приобрел впоследствии небывалое доселе ни у одного из наших ежемесячных изданий число подписчиков, но тогда только лишь начинался.
Сегодня пришла очень важная гостья.
Не знаю сама, как ее удалось мне
К себе заманить, и не в праздник, а в будни.
Но если уж здесь, от нее не убудет,
Коли попрошу навещать, да почаще.
Чтоб чай и без сахара стал меда слаще.
Чтоб в хрупком тюльпане не горечь пилюли -
Нектар слегка терпкого Киндзмараули.
Сударыня Радость - любви вдохновенье,
Спасибо за чудное встречи мгновенье!
Из непрочитанных стихов такое выпало начало,
Такие выпали листы из голубого забытья,
И выпал снег из тишины. И только пленная звучала
Твоя стоокая печаль, печаль, печаль твоя.
Прадавней памяти стекло задымлено. И слез не хватит
Оплакать город беглецов и погорельцев стан.
И снова колесницы мчат, и кольца огненные катят,
Стозвонной мукой жгут уста, безмолвные уста.
Такие выпали слова из непропетого сиротства.
Но праотеческая длань по букве книгу воскресит.
Кувшин, протянутый Ревеккой, знает глубину колодца, –
Так сердце, ведавшее сто снегов, горит, горит.
Жизнь четырехлетней Ани начиналась в вонючем и грязном подвале заброшенного дома. Она жила там вместе с мамой-алкоголичкой. Мама иногда исчезала по каким-то своим делам на неделю, а то и больше, и девочка оставалась одна. Удивительно, как ее не загрызли крысы или бродячие собаки, как она не умерла от стужи и голода. Когда малышку обнаружили и определили в больницу, у нее была тяжелая дистрофия и личико, сморщенное, как у старушки. Девочка почти не умела разговаривать, не знала, что такое тарелка и ложка. Когда позже в приюте ей случалось проходить через кухню, она на ходу хватала из стоявших там мешков муку и крупу и торопливо, горстями запихивала в рот…
Сейчас Ане девять лет. У нее живое светлое личико ребенка из благополучной семьи, большие сияющие глаза, правильная речь. Любая мама гордилась бы такой дочкой: красавица, непринужденно вежлива в общении, учится только на «отлично», рисует прекрасно, хорошо поет, прилично для ее возраста говорит по-английски. Как-то в приют гости из американского православного монастыря приезжали, так Аня и другие дети через несколько дней вполне свободно с ними общались. Даже песню на английском языке выучили и пели ее вместе перед расставанием…
Необъяснимо, ниоткуда,
Когда устав от скукоты
Обычных дней, желалось чуда,
Февральским чудом стала – ты!
С последним, может, снегопадом,
Что скрыл дороги, город, лес,
Твой образ был со мною рядом,
А говорили – нет чудес…
Хотелось выбежать из дома,
Скорее, не смотря назад,
С тобой. Кружиться до истомы,
Под белый этот снегопад…
И чтобы мне тут ни твердили:
Неисправимый, мол, чудак,
Я видел, как глаза любили,
Неповторимо, просто так…
2011
Луч снимает с неба ночи бремя,
Птицы вновь заводят разговор.
В дом крадется, чтоб похитить время,
Суета - коварный, дерзкий вор.
Встали утром и не помолились,
Собрались поспешно и ушли.
С ангельскою музыкой простились,
Чтобы слушать громкий шум земли.
Ум и сердце мы не освящали
Мыслями о вечной красоте,
Целый день наш разум посещали
Помыслы о злате и еде.
Много слов ненужных говорили,
Гневались на ближних без причин,
Мимо нищих молча проходили,
Безразличьем души омрачив.
Незаметно вечер задымился
Редкими кострами наших грез,
И усталый взор остановился
На дрожащих листиках берез.
Ветер пробежал по струнам скрипки,
Заиграл мелодию любви.
Птицы с радостным, победным криком
Суету из дома унесли.
19.10.2011 г.
- Привет, с праздником!
- С праздником…
- Ну не беги ты, я не кусаюсь. Ты, вот я вижу, из храма – в платочке и юбке. Я тоже в храм хожу...
- Хорошо...
- Ничего, что я на ты?
- А мы знакомы?
- Уже да, я – Дмитрий.
- Дмитрий-воин?
- Воин!
- Света.
- Наверное, преподобная?
- Нет, мученица.
- Давай сумку донесу. Да не бойся... Вот… молодец… Что там у тебя?
- Овощи. Я на рынок ходила. Кабачков брату купила.
- У тебя брат есть?
- Да, старший
- (задумчиво) аааа.
- Сережей зовут.
- Ладно! А у меня нет никого.
- Жалко.
- Почему жалко? По-моему – ничего.
Некоторое время идут молча.
Он прожил 37 лет. Большую часть своей короткой жизни был нищим, голодным, замерзающим бродягой. Из Франции пешком и без денег уходил в Италию, Германию, Бельгию. Перешёл через снежные Альпы. А умирая, просил сестру только об одном: купить ему билет в Эфиопию.
Стихи, которые он написал в возрасте с 15 до 19 лет, спровоцировали появление символизма и отчасти футуризма. Жар юности заставлял его бежать, искать, создавать и разрушать с немыслимой стремительностью. Он схватил парящую в облаках поэзию романтизма за шкирку. Стащил с неё тесный корсет рифм и размеров. Вымазал её пеплом земли, а затем… в 17 лет Рембо поставил себе задачу стать
ЧАЙНИК
Чайник,
чайник,
Чашек
начальник,
Поскорее
наливай
Ароматный
сладкий чай!
ЛОЖКА, ВИЛКА, НОЖ
Кашу, суп
едим мы ложкой,
Вилкой
кушаем картошку.
А когда мы
подрастем,
Будем кушать
и с ножом!
КАСТРЮЛЯ
- На кухне я – главнее всех, -
Кастрюля проворчала,
- Любого кушанья успех
Берет с меня начало.
Никак не может без меня
Ни суп, ни плов свариться,
Сготовлю каши на три дня
И вскипячу водицы.
— Кто это проснулся? Солнышко наше ясное! Глазки светлые открылись! Золотце наше дорогое! Девочка моя нежная! —
Я слышу голос, который завораживает своей теплотой, окутывает волшебной нежностью. Я слышу и даю понять, что хочу находиться под покрывалом этого чудного переплетения слов всегда, поэтому громко и настойчиво заявляю:
— Уа…,Уа… Уа…!!!
— С добрым утром солнышко наше родное! С добрым утром глазки наши светлые! Вот и настал день, когда мы все вместе. Посмотри как красиво вокруг, какое яркое доброе солнышко нам светит!
Я ощущаю всем своим тельцем тепло исходящее от рук, пеленающих меня. Я жмурю свои глазки от добрых веселых лучиков, летящих из наполненных счастьем твоих глаз. Я млею от доброты окружающей меня. Я хочу, чтобы так было всегда, и поэтому ещё громче говорю об этом:
— Уа…,Уа… Уа…!!!
Роман «Ощущение конца» (The Sense of an Ending) знаменитого британского писателя Джулиана Барнса (Julian Barnes) получил Букеровскую премию за 2011 год.
Книги Барнса трижды попадали в
«Ощущение конца» рассказывает о судьбах четверых школьных друзей, клянущихся в вечной дружбе, теряющихся по жизни и снова встречающихся. В центре сюжета один из друзей — Тони Уэбстер, на определенном жизненном этапе начинающий рефлексировать по поводу прошлого. Британские критики называют роман и драмой и психологическим триллером.
«Дух дышит, где хочет…» (Ев. от Иоанна 3, 8)
Откуда ты веешь, не скованный временем,
И чаще — порою ночной?
Ни адреса нету, без роду и племени,
Нездешний и всё же родной!
Незримо коснёшься — душа снова белая,
Как вишня в апреле цветёт.
Оставишь на время, ошибок наделаю,
И сердце не сердце, а лёд.
И так год за годом: от лета до осени,
Сквозь зиму и вновь по весне,
Рассветами, днями, ночами несносными,
Рождается небо во мне!
2009–11
Протоиерей Михаил, настоятель одного из многочисленных Никольских храмов столицы, медленно, но верно продвигался к выходу из церкви, мимоходом благословляя прихожан и прихожанок и на ходу беседуя с ними. Вернее, вполуха слушая вопросы, которые они ему задавали, и вполголоса изрекая в ответ: «терпи», «молись», «смиряйся». На основании своего многолетнего духовного опыта отец протоиерей давно уже сделал вывод, что пресловутые «словесные овцы» не намного умнее овец бессловесных. Ведь вопросы, которыми они с завидным постоянством донимают священников, до крайности однотипны. Проще говоря, их всего два. А именно: «как правильно?» и «что делать, если?» Как правильно поститься, как правильно молиться, как правильно повесить дома иконы, как правильно вкушать просфору и святую воду, что делать, если…
Такое впечатление, что все люди во всем мире из окон своих квартир, машин, офисов видят однообразную, одинаковую картину. Дождь. Непрерывный струящийся поток влаги, который выливается из однотонного неба. Серый цвет овладел всей Вселенной. Красные, белые или других цветов машины не вносят в пейзаж дороги разнообразия, радующего глаз. На фоне общей серости, забрызганные грязью, они превратились в грязно — красные, грязно — жёлтые. Несутся, разбрызгивая омерзительные, смешанные с машинным маслом и песком, брызги. Окна домов, припудренные в сухую погоду пылью, покрылись серыми ручейками, стекающими по стёклам и оставляющими после себя неприглядные узоры.
С отцом Симеоном мы познакомились три года назад, в октябре на Аляске. Он только приехал из Платины в Михайловский Скит, я только приехала на остров св. Нила из России. Лучистые глаза из-под очков, абсолютно белая седая борода и словно дыхание юности во взгляде, в жестах, в мимике. Мы подружились.
О.Симеон оказался профессиональным садоводом, выросшим на ферме в полях Центральной Америки. И большим любителем Византийской музыки. «Это — моя любовь — делится со мною о. Симеон. — Я просыпаюсь рано утром до нашего правила и иду на улицу, а если холодно, то в сарай и пою, пою, пою. Мне хочется выучить разные гласы, а как иначе, нежели самому петь? И я пою. Только голос… знаешь, я, наверное, старею немного — голос иногда хрипит. Поэтому надо петь, пока еще могу… это любовь моя, что же делать? Слава Богу!»
I
Сказать, что ты мертва?
Но ты жила лишь сутки.
Как много грусти в шутке
Творца! едва
могу произнести
«жила» — единство даты
рожденья и когда ты
в моей горсти
рассыпалась, меня
смущает вычесть
одно из двух количеств
в пределах дня.
Терция времени,
Спетая ангелом вечности,
Неразложима
На смерть и на жизнь.
В это весеннее утро
Вижу, как падают листья,
В эту секунду-иголку
Втянут исполненный век.
Если последняя нота
Слышится прежде первой,
Если еще до рожденья
Свершается человек,
Значит, любовь непреложна,
Значит, любовь совершенна.
Золото полнозвучия
Ангел несет в небеса.