Омилия

В 1916 г. в Киргизии было спровоцированное киргизское восстание. Провокаторы сыграли на национальных чувствах народа. Плюс к этому - стечение обстоятельств - 1 мировая и пр.
В живописном Боомском ущелье установлен мемориал памяти погибших. На одном барельефе - стреляющие казаки, на другом - гибнущие киргизы. Да, это все было. Но в мемориале не отражен факт внезапного нападения на славян (женщин и детей - мужчин забрали на войну) по всей иссыккульской котловине .

Да, все правдивы мы отчасти –
Рабы расхристанных идей.
Нет у триптиха первой части -
Где губят женщин и детей.

Их, собиравшихся у храма,
Нож настигал или копьё.
Насиловали дочку с мамой
Кричавшие: «Добро моё!»

И затрещал фундамент мира.
И день кошмарами страшил.
Турецкая звенела лира,
Фунт англиканский мельтешил…

Церковную крушили кружку,
С иконостасом шли на бой.
Десятилетнюю девчушку
Вел сифилитик за собой.

Ее коса во тьме светлела,
В слезах щека, в крови живот.
Всё заикалась, но не смела
Кричать, сомкнув разбитый рот.

Бежали селами, посуху.
Озерный шепелявил мол.
Юнец разил копьем старуху,
Младенца разбивал о пол.

Метались люди по оврагам.
По дну телеги кровь текла.

Хорошо одному или плохо?
Трудно сразу взять и ответить.
Осторожно могу лишь заметить
Без назойливости и подвоха:
Невозможно прожить без людей.
За эпохой проходит эпоха,
Только нету креста без гвоздей.

Мы порою становимся сами
Вместе с Каином в проклятый ряд,
Даже, думаю, хуже в сто крат,
Для своих же такими гвоздями,
Что вся жизнь превращается в ад.
Нужно срочно меняться сердцами,
Чтобы каждый друг другу был рад.
2010-11

Ему было лет шестьдесят пять. Светлые голубые глаза, улыбчивые морщинки лучиками, круглая лысина, окольцованная сединой.
Раньше он почти всегда был в храме, по крайней мере я всегда его в храме встречала. Он, кажется, со всеми дружил, всем радовался, был приветлив. Любил службы и порой тихонечко подпевал знакомые гласы. Он по долгу исповедовался, часто причащался.

Однажды, мне отчего-то бросилась в глаза его походка. Она изменилась: движения стали скованными и какими-то угловатыми.
Вскоре он стал ходить с палочкой, почасту отдыхал на стульчике в уголке храма. Был также бодр и приветлив, как прежде широко улыбался, но исповедь писал на бумажке, а в разговоре все чаще только счастливо бормотал: «Да. Да. да. Все хорошо! Все хорошо!».

Потом его стало не хватать. В храме он появлялся реже и реже. Теперь уже с ходунками, побелевший, осунувшийся, но такой же счастливый, он радостно всем кивал и говорил уже одно: «Хороший, хороший, хороший!» словно хотел доставить приятное собеседнику.

А затем я его уже не встречала. Очень долго. До того дня.

Статья написано давно, но в «Омилии» её не было. Пусть будет...

Тайна каждой личности есть тайна того, как, с какой глубиной
ищет любви и любит человек (Прот. Василий Зеньковский)

Ничего не любить и быть ничем — это одно и то же (Л. Фейербах)

Ну кто из нас согласится назвать себя злым человеком? Разве только духовно зрячий мудрец, ибо такими мудрецами сказано: БЫТЬ ИСТИННО ДОБРЫМ — это НЕ ЗНАЧИТ БЫТЬ СПОСОБНЫМ НЕ ТВОРИТЬ ЗЛОЕ, а значит НЕ БЫТЬ СПОСОБНЫМ СОТВОРИТЬ ЗЛО. Однако каждый из нас, вглядевшись в себя духовными очами, сможет убедиться в скрытой, если не явной, злобе своего сердца. Увидеть это есть первый шаг к духовной жизни, которая и начинается-то с покаяния.

Во многих семьях есть такой обычай: в праздник святого Николая Чудотворца послушным детям кладут под подушку подарки. Вот и восьмилетняя Арина, проснувшись утром, обнаружила рядом с собой роскошную куклу. Розовощекая, с льняными косичками, в блестящем синем платье! Но приятные сюрпризы на этом не закончились. Вскоре к Арине зашла ее крестная и попросила у Арининой мамы разрешения вместо школы взять девочку с собой в церковь. Служба в храме — это тоже урок для ребенка, считает она. Мама подумала и согласилась. Как она сказала, в порядке исключения.

— Радость какая, в церковь едем! — запрыгала Арина.

Арине в церкви все нравится — ставить свечки, прикладываться к иконам, слушать молебное пение. Особенно девочке запомнился день, когда ей поручили подежурить у подсвечника. Она вынимала догорающие свечки, гасила их и складывала аккуратно на специальный подносик внизу. А на освободившееся место ставила другие, что передавали прихожане.

Кипящих эмоций пар
И прочих событий – чушь,
Но, всё-таки, был пожар
И солнце – в остатках луж…

Сомненья. Смогу ли? Страх.
Сверх сил не дают креста,
Пытаюсь не на словах
Остыть в тишине поста.
2011

В небе два облачка
Рядом гуляли,
Перышком беленьким
В тучках летали.

Друг перед дружкой
Они рисовались,
Друг перед дружкою
Преображались.

То кошечкой стало
Облачко справа,
Глазом второму
Мигает лукаво.

То лебедем словно
Белым плывёт,
А то ромашками
В небе цветёт.

Тарковский — величайший мастер кино, создатель нового органического киноязыка.
Ингмар Берман

Без кинематографа Андрея Тарковского представить искусство XX века невозможно. Его фильмы получили заслуженную мировую славу и стали классическими. Он вступил в искусство как триумфатор, но жил и работал трудно, за двадцать лет работы на родине ему позволили снять всего пять фильмов, и два последних он поставил за рубежом.

Преподавал на Высших режиссерских курсах, писал сценарии. Похвалы отовсюду, международные премии, и только в собственной стране, которая так много значила для него, ему мешали работать. Ему разрешили выезд на время его режиссерской работы над совместным советско-итальянским фильмом. С 1983 Тарковский жил и работал в Италии, Швеции, Германии, Франции. Умер 29 декабря 1986 в пригороде Парижа.

Андрей Тарковский был поэтом кино, художником-философом, человеком космического масштаба. Он служил Добру, служил Человечеству. Он верил в человека и в его великую миссию.

Начала новую сказочную повесть для дошколят. Это первая глава.

Буквогрызы

Тёмной-тёмной ночью, когда круглая луна осветила крышу маленького дачного домика, около грядки с клубникой что-то стукнуло, а потом брякнуло.

— Наверное, это крот, — зашептали друг другу кустики клубники. Они очень боялись кротов, которые любили лакомиться их корешками. Трясясь от страха, молодые клубнички замерли, приготовившись к гибели.

Но они ошибались. Из-под земли снова раздался шорох, и на поверхность выбралась троица странных зверюшек. Папа, мама и детёныш. Они были сиреневые, лохматые, с большими розовыми ушами. У папы на макушке виднелась вязаная шапочка. Мама красовалась в крупных бусах из сливовых косточек, а малыш щеголял клетчатым нагрудником.

Ольга жила как в песне: «Я пока что живу в общежитии, увлекаюсь своею мечтой…» Она училась в институте искусств, и, хотя не была иногородней, по великому знакомству обосновалась в общежитии, на «малосемейном» его этаже, в двухместной комнате, в которой, кроме Ольги, больше никого не было.

А мечтой она действительно увлекалась. Вернее, мечты у нее было две — профессионально реализоваться и удачно выйти замуж. Однако, в понимании Ольги такие мечты были противоположны как мир и антимир, следовательно, при взаимодействии должны были схлопнуться и аннигилироваться. К тому же она была ленива и никаких особых усилий к их исполнению не прилагала. Поэтому мечты, предоставленные сами себе, исполнялись как им вздумается, сообразно своим собственным наклонностям.

Песню эту подарил мне весёлый путник,
проходивший мимо моего дома.
Я вынесла ему немного хлеба,
и он обещал мне, что не буду плакать,
если выучу его песню:

«Мой плащ покрыт пылью
и сапоги — в грязи.
Я давно в пути,
очень давно.
Я иду к высокой горе,
растущей в небо.
Гора ждёт меня,
и дорога зовёт,
потому я иду вперёд,
всё время вперёд.

Не лучше ли тихо смотреть, терпеливо ждать,
как сонных дней сменяется череда
на долготу, в которой снежат, снежат
темные небеса, слепая вода.

Зажмурившись крепко, снежинки нисходят в свет,
земля становится небом медленных волн,
perpetuum mobile, вечности трафарет,
молчания сад, молчания нежный звон.

Куда ты несёшь меня кроткая явь лучей
не солнечных а прозрачного серебра
крошечный холодок на губах зачем
чувствую раствориться и быть ничем
долго лететь не разомкнув очей
так же как снег-собрат.

Спокойные взгляды с икон
И первый мороз на стекле.
Кричащая стая ворон
На чёрной притихшей земле.

Безмолвно страдает Ассоль
В унылой промозглости дней.
И – что значит личная боль,
Когда ей гораздо больней?

А мир без мечты однобок,
Неверие гасит чутьё.
Но, может Всевидящий Бог,
Сегодня заметит её…
2011

Ёж Кузьма по лесу брёл
В травке яблоки нашёл.
Наколол он их на спинку,  
Положил в свою корзинку.

Там в ложбинке под кустом
Ждёт его семья и дом.
Сын Семён, ежиха Маша,
И его дочурка Даша.

Дружно все они живут
Вместе яблочки жуют.
Пьют чаёк с листочком мяты
И вечерней ждут прохлады.

Скоро ляжет спать семья,
Но Кузьме проспать нельзя.
Ночью у него работа,
Он выходит на охоту.

И пока все звери спят
Ёж Кузьма трудиться рад.
Зоркий глаз и чуткий носик –
Ёж добычу в дом приносит.

Вот такой он ёж Кузьма
Ночь проводит он без сна.
Днём поспит и на работу.
О семье одна забота!

Счастье внутри – это верность в глазах,
Открытость и мир со всеми.
И от любви, словно в радужных снах,
Куда-то исчезло время.

Рассвет на двоих и запах цветов,
И молния в первом громе.
Это, когда всё понятно без слов,
Уютно и чисто в доме.

Там, где уверен в любых мелочах,
А днём не уснёшь от скуки.
И каждое утро в робких лучах,
Ты счастью целуешь руки.
2011