Омилия

«Чужим здоровьем болен» –
Так люди говорят.
О том, кто недоволен,
Когда успешен брат.
Где зависть и сварливость –
Там неустройство, ложь.
А честность, справедливость
Там ставится ни в грош.
Печалишься о счастье
Знакомых и родных?
С собою нет согласья
От дум своих грешных.

Он сам себя изводит,
Сжигает изнутри,
А зависть рядом бродит,
Огнём в груди горит.
Прекрасный ангел света
Стал демоном из тьмы:
Он Богом был согретым
И видел Божьи сны.
Но ангел омрачился,
Он завистью сражён.
И разум помутился –
Стал падший ангел он.

Одежды боготканной
Лишился в тот же миг.
А славы долгожданной
Он так и не достиг.
Через его паденье
Вошла на землю смерть,
Чтоб Божие творенье
Пороками растлеть.
Теперь он предводитель
Зловещих, тёмных сил.
Зовёт в свою обитель
Всех, кто без Бога жил.

В эту гладь да глухую, мертвецкую тишь,
В этот заспанный, сумрачный шорох,
Я толкаю несносных стихов своих пыж
На Христом мне подаренный порох.

В кулаке зажимая ствола рукоять,
Попрошу отойти не причастных...
Шутки в сторону: я буду в души стрелять.
Как иначе до вас докричаться?

Динамитом ворвусь, всем разгулом стихий,
В анемичность печатных колонок.
Чтобы мир разбудить вылью пули-стихи,
А не стухшие тушки стишонок.

Томился я желанием сбежать
И хижину построить с небом рядом,
Где облака серебряным снежат,
Гроза златым беременна разрядом.
Туда хотел, закрыв глаза, сбежать,

Где солнце у подошв худых — пятак.
Там, даже в состоянии полёта,
Ежеминутно хочется летать
Бескрылому земному стихоплёту.
До спазм в лопатках хочется летать

Где истины стройны, как соты пчёл,
Божественным исполнены нектаром.
Оттуда я, безумным богачом,
Лучей монеты скидывал задаром.
Блаженным, цельным, нищим богачом.

Я там, смеясь, крутил хвосты комет,
Потом, всерьёз , под звуки млечной лютни,
Посеяв клевер в пустоши планет
Галактику до края обуютил
И поливал водой из льда комет.

Но я вернусь из этих эмпирей
Из этой принебесной ойкумены,
Стараясь мир, мне данный, обогреть,
К своей семье — скучающей вселенной.
В мозолях крыл и клевере, Андрей.

                            (из цикла "Добродетели")

Перед иконой теплится лампада
Молитва льётся тихо, не спеша...
Господь - Источник счастья и отрада —
О Нём восплачет скорбная душа.

Греховность юности слезами омывая,
Она избавить просит от страстей.
И о страданиях Христовых вспоминая,
Себя считает худшей из людей.

«Дай силы, Господи, терпеть смиренно
Наветы, оскорбления врагов,
Прощая всех, нести самозабвенно
Свой крест под шквал пощёчин и плевков.

Чтобы искать одной лишь Божьей Воли,
Понять предназначение своё —
О, Господи, во тьме земной юдоли,
Дай мне постичь Смирение Твоё!»

Здесь любовь живет и плачет,
О любви тут каждый лист,
Тонкой ноткой обозначит
Тайну сердца птичий свист.

Здесь когда-то шла простая
Дева Ксеньюшка – молясь,
Листья кленов облетали,
Плавно, тихо, не скупясь.

Однажды бабочка с цветка
Надменно у пчелы спросила:
– Наверно жизнь твоя трудна?
Летишь ты медленно, уныло.

Смотри, как легкокрылы мы,
Как стильно бабочки одеты,
Все нами так восхищены!
Ах, как пьянит мельканье света!

Из цикла "Семь смертных грехов"

Чревоугодие и пьянство
Меняют нрав, рождают лень.
Они с завидным постоянством
Одолевают каждый день.

Они, как злые исполины,
Стоят поодаль, в стороне,
Чтоб сети на тебя накинув,
Поработить в дремотном сне.

Ты направляешь свои силы
В утробу полную свою.
Чревоугодие сломило
Твой нищий дух и волю всю.

Бессрочный эпицентр шоссейных пробок -
В сознание забитый гвоздь: на кой?
Такой же гвоздь, что крепит крышку гроба.
Но замечает глаз мой городской:
Росток зелёный, рвущий гнёт асфальта;
Лавиной шин пропущенный старик;
И залп на нет сведённый тихим «сжальтесь»;
Не пущенный на мясо первый крик.
Здесь заперта душа в бетона груды,
Вросла в металл... Но можно уловить
Искомый текст Божественного чуда
Положенный на музыку Любви.

В Пятидесятницу впитавши Дух сторицей,
Шагнув за край любой изысканной идеи,
Вслед за Христом пыталась долго Церковь птицей
Под крылья Вести кликать слётков Иудеи.

Венец упавший унаследовав, терновый,
Мужала крепостью рыбацкой Галилеи.
Стирала ветошь мира заповедью новой,
Валила наземь хлам языческих изделий.

Болотом идолов, маршрутом рассеянья,
Искала годные сердца для дара Духа
И, освящая путь Евангельским сияньем,
Лечила правдою душевные прорухи.

Любовь «всё покрывает, долготерпит,
Не мыслит зла, не ищет своего...»
И, в горе утешая, сердце теплит.
В любви святой, нетленной — суть всего.
Любовь Христа безмерна, бесконечна —
Cпасая нас, пожертвовал Собой!
Земная жизнь сложна и быстротечна,
Не разменяй её года на адский зной.
Не предавай Христа пренебреженьем —
Люби не только ближних, но врагов.
В святых глазах зеркальным отраженьем
Сияет светом Истины любовь!
Греховный путь от Бога отдаляет,
Сорви с души погибельный покров,
Пусть сердце от пороков очищает
Царица добродетелей — Любовь!

Нет, что ни говорите, а не те нынче вечера в станице. В старину, бывало, как только солнце опустится за пологий склон горы, где-то раздаётся первый звук гармони и на этот звук со всей округи собираются парни, девчата, и идут они через всё село с песнями. А навстречу им с другого конца станицы тоже идёт под музыку молодёжь, и как встретятся они где-нибудь вместе, кажется — не будет конца их хороводам. И как поют! Теперь не всякий хор может так спеть. Старики говаривали, что даже тот, кто слушал эти песни до самого рассвета, нисколько не уставал — наоборот, лучшего отдыха для души и придумать было невозможно.

В те далёкие годы жил на самой окраине станицы молодой казак по имени Степан. Был Степан небогат, и всего-то что имел он — это верного коня и небольшую кузницу, где ремонтировал плуги, бороны, да нехитрую деревенскую утварь. И всё же не было пожалуй, более желанного гостя в любом доме и на любом торжестве, чем Степан, потому что был он отменный гармонист и первый певец на всю округу. Голос у него был чистый, сильный, чарующий, и когда запевал Степан, никто не решался ни подпевать ему, ни останавливать его — никому не хотелось портить хорошую задушевную песню.

А он был прав и неподсуден,
Как гвоздь, вбиваемый в ладони.
В глазах - сетчатках из зазубрин -
Гремел огонь чумой бубонной.
В лукавый мир он нёс на блюдце
Слова и мысли паразиты,
И крест на шее правдорубца
Воспринимался реквизитом.
Тирад его конгломераты
Порок громили и бордели.
Он был желанный завсегдатай
В колонках массовых изделий.

Любуешься? — 
любуйся, я стерплю —
размахом крыльев,
красотой полёта…

Так смотрят в небо,
в горы,
вдаль,
в окно…

Не более.

Не дольше перелёта

от крыши к крыше,
от звезды к звезде…

Так ищут рая,
так о нем мечтают,

когда глаза от боли
закрывают.

Так ищут неба,

чтоб лететь

к земле.

Не мне
препятствовать тому,

не мне…

Из цикла "Семь смертных грехов"

На земле этот грех всем известен давно,
Каждый гневался, каждый сердился.
Если вдруг станет вмиг пред очами темно,
Значит гневом твой ум помутился.

Только что был покой, тишина, благодать,
И душа, как дитя, умилялась.
Кто посмел растревожить, покой отобрать?
Сердце словно в огне оказалось.

Гнев и ярость всегда изливает глупец,
И тем самым себя разрушает.
Свой душевный покой он погубит вконец,
Если грех свой в себе не признает.

(из цикла «Добродетели»)

Нелёгок путь, ведущий в Отчий Дом,
Тропа войны зарделась от страстей.
Грехами, самолюбием пленён —
Тебе не избежать в пути скорбей.
Прими без ропота болезни и беду,
Терпи с молитвою за яростных врагов,
Терпенье в добродетельном саду
Рождает свет, надежду и любовь.
Но если боль терпеть не хватит сил,
Взгляни на Крест распятого Христа,
И вспомни, что Господь всем возвестил:
«Спасётся претерпевший до конца!»

(Из цикла «Добродетели»)

Свободы необузданной стихия
Несёт потоки мыслей и желания,
И разрушает гневная богиня
Духовные побеги нестяжания.
В сердцах повелевает вожделение,
Война идёт, шатает миро-здание...
Пойми, отбросив всякое сомнение —
Страж сердца несомненно — воздержание!

С лукавым бытием на ты, без трёх минут я – Крез.
Постясь картинно, трюфель заедая чёрным кофе
Сочту нелепым, фигурясь по поводу и без,
Иных стремленье: как пройти к Голгофе?

И, будучи душой по всем наукам на нуле,
Лопатой мозга вроюсь в смрадный мусор теософий.
Спесивой аватарой Прометея на скале,
Кричу: «эй, там, как мне пройти к Голгофе?»

(на украинском)

Чи день, чи ніч... Нема нічого.
Лише бездушна напівтьма,
Де він один, і ти сама...
Чи сміх, чи плач... Чи крик до Бога...

Болить душа, у ній самотність
Царює місяцем вночі,
У груди мороком б'ючи,
Так, ніби кличе в безтурботність...

...Окна квартиры, в которую Он недавно переехал, выходили в сторону переулка, очень узкого и темного, где солнце бывало всего несколько раз в году в июне, когда дни были длинными, а ночей как будто и не было вовсе. Тогда, если погода была ясная и солнечная, косые лучи заглядывали по вечерам через стекло квартиры напротив и освещали круглый старинный стол, тяжёлый ореховый комод, падали на бронзовую раму уже потускневшего зеркала и снова отражались дрожащим желтым светом где-то на потолке.

В тот ясный осенний день Он вышел в отпуск и, проспав почти до половины десятого, встал, умылся, сварил себе кофе и сел возле окна, потягивая из чашки маленькими глоточками легкую кофейную пенку вместе с дымом ароматной сигареты.