Омилия

Русский социолог Питирим Александрович Сорокин выделял три типа культуры — идеациональный, идеалистический и чувственный. Основой всякой культуры является ценность. Любая культура представляет собой единство составных частей, пронизанных одним смыслом, одной ценностью. Господствующая ценность определяет социально-экономический уклад и формы деятельности человека. Так, например, считает П.А. Сорокин, для культуры Запада Средних веков главной ценностью был Бог. Именно поэтому все сферы человеческой деятельности средневекового Запада были связаны с религией и контролировались ею. Литература и музыка, живопись, архитектура и философия носили исключительно религиозный характер. Такую культуру П.А. Сорокин называл идеациональной.

Комиссией Межсоборного присутствия по вопросам приходской жизни и приходской практики был подготовлен для дискуссии проект документа «О подготовке ко Святому Причащению».

Своим мнением о предлагаемом документе делится настоятель подворья Даниловского монастыря в селе Долматово игумен Петр (Мещеринов).

— Как вы оцениваете документ в целом?

— Я думаю, никто не будет спорить, что для нашей жизни традиционно свойственна значительная разница между большими городами (особенно Москвой) и прочей Россией. Эта разница проявляется и в церковной жизни. Для провинции этот документ может стать шагом вперёд. Если же говорить о больших церковных центрах, то та практика, которая сложилась на начало 2000-х годов и которую, собственно, и фиксирует данный документ, для многих уже является пройденным этапом.

Нас встречал Голубой Вокзал,

Каплями дождевыми 

По крышам вагонов

Пел и смеялся,

Прохожими, фонарями,

Шумом вокзальным

Дорогому племяннику
Владимиру Конопле

Коснулась осень крон зелёных
Своею кистью золотой,
И стал простор в объятьях клёнов
Сиять багрянцем с желтизной.

В округе стало меньше солнца,
Принёс прохладу ветерок,
И, напоив себя росою,
Бежал оврагами песок.

И мы с племянником вразвалку
Шли днём воскресным к роднику,
Минуя луг, лесочек славный,
Даря улыбки ветерку.

Когда устану я от слов

Теологического толка,

Где каждый спорящий готов

Признать свои сужденья только,

Я покидаю тех ослов.

Я по английски ухожу

В поля, где ветер рано утром

Приподнимает паранджу

Великий, вместивший в себя многое и многих, вместивший высокое и великое. Великий, потому что тебя хочется величать в знак благодарности за то великое, что я беру у тебя. Великий, потому что причащаешь великому, научаешь величию. Великий — потому что величаешь и приумножаешь всё вокруг.

Великий тем великим, что  растёт в тебе, цветёт в тебе и приносит плоды; тем, что несешь в себе, хранишь в себе, взращиваешь  и передаешь дальше — через себя. Великий не потому, что величаешься, а потому что интересуешься великим, любишь великое и служишь великому, особенно великому в малом (его нужда велика). Великий, потому что несравнимый и несравненный, потому что не вровень с большинством, потому что  на высоте всегда — даже в падении (особенно в падении других). Великодушный — потому что душа заполнена и переполнена настолько, что низкому и мелкому не осталось места.

 Я точкой в плоскости координат
Быть не желаю, и моей душе
Милей не ось абсцисс иль ординат,
А драйв спирали – крутость виражей.

Живут во мне спирали ДНК,
В витке спирали повторяю род,
Пружинкой вьётся локон у виска…
Мне интересен новый поворот.

И есть одна, но чуждая спираль –
Души извилистый лукавый серпантин.
Двойная не приемлема мораль:
Я – за прямую в дружеском пути.

Ты молишься обо мне -
Далёкий и верный друг.
В непознанной глубине -
Молитвенный сердца стук.
Мы словно искры летим
Из времени-тени в даль,
Гаснем и снова горим,
Сжигая чужую печаль.
С болью к тебе иду -
Ты принимаешь боль.
Дай мне свою беду -
Я помолюсь с тобой...

Эпиграф:
Человек становится просветленным не потому, что представляет себе фигуры из света, а потому что делает тьму сознательной. Однако последняя процедура не из приятных и, как следствие, непопулярна.
(К. Г. Юнг. Избранные труды)

Есть мысли, в синей тишине
подкрадывающиеся,
и в логику событий не́
укладывающиеся,
в подкорку мозга гла́дышем
закатываемые,
и проволокой на́ душу
наматываемые.

* * *
Радуга в небо уходит красным,
синий порой небесам не виден.
Тот, кто снизу кажется страстным,
с неба — кроток и безобиден.

Красный — страсти:
крест и причастие.

Не говорю...
Может не стоит,
может опасно —
слишком предельно.

Если все тайны
тебе открою,
вдруг мир исчезнет,
вдруг я исчезну?

Тайна — подруга,
тайна — ревнивица,
спутница — тайна,
тайна — сестра,
Бог и ребёнок.

Вход — это выход,
да — это нет,
но и да.

koppel.pro

Мы тайнами окружены. И в этом нет ничьей вины:
В мирозданье много пятен, -  горний мир нам не понятен.

Прошлое - немое, только снится. Настоящее - слагаем по крупицам.
И только будущее - чрезвычайно,- нам представляется особой тайной.

Что же несет в себе сей чародей и для природы, и для нас - людей?

О, Боже, дай нам разуменье познать секрет огня поленьев, вброшенных в людскую жизнь для разжигания  страстей, набора вечных скоростей в круговороте времени!

Все то, что стало бременем,- не вечно. Лишь только тайны бесконечны.
Познать бы нам закон  неувяданья. Здесь не помогут  разные гаданья.

Это слово не я придумала: под ником «схемник» (вероятно, с отсылкой к «схимник») был у нас на форуме пользователь, доставлявший немало хлопот — гонорливый юнец, вечно скачущий яко козлик, поучающий, самоутверждающийся посредством унижения другого. Мы невольно читали «схемник» сквозь английское «scheme», второе значение слова — интрига, махинация, козни, происки. Соответствовало действительности.

Так и появилось в нашем лексиконе это словечко, означающее для нас определенный способ мышления, мировидения, способ отношения к миру и другому.

Вспомнила я об этом, благодаря очередному негативному отзыву на «Пуськи бятые» Людмилы Петрушевской: Бред! Кто может это понять?! Зачем это нужно?

Купила я билет в паломническую поездку и ворона вороной: еду, куда не знаю. В магазине православной книги билет брала и заболталась, по своему обыкновению, с продавщицей, не поинтересовалась, что за монастырь в Саргатке, в честь кого? Спохватилась, отмахав метров триста от магазина. Но передумала возвращаться. Поворчала на свою ротозейную персону и тут же себя успокоила — не велика беда, узнаю на месте.

Литургия шла в правом приделе. Служил отец Николай, седовласый, седобородый, с аскетическим лицом и глухим голосом. Диакон, наоборот, был плотный, крепкий, с сочным баритоном, аккуратной русой бородкой. Прислуживал чересчур серьёзный юноша в очках.

Цветущий гербарий из Почаева

Десятого сентября приехала с подругой Тамарой в Почаев. На день обретения мощей преподобного Иова Почаевского. Пациентам своим объявила: на трое суток забудьте меня! Не звоните, не ищите — нет Нины Владимировны! В Почаеве до этого дважды сподобилась побывать! На этот раз на литургии стою возле подсвечника, и так хорошо — свечки горят, воском пахнет... Хорошо... Смотрю, никто за подсвечником не следит... Начала догорающие свечи убирать, покосившиеся поправлять... На душе умиление: служу Иову Почаевскому... Передают свечки — ставлю...

После «Отче наш» подходит женщина:

— Спасибо-спасибо! Вот вам щёточка, если можно, почистите, пожалуйста, подсвечник, у нас рук не хватает...

Прости меня за блёклый цвет,
сегодня голубой к лицу.
Я по-разбойничьи одет —
так подобает гордецу.

Хоть зубочистки вместо стрел,
но я терпенья не найду —
как будто начался обстрел,
как будто на войну иду.

И грезится мне ад земной,
и дотянуться не могу
до радуги. Голубизной
стрелять пытаюсь по врагу.

Но краски нет, и сил уж нет:
беру ближайший — алый цвет.

Ваша чаша
исполнена ядом —
жаждет часа,
когда буду рядом.
А напрасно,
мы с вами не встретимся:
мы различными ранами
светимся,
мы различными солнцами
греемся,
на различное счастье
надеемся.