Ильич стоит к храму боком, вроде б как с пренебрежением засунув руки в карманы штанов и сбив на затылок кепку. На пьедестале – маленький, в свой натуральный рост, измазан черной краской.
Храм в нескольких десятках метров от статуи, в окружении рощицы из старых деревьев, уцелел чудом на краю площади в центре города. Всегда был заперт на замок, окна закрыты глухими ставнями.
Одни из наиболее верных слов о монастыре я прочел у малоизвестного русского философа XVIII века — Григория Сковороды. В одном письме он пишет: «Монах есть ученик Христа, во всем уподобляющийся своему Учителю. Ты скажешь: апостол выше монаха. Согласен, но ведь апостол может получиться лишь из монаха. Тот, кто властвует над собой одним, есть монах. Кто же покоряет других, становится апостолом. Христос, пока был в уединении, был монахом».
Истинное монашество есть вечно живое и никогда не прекращающееся первохристианство.
***
Молодой таксист, подъезжая к концу маршрута – маленькому, скрытому под сенью вековых деревьев городку – все чаще, делая вид, что слепнет от света фар встречных машин, искоса поглядывал на своего пассажира – сухонького, сутуловатого старичка, не по сезону одетого в теплое пальто, в толстом шарфе, замотанном вокруг шеи, надвинутой на самые глаза большой коричневой кепке «под фуражку».
Выехав из Вологды, старик весь как-то напрягся и всю дорогу не проронил ни единого слова, а все смотрел вперед, будто эти километры до городка хотел одолеть одним махом. Привыкнув к обычно болтливым пассажирам, водитель удивлялся этому молчанию. Увидев забелевшие окраинные «пятиэтажки», парень устало зевнул:
- Приехали…
- Да, да!.. – поспешно пробормотал старик и провел платочком по глазам, будто смахнул выступившие слезы. Водителю почему-то запомнилось его лицо с бледными впалыми щеками и внимательный взгляд добрых глаз.
В сумрачном городке было слишком тихо и пустынно для вечернего часа : ни гуляющая парочка, ни торопливый прохожий не попадались навстречу.
И.Р. Голуб (Аллор)
Поскольку данная сказка написана на реалиях книг Д.Р.Р. Толкиена и его современных подражателей и продолжателей, возможно, будет не лишним ознакомить читателей с тем, о чем и о ком пойдет речь ниже. Действие происходит в сказочном островном государстве Нуменор (здесь это – страна с тоталитарным режимом), в правление последнего его короля, Ар-Фаразона, который, под влиянием своего советника Зигура, (падшего злого духа в человеческом обличье, который в книгах Д.Р.Р. Толкиена более известен под именем Саурон (от «тхаур» - «мерзкий»)) уклонился от почитания светлых сил, чье святилище находилось на упоминающейся в сказке горе Менельтарме («Столпе Небес») в служение силам тьмы и построил им храм, где совершались человеческие жертвоприношения. Последним злодеянием Ар-Фаразона, совершенным по совету того же Зигура, стала попытка завоевания страны Валинор, где обитали добрые духи (своего рода «штурм небес»), приведшая к гибели как его самого, так и его королевства – Нуменора. Такова внешняя канва сказки. Полагаю, остальное читатель поймет сам.
Июньский день, спешу на волю.
Валяться дома не с руки.
Из-под холодного контроля
И всем прогнозам вопреки.
Муслим поёт: бесаме мучо,
Мамаша возится с детьми,
Но что такое - снова туча,
В полнеба туча над людьми!
Не повезло! Природы шутка!
Хотел вперёд, лечу назад,
Вон мой подъезд, ещё минутка,
И – вот он ливень, вот он – град!
Стена воды и зонт поломан,
Небесный хлещет водопад.
А я счастливый в мыслях дома:
Окно, какао, шоколад.
2010
Книга, о которой сейчас пойдет речь, вышла в свет несколько лет назад. В ноябре 2008 г., на 6-м Международном благотворительном фестивале «Лучезарный Ангел» состоялась демонстрация снятого по ней одноименного фильма, с Сергеем Маковецким в главной роли. А широкий показ этой кинокартины в г. Архангельске ожидается в начале апреля 2010 г. Надо сказать, что вокруг нее уже разгорелись дискуссии. Точнее сказать, предметом споров является деятельность организации, к которой принадлежит герой книги и фильма, священник Александр Ионин. То есть, православной миссии, созданной во время Великой Отечественной войны фашистами на территории оккупированной Псковщины. Одни из участников этих дискуссий считают ее сотрудников пособниками врагов, молившимися о победе германского оружия. Другие - людьми, которые, пользуясь покровительством немцев, честно и верно исполняли свой священнический долг пред Богом и паствой. Однако в романе А. Сегеня речь идет не столько о деятельности оной миссии, сколько о служении лишь одного из ее рядовых членов – протоиерея Александра Ионина. Именно поэтому книга и называется «Поп».
Не грежу — на земле стою,
руками в небо упираюсь.
И Бога, кажется, люблю —
в доверии пред Ним склоняюсь.
Зов неба, накрест — зов земли.
В гармонии и совершенстве
родится вечный крест любви,
но как вместить его блаженство?
2000
Нашла еще пару старых стишков, решила разместить.
Так, через протест, во мне укоренялся богослов ) Наивно немного, но через это надо было пройти.
Надоело быть самкой:
Не хочу и не буду!
Даже женщиной сладкой —
Превращаю все в груды
Масок, тряпок, бирюлек...
До чего надоело!
Буду женщиной просто,
А не женщиной-телом.
1997
На галявині зеленіє трава, ось-ось подує вітерець і ніжно заколише її біля ваших ніг. Збоку стоїть розлогий дуб. Він самотній та сірий, неначе неживий, проте міцне коріння вже несе життєдайні соки до його крони. Там вже з’явилися два перші листочки і ось-ось з’явиться третій. А над ними пливуть пір’ясті хмари і тануть у небесній блакиті. На протилежному боці галявини ви помічаєте величезне перо з написом «Омілія». Так-так, це не весняна пастораль, просто ви опинилися на сайті міжнародного клубу православних літераторів.
Вера была еще совсем молодым врачом. Можно сказать, начинающим. И в городской поликлинике, куда она сразу же после окончания института устроилась на должность невролога (или, как раньше называли эту профессию — невропатолога), она работала всего лишь несколько месяцев. Надо сказать, что как раз во время ее учебы в институте в стенах этого ВУЗ-а произошли столь разительные и радикальные перемены, что, заикнись кто-нибудь о них еще лет десять назад, его могли бы посчитать человеком с весьма буйной фантазией, если даже не безумцем. Но, тем не менее, все произошло именно так — ректор мединститута, вероятно, желая прослыть самым прогрессивным из всех ректоров городских ВУЗ-ов, открыл при нем храм.
Посвящается Ирине Богдановой и роману «Тимофей»
Горький воздух Гражданской войны
Зазвенит ароматами трав.
И проснется чувство вины
Перед теми, кто прав и не прав.
И проснется чувство стыда,
Что казалось, навек потеряли.
Что имеем – храним не всегда,
А что было, то помним едва ли.
Мы проснулись, протерли глаза
В чистом поле избушка стояла.
В колокольчиках: свет – бирюза.
Неужели нам этого мало?
Неужели нам мало страны,
На куски мы ее разорвали.
И с остаточным чувством вины –
От скорбей своих умирали.
Мы проснулись, прошел целый век:
Сколько можно делить и судачить?
Вся земля для тебя, человек,
Все Господь дал, не требуя сдачи.
Только это для нас не урок,
И война продолжается снова.
На могиле растет василек,
И не требует пищи и крова.
июнь 2010 года
Горько стою на краю
Между нельзя и люблю.
Между тобой и им –
Падаю в третий Рим.
Падаю в третий мир,
Где вместо стен – ночь,
Вместо любви – тир,
Беженку гнать прочь.
Долго стоим на краю
Держимся друг за друга.
Между нельзя и люблю –
Нас привязала вьюга.
Белой птицей сорвусь,
Бок навылет пробит.
Яблоком красным Русь
Вырвалась вверх, в зенит.
Острой молнией счастья –
Яблоко – пополам.
Страсти, Христовы страсти,
Гвозди ждут по углам.
Ты избежал креста,
Душу мою спасая.
Вверх посмотри, с моста,
Ждет меня в небе стая.
июнь 2010
«Блаженны те, что в темноте
Уверовали в свет».
(Г.К. Честертон. «Человек, который был Четвергом»)
До четырнадцати лет я был уверен, что знаю о себе все. Что я родился в маленькой приморской деревушке и проживу в ней всю жизнь. И буду так же, как отец и все наши, рыбачить и ловить жемчуг. Но все в одночасье изменилось, когда отец внезапно умер. А вскоре за ним последовала и мама. Незадолго до смерти она подозвала меня и сказала:
(Джордж Макдональд и его книги)
Прежде чем рассказывать о творчестве Д. Макдональда, приведу два отзыва о нем его младших современников, английских христианских писателей, чьи произведения известны многим православным людям. Один из них принадлежит Г. К. Честертону, который посвятил этому автору отдельный очерк, где назвал его «одним из замечательных людей нашего времени». А Клайв Льюис в своей автобиографии «Настигнут радостью» утверждал, что на него «…повлиял больше, чем все остальные авторы» именно Джордж Макдональд.
42
Тимофей не ошибался в характере своего названного брата. Сразу же про приезде в станицу Егорлыкскую, едва устроившись на постой в небольшой мазанке старой казачки тётки Аграфены, Всеволод подробно написал домой что добрался без приключений, жив, здоров, бодр и весел.
Последнее утверждение было неправдой. Здесь, в ставке генерал Маркова, до веселья было далеко как до луны, тёмными южными ночами, низко висящей над белыми домиками, крытыми соломой.
Неизвестно почему, но эти хатки, так непохожие на кряжистые северные избы, рубленные из кондового строительного леса, вызывали у Всеволода чувство острой жалости, наверное потому, что по мере приближения к станице линии фронта, в воздухе носилась какая-то бесшабашная обречённость.
Тягости добавляла казацкая вдова тётка Аграфена, исступлённо готовившаяся к смерти. Каждый день она начинала с поклонов перед иконами, моля только об одном – лёгкой гибели для себя, и всех «казаков и господ офицеров противустоящих антихристу».
Памяти Андрея Вознесенского
12 мая 1933 — 1 июня 2010
Именно Андрей Андреевич был главным поэтом для наших родителей, да ведь и для нас тоже. Первой и самой искренней любовью. Андрей Вознесенский прожил долгую, насыщенную и крайне интересную жизнь, достойную голливудского байопика. Ему удавалось многое и удалось главное — стать полномочным представителем поэзии в Советском Союзе, привить любовь к стихам, а через это и к интеллектуальным формам внутренней и внешней жизни тысячам людей.
Зимние давно прошли морозы.
Мутная вода в ручьях журчит,
Не сестриц-сосулек это слезы –
Это в гости к нам Весна спешит.
На проталинах цветы желтеют –
Маленькие майские дары,
Воздух чище стал от них, свежее,
Радостнее лица детворы.
В это трудно поверить, конечно. Я и сам не сразу поверил: как любой здравомыслящий человек я сначала решил, что с ума сошел я. Но теперь я опытно засвидетельствовал, что с ума сошла таки комната, а не я.
Я давно замечал, что стены комнаты как-то нетвердо стоят. Они как бы не совсем уверены, что должны стоять, и что они — именно стены, а не, скажем, потолок. Потом и потолок начал колебаться. Он забыл, что значит быть потолком. Иногда ему казалось, что между полом и потолком нет никакой разницы. Его начало шатать из стороны в сторону, он менялся местами то с одной стеной, то с другой, но теперь он все чаще мнит себя полом. Мне пришлось сделать специальные наклейки — чтобы всякий раз понимать где что находится и как называется
Роби Моррисон слонялся, не зная, куда себя деть, в тропическом зное, а с берега моря доносилось глухое и влажное грохотанье волн. В зелени Острова Ортопедии затаилось молчание.
Был год тысяча девятьсот девяносто седьмой, но Роби это нисколько не интересовало.
Его окружал сад, и он, уже девятилетний, рыскал по этому саду, как хищный зверь в поисках добычи. Был Час Размышлений. Снаружи к северной стене сада примыкали Апартаменты Вундеркиндов, где ночью в крохотных комнатках спали на специальных кроватях он и другие мальчики. По утрам они вылетали из своих постелей, как пробки из бутылок, кидались под душ, заглатывали еду, и вот они уже в цилиндрических кабинах, вакуумная подземка их всасывает, и снова на поверхность они вылетают посередине Острова, прямо к Школе Семантики. Оттуда, позднее — в Физиологию. После Физиологии вакуумная труба уносит Роби в обратном направлении, и через люк в толстой стене он выходит в сад, чтобы провести там этот глупый Час никому не нужных Размышлений, предписанных ему Психологами.
Глава из «Марсианских хроник»
Устремленные вверх голубые пики терялись в завесе дождя, дождь поливал длинные каналы, и старик Лафарж вышел с женой из дома посмотреть.
— Первый дождь сезона, — заметил Лафарж.
— Чудесно… — вздохнула жена.
— Благодать!
