Омилия

Глава первая

Сергуня, тридцатилетний внучок, опять заявился к деду Афанасию изрядно подвыпивши. Приветствуя старика, провизжал ретиво и плюхнулся, немного озадаченный, прямо на порог — дед не проклял его за пьянку, как обычно, последними словами, а отбросив газету, проскрипел сурово и требовательно:
 — Где твой дружок-от журналист? Волоки-ко его сюда!..

Валька Сатюков, Сергуни Сальникова ровесник, работал в редакции районной газеты и слыл в Городке «очеркистом-портретистом». Накануне любых праздников он, оторвавшись от информационных «тонн, метров и гектаров», отправлялся к какому-нибудь фронтовику и, вынудив того выставить пару поллитровок, заполнял по шумок каракулями листки в блокноте.

Я себе давно уже не верю,
Как не верят в радугу зимой.
Притупило время все потери…
Господи, спасибо что живой.

Мне судьба игривою молодкой,
Притворяясь доброй и родной,
Перед смертью нацедила водки
И под жернов бросила стальной…

И душа привыкла к бездорожью,
За плечами опыт вековой.
Сыт по горло коллективной ложью,
Как под осень высохшей листвой.

Я теперь не часто улыбаюсь,
Нарушая правила игры.
В этой жизни много краснобаев
И довольно всякой мишуры.

Зажигают маленькие спички
Свечи веры в день сороковой,
А из сердца тихо, по привычке:
Господи, спасибо что живой!
2010

«В последний раз я сажал картошку лет пятнадцать назад», – подумал Тимофей, подкидывая к небу розоватую картофелину и радостно выкрикивая прибаутку деда Ильи на добрый урожай: «Дай, Господи, горсточкой разбросать, помоги, Господи, горочкой собрать».
– Помогай, Господи! – подхватили Сила и Ванька, как на пружинках запрыгав по вскопанному полю. – Чур я первый буду сажать, чур я! – гомонили они, перекрикивая друг друга.
– Цыц, пострелята, – осадила мальчишек тётя Сима, – огород большой, всем хватит спинушку наломать, правда, Сидорыч? – обратилась она за помощью к библиотекарю.
– Истинная правда, любезная Серафима Ивановна, – церемонно поклонился библиотекарь, засучивая рукава рубахи, искусно сшитой Ольгой Александровной из домотканой простыни.
Он наклонился и растёр в руках чуть влажноватый комок земли, исходивший весенними соками:
– Хороша картошка будет, – Аполлон Сидорович, мечтательно улыбнувшись, оперся ногой о заступ. – Жизнь продолжается. Правду говоря, пару месяцев назад я был в этом совершенно не уверен.

Моя русская душа
Плачет в Пермской клетке!
Эх! Хлебнем из Ковша
Зажуем конфеткой…

Без любви и прописки
Я живу, я дышу.
Эх! Спасибо Ковшу
Зажуем ириской!

В храм пойду, не спеша
Попрошу прощенья.
Из Христова Ковша
Приму Причащенье.

И пойму, наконец,
Жить на свете стоит!
Так велит мне Отец.
Его Божья воля.
 

Вчера, 16 апреля, в городе Перми состоялась презентация сборника стихотворений, рассказов, воспоминаний и эссе поэтов и писателей Творческого Объединения "Серебряный ковш", представленного к 65-летию Великой Победы. Предлагаю стихотворение из этого сборника:

Когда услышим в мае перекличку птиц,
То вспомним о священной той войне,
"Вернемся " - прочитаем на стене,
Увидим, как во всполохе зарниц
Багряных, и, в ромашковой пыли
Стоит Россия в платьице из ситца.
И нашим воинам хочу я поклониться,
Что защитить ее от гибели смогли!

Когда на землю к нам пришла беда,
Объединив народ одним дыханьем:
К Победе! К ней стремились города
Через преграды, волны, расстоянья.

Сквозь горькие разлуки вижу мать,
Что плачет втихомолку на погосте...

Мне так Спасибо хочется сказать,
Минуту помолчав, без всяких тостов…

2010 год Наталья Трясцина
 

Удручающее непонимание сути христианства вообще и православия в частности - общая черта почти всех массовых обсуждений. Чаще всего эти обсуждения превращаются в хор хихикающих и хулящих, что, конечно, наводит на некие размышления. Но стоит христианину вдруг ответить чуть резче, чем это якобы положено, как все сразу вспоминают и все заповеди и все ветхо- и новозаветные установки, все сразу вспоминают про правую и левую щеку и, несомненно, путают православие с небезызвестным учением Льва Толстого.

Поразительны пляски на костях, устраиваемые СМИ всех уровней и видов. Еще не умер, еще только болен, а уже топчутся у смертного одра, плюют в лицо, хихикают, облизываются и потирают ручки, предвкушая повышение неких рейтингов.

Умирал в муках Александр Абдулов - какие-то паразиты чуть ли не на дерево лезли, чтобы заснять через стекло палаты его осунувшееся желтое лицо, безволосую голову и несчастные глаза.

Умчался в ночь твой чёрный «Мерседес»,
Оставив отголосок модных песен.
Умчался в ночь, а вместе с ним исчез
Тот шумный мир, что стал неинтересен.

Прости меня, мой старый добрый друг,
У нас с тобою разошлись дороги,
И ты вернулся в свой привычный круг,
А я опять один в своей «берлоге».

Остались в прошлом – юность и страна,
Печаль и радость, боль воспоминаний.
У нас теперь иные времена
И целый мир событий без названий

А завтра день, и будет не до лир,
Мой карандаш, уснувший на бумаге…
И только к ночи полетят в эфир –
Слова-целители, слова-бродяги.

Пусть за окном – туманы и дожди,
Тревожный дух судьбы непостоянства,
Но есть мечта с любовью посреди,
Навек соединяющей пространство.
2007-10

С почтового ящика Неба
В ладонь упадут телеграммы,
Как крошки небесного хлеба –
Невидимых клавиш гаммы.

Я слушаю, им внимая,
Читаю глазами строчки
На книге, где птичьи стаи
Сливаются в черные точки.

О, синюю книгу небес!
Я вижу распахнутым зреньем,
Где Моцарта полонез
Смешался с церковным пеньем.

О, синяя книга судьбы!
Смотрю на твои страницы.
Уставшая от ходьбы,
Взлетевшая в небо птицей!

Вот письма и телеграммы –
Свидетели птичьей драмы.

15 апреля 2010 года
 

Я думал, что много пройдено,
До цели – всего лишь малость,
Но жизнь отрезвила: понял я –
Далече еще осталось.

Считал я, что зрелой поступью
На зависть другим шагаю.
На деле же – тихо плелся я,
Свой груз на пути слагая.

Я мерил высоты взорами,
Сбиваясь с земной дороги…
Тому научиться в пору мне –
Что нужно смотреть под ноги.

5.02.2010 г.
 

Я вам не верю, господа.
Душа мечтает о дожде.
В пустыне ценится вода,
А не рассказы о воде.
Я вам не верю, господа…

Воздушным шариком в руке
На нитке связанной мечты,
В холодном, жадном кулаке,
Глотаю вечность высоты.
Воздушным шариком в руке.

Я вижу радость в малыше,
Живое счастье без причин
И что-то светлое в душе
Из тёмных движется пучин.
Я вижу радость в малыше…
2010

Уходят дни, как лайнеры по взлётной:
Часы, минуты, месяцы, года.
А совесть-мука вспышкой пулемётной
Врезается мне в душу навсегда.

И этот жар не погасить словами,
И нет на свете жгучее огня.
Смотрю на небо звёздное ночами,
Оно молчит, величие храня.

А в сердце ад и мысли жгут, как пчёлы,
Ругаются и жалят без конца!
И образ мой искусственно- весёлый,
Всего лишь маска, мимика лица…

Я не держу в руках своих синицы,
Журавлик тоже сгинул втихаря.
Когда-нибудь закончатся страницы
На жизненных листах календаря.
2007-10

Дух и плоть оцепенели в страхе,
в ужасе застыли тварь и твердь —
Сам Господь пошел, в простой рубахе,
принимать мучительную смерть.

Вот Ему к кресту прибили руки
мастера-шабашники Земли,
да еще двоих бандюг на муки
злые фарисеи обрекли….

Тот, что справа, муку счел за благо.
Рек Господь: «Да будешь ты в раю…»
И крепил до смерти бедолага
душу православную свою.

А второй-то матерился глухо
и не верил в злобе никому;
и отнял Господь остаток духа
у того, кто жалок был Ему…

Празднуют теперь глухие веси,
города под сводами небес.
Батюшка кричит: «Христос воскресе!».
Мы кричим: «Воистину воскрес!»

Мы ведь распинались без сугрева
всякий день Великого Поста.
И не вспомнить нынче - то ли слева,
то ли справа Господа Христа…

Ох, морозит меня, знобит, -
Раскраснелись стихи у печки.
Ты им скажешь одно словечко,
Правдой медною, без обид.

Ранним солнышком встань на зорьке
Искупайся в росе прозрачной.
Посмотри как сладко и горько
На земле, а под ней – мрачно.

И дышать под землею нечем
И расправить не сможешь плечи,
А вверху: благодать и птицы.
Церкви строятся, чтобы молиться.

И березки сплелись стволами,
Распустив над землей сережки.
И мигают в домах окошки,
Песней вечера с колоколами.

Но дверями хлопает крепко
Тот, кто душу живую не ценит.
Вкус земли – тяжелый и терпкий,
Никогда он сам не изменит.

Радоница - 2010
 

Научи меня радоваться беде,
Улыбаться, когда я плачу.
Научи меня ходить по воде
И обидчикам не давать сдачу.

Покажи мне добро и любовь,
Когда уксусом губы мочат.
И кипит от обиды кровь,
И дурное - уста пророчат.

Почитай надо мной Псалтырь,
Над убитой по-братски душою,
И Небес Голубой Стихирь
Благодатью меня покроет.

Я хочу: Воскреснуть и жить,
Никому на земле не мешая.
И губами капли ловить
Водных птиц грозовую стаю.

2 Воскресенье апреля 2010 года -
храм князя Владимира
 

Сверкнувший луч и синь над головой,
И дух пропитан всем необходимым:
Молитвою, надеждою, весной…
Под чудною, небесною канвой
Неправильно остаться нелюбимым.

Не плоть диктует жизненность основ,
Я чувствую дыхание Вселенной,
И в каждой почке рукопись цветов,
Как связь, давно проложенных мостов,
К обители ведущие нетленной.

Здесь у любви есть тысячи причин.
Весь этот мир таинственный и сложный
В душе сокрыт на глубине глубин,
И прав святой, блаженный Августин –
Во всём любовь – иное невозможно!
2010