Омилия

Прошептала: "Ты — ключ золотой
От моей бриллиантовой клетки...
Я готова бежать за тобой
Хоть под сенью одной вуалетки..."
И, ликуя, мосты за собой
Я сжигаю отважно-беспечно,
Возле клетки свой ключ золотой
Хороню, как былое, навечно.
"Что ж ты медлишь, родная? Скорей!
Слышишь — кони храпят у порога,
За последним сверканьем дверей
Ждёт нас первая воли дорога..."
"Знаешь, милый... Ведь ключ — золотой,
И, смотри, бриллианты — как слёзы...
А дорога — в пыли столбовой,
А дорога — печали и грёзы..."
На глаза наплыла вуалетка
И сверкнула-захлопнулась клетка...
 

Почему мировоззрение людей, так часто кардинально отличается? Над этим вопросом ломали голову не одно поколение психологов. Однозначного ответа, конечно же, еще нет. Подтверждению этому является вывод Зигмунда Фрейда: «Мировоззрение едва ли заслуживает столь громкого названия, потому что не всё видит, слишком несовершенно, не претендует на законченность и систематичность» Сложно не согласится, но ясно одно — на жизнь оно всё же влияет.

     Прыткий любит виноград —
     Очень рад!
     А вот я, как тугодум, —
     Чту изюм!
Ты смеялась, но вдруг загрустила
И прижала ладони к вискам,
А в глазах ностальгически-мило
Всё пульсировал жизни бальзам.
Но слова не послушались взгляда:
Мол, морщинки от смеха рябят...
Раньше в зеркало глянешь — отрада,
А теперь — лишь тоскующий взгляд...
Ах, родная! Морщинки — не горе,
Посмотри, как живёт виноград:
В нём бескрайнее пенится море,
В нём лучится любимого взгляд...
Но отпенится и отлучится...
Превратится в изюмины гроздь.
Это мудрое чудо случится,
Как незваный случается гость...
А я знаю гурманов отменных:
Винограду они предпочтут
Горсть изюмин, нектарных, нетленных, —
Пылкой неги чудесный приют.
Только в этом изюме горенья
Тот, кто ищет, достоин найти
Ту изюминку отдохновенья,
Что нечасто находят в пути.
 

Однажды пошла Прасковья по воду. Наполнила у колодца ведро и собралась было домой возвращаться, но встретилась соседка. Как тут не поговорить! Поставила Прасковья ведро на приступок — и потекла беседа.
День стоял летний, ясный, солнце светило так ярко — аж воде в ведре жарко! А разговору конца-края не видно. "Такое вёдро! — подумало ведро. — Пойду в тенёк". Скок с приступка — и под развесистый клён. Как здесь прохладно!
Тень всё дальше от ствола отодвигается, а женщины никак не наговорятся. Скучно стало ведру под клёном, и решило оно пойти посмотреть, что вокруг делается.
Идёт ведро и видит: стоит колокольчик на тонкой ножке, к земле клонится, того и гляди — пополам переломится.
— Ох, как жарко, — говорит колокольчик. — Умираю от жажды!
И тут он видит ведро.
— Ведро-ведро, дай воды немножко, — просит колокольчик, — спаси меня от гибели.
— Вот ещё, — отвечает ведро. — Стану я тратить воду понапрасну, — чтобы меня хозяйка бранила.
И идёт дальше.

Я забыла сегодня о боли,
Далеко улетев от земли,
От ее неспокойной юдоли,
Вдаль пролившись словами «Внемли!».

Я забыла сегодня о камнях,
Что летели с заснеженных скал,
Я сорвала истлевшие ставни,
И разбилась волной о причал!

Я припомнила ветер и море,
И вплела их свободу в слова,
Нет, не буду я с глупостью спорить,
Что нам мира пустая молва!

Я припомнила имя родное,
То, что было моею страной,
Ну а боль? Ее вечность покроет,
Подарив долгожданный покой.
 

Ты человек! Ты червь! Создание!
Кривя душой, осознаёшь!
Познав законы мироздания,
Ты не ликуешь, не поёшь...

Живя в миру, страдает сердце!
И первородный грех грызёт
Забыв надежду Воскресенья,
Судьба не лучшая грядёт!

Твой слух мечтает слышать: "Чадо!",
Твой взор мечтает видеть свет!
Грехи души закрыли благо!
И не дают смотреть рассвет.

Моли, рыдай, страдай и кайся!
Проси прощенья и живи!
Сдери оковы неразумия,
А главное людей прости!

Как опадает лист безмолвно,
Душевный груз пойдёт на дно.
Забудутся былые скорби,
Ведь просим искренне Его!
 

Я увидел его впервые зимой, накануне Нового года. Мы тогда только дружили с моей настоящей женой и впервые подошли к её дому. Расставаться не хотелось, проявлять друг другу знаки любви мы тоже стеснялись. Просто стояли и держали друг друга за руки, ну, а Света, обоняла только, что подаренные мной духи, которые и станут самыми любимыми её духами вот уже на протяжении семи лет супружеской жизни.

Он вышел от «карасей»… «Караси» — это местное уличное наименование соседей родителей моей жены, видимо родившееся от их фамилии Красиковы. К сожалению, их судьба была сходной со многими тысячами таких же бедолаг по всей необъятной территории нашей Родины, катастрофично быстро спившихся после развала Советского Союза. Их было двое. Два брата, ещё кое-как державшихся на плаву, пока была жива их мать, ну, а потом, пропивших из дома, что только возможно, даже последние часы. Кстати, они часто заходили поначалу к родителям жены, чтобы узнать у них который час, потому, что им нужно было идти на работу. Но, с работы они скоро вылетели, и необходимость в этом пропала.

Сегодня часто приходится слышать рассуждения о том, возможно ли «комфортное христианство». Мнения высказываются самые различные — от твёрдого «нет» до уверенного «да». Но, кажется, уместнее, нежели полемизировать по этому поводу, напомнить: быть учеником Христа и при этом не идти за Ним, неся крест вольных подвигов и невольных скорбей, невозможно. Об этом говорит Сам Спаситель (см.: Мф. 16, 24—25), и кто дерзнет спорить с Ним? «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7, 13—14). И с этим не поспоришь, если бы даже и захотелось.

О благах подлинных и кажущихся

А хочется подчас! Потому что мы все немощные люди и желаем покоя, удобства, того самого комфорта, который с христианством, по большому счету, все же несовместим. И нет в этом ничего странного, потому что стремление к благобытию свойственно человеку, заложено в него Творцом. Просто понимание благобытия может быть ошибочным. Подлинное благо — быть со Христом; кажущееся, но знакомое и ощутимое — пользоваться теми радостями и удовольствиями, которые способна доставить временная жизнь.

Дом престарелых. Удивительное здание, которое подновляют, чтобы оно выглядело ухоженным перед своим высшим начальством (которому тоже, в принципе, нет до этого большого дела, но зарплату нужно хотя бы как-то отрабатывать), но оно всё равно несёт на себе отпечатки какой-то обречённости. У этого здания, точнее у его обитателей, есть то качество, которое не всегда можно найти в любом обычном доме — здесь всегда всем рады. Рады любому человеку, входящему в эти стены. Но даже эта радость не может растворить того давящего одиночества, что ощущается в каждом из здешних обитателей.

«Игра была не в шутку» (датская народная баллада «Нилус и Хилле»)
«С тем не играют, от чего умирают» (русская пословица)

До сорока лет Васька Петров был самым что ни на есть обыкновенным человеком. Работал водителем в местном автобусном предприятии, имел сына-разгильдяя Мишку и сварливую жену Райку, что все пятнадцать лет их супружеской жизни со свирепостью жандарма выворачивала наизнанку мужнины карманы в поисках денег, утаенных им с очередной получки. И при этом беспрестанно пилила Ваську, ела поедом, честила на все корки, называла его лодырем и пьяницей…впрочем, это были еще самые безобидные из прозвищ, которыми Райка награждала своего благоверного. Но все-таки она ни разу не смогла отыскать надежно припрятанную заначку, которую ее супруг тратил на то, чтобы раз в неделю, а именно — в пятницу, известную в народе, как «день шофера», устроить себе праздник. Собственно, вся жизнь Василия Петрова сводилась к ожиданию очередной пятницы, когда он с друзьями отправлялся в баню.

Накрылся белый мой модем
Потух инет. Июнь. Гроза.
От скуки лажу по «FM»,
Ловлю чужие голоса.

Сижу, ленюсь, кручу-верчу
Советский «Океан» и, что ж?
Любимый «Киевский» хочу,
Да где ж его теперь возьмёшь?

Шумы, помехи на волне,
Крутился, выключил, включил,
Заметил силуэт в окне
Напротив. Кто же это был?

Не видно: серые тона
С дождём сегодня заодно.
А может «он» или «она»
Всю жизнь глядит в моё окно,

И тоже любит грозовой,
Внезапный утренний налёт,
И в небо, кверху головой,
Застыть и ждать, когда сверкнёт?

Наверно мы уже давно
Знакомы, виделись не раз,
И нас таких – полным-полно,
Простых, непонятых подчас.
2011

Глазастая щётка

Представь, дружок: бабушка попросила тебя подмести пол в каком-нибудь помещении, где нет света. Скажем, в чулане. А в нём страшно! Даже, помнится, пауков ты там видел. Да и мыши попискивают. Прямо кошмар! Как же быть? Тебе, дружок, конечно, стыдно признаться, что боишься. Вот и начинаешь ты канючить:

— Ой, бабушка, что-то у меня горло разболелось…

Или:

— Может, лучше, бабушка, я в магазин сбегаю?

Эх, дружок!

А фонарик у тебя есть?.. Вот и прекрасно! Привяжи его к щётке, включи и смело-пресмело иди в атаку на пыль, мышей, пауков и прочую чуланную живность. Пыль при свете ты хорошо увидишь и выметешь. Мыши, если они там водятся, разумеется, в страхе разбегутся. А паучки… Ах, эти добрые, славные, шаловливые паучки! И зачем они в таком неудачном месте соткали свою сверкающую паутину? Вон ведь сколько укромных уголков на чердаке, под крышей сарая!..

Хорошо на море отдохнула Даша!

Море было синее, но называлось Чёрным. Волны лениво накатывались на берег и исчезали, словно проваливались в песок. Даша долго любовалась этим удивительным, новым для неё зрелищем, с наслаждением вдыхала волнующий аромат безбрежного водного простора, и её маленькое доброе сердце наполнялось светлой радостью и ликованием. Голубой бант в Дашиных волосах, казалось, превратился в упругий парус и, подталкиваемый упрямым ветром, будто помчал девочку, плавно покачивая, в морскую даль.

Как здорово!

На берегу, невладеке от воды, дети, с которыми Даша успела подружиться, шумно играли в «выбивалку». Непослушный мяч иногда отскакивал в сторону от играющих и по воле ветра подкатывался к Даше, отвлекая её от «морского путешествия»…

— Даша, идём с нами играть! — позвали ребята.

Мама поручила Игорю нарвать в саду побольше зеленой душистой мяты и других трав. Сама она вместе с Варей только что закончила уборку в доме и собиралась устлать свежевымытые полы зелеными травами. Даже маленькая Катенька понимала торжественность момента и украшала, как могла, свой детский уголок. Любимой кукле Даше нацепила большущий голубой бант. Остальные игрушки аккуратно сложила. Маленьких куколок уложила в их кукольную кроватку и прикрыла лоскутком, который служил у нее детским одеяльцем. И пошла помогать маме раскладывать по полу зелень. В доме сразу запахло свежестью. «Мама,- потянула ее за руку Катенька, — а какой сегодня праздник? День рождения или Новый год?»

«Какой Новый год? — фыркнул Игорь. — Лето на дворе!»

Но мама знала, что у Катеньки все самые радостные праздники пока назывались так: день рожденья Новый год! Без-де¬фиса или запятой между ними. Ничего, подрастет — разберется.

Все толкуют про отдых.
Расслабления ль нет?
Кто в горах, кто на водах,
Кто – к друзьям на обед.
В Вене, в Мюнхене снова,
В Коми, на Колыме –
«Про работу – ни слова!».
Только отдых в уме.
Иль работа не в радость,
Лишь за деньги – в наём?
Иль одно нам осталось:
«Отдохнём! Отдохнём!..»
Как уставшая рота
Прём в казарменный рай:
«Западло про работу,
Ты расслабиться дай!»
И уж слышится – с улиц
Гомонит детвора:
«Клёво мы оттянулись
На фазенде вчера!»
Сокрушили, взгрустнули,
Понесли ерунду…
Хорошо отдохнули –
Наше место – в аду.
Нам и Родин не надо,
Нам Святыня – курьёз.
…Поработать б, где надо,
Поработать всерьёз.

Синий шарик, наполненный гелием, неделю провисел под потолком в компании других разноцветных шариков. Шарики украшали школьный зал и создавали праздничное настроение. В конце недели шарики раздали желающим. Лешка взял синий.
- Ты чего? – спросил его одноклассник Вовка. – Шарик взял.
- Это я не для себя взял, а для Маринки, понял? – ответил Лешка.
Маринка, Лешкина младшая сестра, шарики очень любила. Сейчас она болела и лежала в кровати, и Лешка решил, что, Синий будет для нее чем-то вроде лекарства.
Он отпустил шарик рядом с ее кроватью. «Тук-тук» - упруго постучался в потолок Синий, покачался и замер. 
Маринка улыбнулась.
- Его зовут Синий, - сообщил Лешка, но тут вошла мама, и Лешку из комнаты прогнала, чтоб не заразился.
Синий день за днем продолжал упираться гордой макушкой в поток. Маринка каждое утро приветственно дергала его за длинный хвостик. «Тук-тук» - тихонько отзывался он и снова замирал, упершись. Потом Маринка выздоровела и забыла о нем. А он все висел в уголке и будто бы ждал, что потолок вот-вот исчезнет и он, Синий, взлетит в небо.