Страницы
Оказалась Санина келья на скитской колокольне, за лестницей. Но там кроме старого дивана без спинки, да одеяла с табуретом больше ничего не было, как и непохоже было на то, что в эту ночь здесь кто-то спал.
Больше не рассуждая, отец Михаил, прихватив с собою двух паломников, пошел на реку.
Искали долго.
Рыбаки были. Сани не было.
На все вопросы лишь недоуменные взгляды и ничего не знающие ответы. Да и не было никого у реки ночью…
Узнав подробности, отец наместник снарядил целую поисковую экспедицию, а дежурным иеромонахам приказал служить молебен сорока Севастийским мученикам и преподобным старцам монастыря, дабы они указали, куда монастырское сокровище пропало.
Не найти Саню было нельзя. И не только потому, что как выяснилось, без него монастырь сиротствует, но еще и от того, что в милицию обращаться не с руки. Ведь фамилию Санину, никто не знал, биографии не ведал, да и паспорта у него не видели. Неприятностей отец наместник не боялся, но все же, если Саня не найдется, их было не избежать. Да и монастырю Саня нужен. Зачем нужен, толком не знал никто, но все понимали, что без него никак нельзя.
В обители уже заканчивалась поздняя литургия, когда самое страшное предположение, в которое и думать не хотелось, начало подтверждаться. Недалеко от угловой монастырской башни, у самой воды, в зарослях прибрежного камыша, лежала аккуратно сложенная стопка одежды. Это было Санино одеяние… В карманах и монашеские четки, которые Саня всегда носил на шее, и разноцветные фенечки хиппи.
Отец архимандрит, окончательно расстроенный вестью, раз за разом сокрушенно вздыхал, крестился, да осенял себя крестом. После трапезы, прошедшей приглушенно, сумрачно и тоскливо, он обреченно пошел в кабинет, в милицию звонить.
Через час по монастырю ходили несколько хмурых милиционеров, приставая практически к каждому с вопросами, в которых слышалось откровенное подозрение и раздражение. Водолазы же обещались приехать в течении двух-трех недель, поэтому отец наместник, рассудив, что надежды больше нет, разрешил отслужить заупокойную литию…
Вот ее и служили в левом храмовом приделе.
Служили тихо, скорбно и сердечно.
Когда иеродиакон возгласил «Во блаженном успении…», все: и монахи, и послушники, и паломники со слезами запели «Вечную память».
Только допеть с сердечным умилением не вышло. С правой стороны храма, с клироса, послышалось столь тоскливо-слезное и страшное завывание, что хор поперхнулся, а отец эконом ринулся узнавать, что там еще случилось.
За клиросным аналоем, в темном углу под кафизными лавками сидел Саня, и, заливаясь слезами, пел «Вечную память».
Немая сцена гоголевского «Ревизора» — ничто, по сравнению с остолбенением отца эконома, вкупе с монахами. Саня не только пел, он еще и был одет в блестящий пуговицами, погонами и значками железнодорожный китель.
Всеобщее молчание прервал запыхавшийся послушник, прибежавший с требованием срочно прийти эконому и благочинному в кабинет отца наместника. Отец Михаил, схватил смиренно послушного Саню за руку, забыв о священнической и должностной стати, развивая мантийными фалдами ринулся почти бегом к отцу наместнику.
На этот раз ступеньки к приемной архимандрита скрипели так, что наместник не только встал навстречу, он даже выбежал к лестничному пролету.
— Вот! — только и мог сказать отец эконом, указывая перстом на Саню.
— Слав те Господи! — охнул наместник, затем замолчал и, рукою показывая на сидевшего в его кабинете незнакомого мужика, добавил — и вот! Мужик же, уставившись на Саню, медленно менял жалостливое выражение собственного лица на возмутительное, а затем вслед за монахами заорал:
— Вот он! — и добавил, — вор!
Когда эмоции улеглись, все стало ясным.
Вернувшись с рейса, железнодорожник с коллегами изрядно выпил. Дома по этой причине случился скандал. В сердцах работник железных дорог, машинист первого класса и ударник труда, хлопнул дверью и ушел на речку, прихватив для успокоения бутылку самогона.
Нужен был напарник, так как без «поговорить» бутылка никак не пилась. Тут и увидел железнодорожник странного человека у реки, который поймав рыбку, очень внимательно ее рассматривал, гладил по головке и отпускал обратно. Присев рядом водитель паровозов и тепловозов нашел в Сане не только странности, но и удивительного слушателя… И не только слушателя!
Саня своими короткими репликами, вздохами, междометиями и репликами доказал железнодорожнику не только то, что его жена только о нем думает и заботится, но что Сам Бог ее ему определил.
К концу бутылки, ударник железнодорожного труда окончательно решил вернуться к семейному очагу, но прежде искупаться, так как сам понимал: в таком виде его дома правильно не поймут.
Разделся и прыгнул в отрезвляющую воду. Пока доплыл на кажущийся недалекий противоположный берег, сильное течение его довольно далеко отнесло от Саниного рыбного места. Железнодорожник позволил себе немного передохнуть, да и уснул…
Тут-то Саня и обратил внимание на китель своего собеседника. Блестящие пуговицы, мерцающие под лунным светом погоны и разноцветные значки, никак не могли оставить равнодушным монастырского православного хиппи… Никак не мог Саня красоту эту монахам не показать. А те уже по кельям разошлись.
Лишь в храме кто-то заунывно читал Псалтирь. Саня примостился за правым клиросом, да и уснул. День то долгим был, еще и железнодорожник уговорил рюмочку выпить. Когда проснулся иеродиакон «Вечную память» возгласил. Надо же было поддержать.
Монахи так красиво поют.
Не удержишься...
