Пустота

Обаятельных единоверцев,
Что дела, что слова — звук пустой.
Да и сам я оброс суетой,
И трусливым  бываю, и дерзким,
Одиноким, и вместе с толпой.
Пополам разрывается сердце:
Где я, с кем я? И кто я такой?

И лицо, закрывая руками,
Я не знаю, кто друг мне, кто брат.
Эта жизнь превращается в ад
Мелочами, словами, делами.
Я своею же гордостью смят,
До утра умываюсь слезами:
Виноват, виноват, виноват.

Поздняя осень

Бесконечный унылый дождь.
С неба тянутся тонкие спицы.
Что из серых туманов мне шьешь,
Осень, грустная мастерица?

Хоть немного вложи в них тепла
Загорелых кленовых ладоней
И повей ароматом слегка
Увядающих нежных бутонов.

С древних башен давно не орлы
Гордо смотрят, а рдеют рубины.
Ты ж сосновой иглой приколи
Хоть бы скромную брошку рябины.

Холод

Ночь пройдёт, как всегда поэтапно:
Телевизор, провал, пустота.
И проснёшься привычно, внезапно,
А внутри — ничего — ни черта.

Отругаешь себя вот такого,
Это временно, это — пока. 
Призовёшь Николая святого:
Помоги, пожалей дурака.

Вроде молишь, а чувствуешь — холод
Пробирает до мозга костей,
Словно надвое ночью расколот,
А внутри — безрассудство страстей.

Счастливая

Детям о русских святых

Счастливая

В начале тридцатых годов ХХ века на пустынных улицах Замоскворечья часто можно было повстречать одинокую хрупкую фигурку. Это была святая Татиана (Гримблит). То спешила она петь в храм Николы в Пыжах, то — на работу. А вечерами на все деньги покупала продукты для заключённых и становилась в длинную очередь у тюрьмы с передачами в руках.

— Эти посылки,— говорила она в окошко приёма,— по адресам. И называла имена арестованных безбожниками священников и епископов.

— А вот эти — тем, кому неоткуда получать передачи.

Невысокую худенькую Татиану узники называли солнышком, согревающим обездоленных.

Реквием по гражданке Диссертации 2

Молодой следователь михайловской прокуратуры Михаил Петрович Окулов не относился к числу тех, кого может удивить или испугать вид человеческого трупа. Мало того, он даже обрадовался, когда именно ему поручили расследование дела о расчлененном теле, найденном в подвале Михайловского мединститута. Ведь большинство дел, которые ему поручали вести до этого, были полнейшей рутиной. Банальные кражи да ограбления. Даже убийства, и те совершенные либо с целью грабежа, либо по пьяни. А какие преступники! Дремучие обыватели с интеллектуальным уровнем ниже среднего, не умеющие ни как следует совершить преступление, ни мало-мальски скрыть его следы. В итоге расследовать было нечего. А Максиму Окулову так хотелось раскрыть какое-нибудь запутанное преступление, чтобы о нем сразу заговорили, как не просто о дотошном, хотя и не шибко проницательном следователе, но как об этаком Шерлоке Холмсе из Михайловска, которому под силу самое запутанное дело. А там, глядишь, и повышение по службе, а то и перевод в столицу… Плох тот рядовой, что не мечтает о генеральских погонах!

В селе

Я воду пенистую пью,
Она течёт ничья.
И подставляю под струю
Я руки у ручья.

И, словно вымерло село,
Здесь тихо, как нигде.
Но мне спокойно и светло -
Я радуюсь воде.

А вечер солнечного дня
Склонился на заход.
И мысль крутилась у меня,
Куда пропал народ?

«прошли времена умиления...»

«Дщи Вавилоня, окаянная, блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень...»

прошли времена умиления
абстрактными идеалами —
добром... красотой... просветлением...
они будто шхуна без палубы
нет в буйстве времен им спасения

здесь в море грехов и похотей
легко утонуть и с парусом —
на утлой лодчонке крохотной —
любви всевозможных ярусов...
без веры вся жизнь — вздох один!

нет дело не в силе-разуме
не в слове с большой «Ч»-буковки
что гордо звучит — праздное...
в нем горе душе луковой —
не спрятаться ведь за фразами...

о молчании и Слове

не хочется так долго так без то́лку
отмалчиваться в тишине ночной!..
ты днем не волга на закате волком
не воешь будто ветр в трубе печной

ты страждешь молча... открываешь книгу
и плачешь на страницы... вместо снов
провидишь явь гниющую по сгибу
листов реальности лишившейся основ

ты прячешь скорбь но как Ему то было —
за всех молчать и пострадать за всех...
всё сказанное в притчах — Слова сила
и кротость смерти искупившей грех

Я и Хемингуэй

Хемингуэю повезло, он жил в молодости в Париже. Дружил с писателями и художниками, работал в газете, пил бурбон, гулял, любил свою молодую жену... Потом написал, что «Париж это праздник, который всегда с тобой...»

Мне повезло больше. Я жил в молодости в Мытищах. Дружил с Гундосым и с Кротом, пил пиво, чем-то торговал, любил Верку... Я ради Верки даже как-то витрину разбил, любовь свою показывал... А они потом написали, что «...находясь в состоянии алкогольного опьянения, разбил витрину продуктового магазина и похитил муляж колбасы „Краковской“...»

Хемингуэй в тюрьме не сидел. А мне дали пятнадцать суток и я две недели красил забор вокруг отделения. Дышал краской, от этого много думал. Верка ко мне не приходила, она, оказывается, уже с Гундосым жила, так что мне опять повезло. Это я потом понял, когда пиво пил на лавочке и Гундосого увидел с коляской, а рядом Верка с животом. И тоже с пивом.

Судьба

Мне в окна судьба стучится
И просит вина и хлеба.
Дрожит в кулаке синица,
Журавль улетает в небо.

И я вслед ему тоскую
По Свету,что глаз не слепит,
Где любят меня такую,
Познавшую тьму и пепел.

Ни жеста, ни слов, ни взгляда —
Вздохну, поведу плечами.
А все,что теперь мне надо —
Прощение и молчанье.

Страницы