Омилия

Всемирно известный нейробиолог из Нидерландов о том, какие значимые открытия произошли в нейронауке в последнее время, почему сексуальную ориентацию не выбирают, куда смотреть молодым ученым и что не так с рациональностью.

Плод осознанного мыслительного процесса ни в коем случае нельзя считать продуктом заведомо более высокого качества, чем неосознанный выбор. Иногда рациональное мышление мешает принять правильное решение.

— Назовите наиболее заметные открытия в нейронауке за последнее время. В чем их важность?

— Доказано, что глубокая стимуляция головного мозга приводит к смягчению симптомов болезни Паркинсона, и теперь эта практика успешно применяется для лечения других нарушений мозговой деятельности. Группе ученых удалось добиться впечатляющего результата в лечении тридцативосьмилетнего пациента с апаллическим синдромом, приобретенным за 6 лет до начала этой стадии лечения в автокатастрофе. Открытие произошло после того, как стимулирующие электроды были размещены на обеих сторонах таламуса, области в центре головного мозга, отвечающей за получение сенсорной информации. В течение сорока восьми часов после стимуляции пациент после пробуждения повернул голову в сторону человека, назвавшего его имя. В результате 4 месяцев электрической стимуляции у него стала восстанавливаться речь, он снова научился есть, пить и расчесывать волосы.

Одним из экспонатов Музея Москвы в День города станет огромная литературная карта метро. Ее площадь составит 150 кв. м.

На литературной карте появятся такие станции, как «Блоковская», «Цветаевская», «Живаго», «Стругацкая», «Шаламовская».

Литературные названия станций подобраны не случайно: каждое из них соотносится с реальной станцией подземки, в окрестностях которой жил, работал или бывал писатель. Или с этим местом связан сюжет художественного произведения, судьба его героя.

В ноябре 2018 года по всей России пройдут праздничные торжества, посвящённые двухсотлетию со дня рождения великого классика Ивана Сергеевича Тургенева. В настоящее время ведётся масштабная подготовка к празднику.

В частности претерпел реконструкцию музей И.С. Тургенева, расположенный на улице Остоженка, представляющий собой особняк, который снимала в 1840-1851 годах мать писателя Варвара Лутовинова. Это она явилась прототипом барыни жестоко угнетавшей глухонемого Герасима, поэтому в народе музей прозвали «Домик Му-Му».

Рядом с ним на месте взорванной церкви Успения Пресвятой Богородицы разобьют парк. Который вместе с усадьбой, по замыслу организаторов проекта, должен составить единую композицию в стиле «дворянского гнезда», воссоздающий атмосферу тургеневской эпохи.

Вчера было 26 августа — день смерти Николая Гумилёва. Точнее, ночь смерти — по некоторым данным, он был расстрелян в ночь на 26-ое.

Конечно, Гумилёв относится к той избранной группе поэтов, думая о которых, сразу вспоминаешь об их гибели. Безжалостность судьбы и героическая смерть настолько неотвратимо ярко пересеклись в небе его личности, что разговор о Гумилёве чаще начинается с этой скорбной звезды, а затем уже взор переходит на другие планеты его небосклона.

Мы как-то забываем, что нашим сердцем мы видим даже творчество Пушкина через призму его трагической кончины. Это относится и к Лермонтову, к Маяковскому и так далее. Однако, событие самой смерти Гумилёва тем не менее, на мой взгляд, более сложное. Более сложное, чем в большинстве вспоминаемых случаев. И Пушкин, и Лермонтов, например, поставили себя в однозначность условий русской дуэли, несравненно более жестокой, чем, скажем, европейская. Я уже не говорю о самоубийстве, выйти из которого невредимым затруднительно. Повторяю, я имею в виду не сложность чувствований и восприятий поэта, приведших в результате к такому исходу, а именно само событие. Дело тут не только в том, что у Гумилёва оно как бы затянулось. Неоднозначность ситуации заключается в том, что расстрела можно было избежать.

Учитывая, что и слова (и даже понятия) «поэзия» и «поэт» для многих сегодня звучат архаично, современные стихотворцы теряют веру в то, чем занимаются, боясь оказаться как бы вне социума или в «прошлом веке», потому или смущенно называют свои стихи «текстами», пряча свои чувства (архаичные, так сказать, a priori!) , рационализируя их в модной версификационной игре, или, еще проще, сами играя социальную роль «поэта или «поэтессы», не выходят за пределы актерства и в стихах, то есть именно, теряя поэзию, становятся просто актерами-версификаторами. Это страх прослыть старомодными, вынуждает наиболее значительных по дарованию поэтов, искать теоретические основы для своего несовременного призвания, а иных, менее одаренных, легко жертвовать им… Но нельзя ли предположить, что поэзия лирическая  всегда живет только ВНЕ социума, в редкие эпохи (например 60-е годы 20 века),теряя свою территорию и выходя на публику, живет только ТАМ, где сохранились те самые «архаичные» чувства, которые протекают не на поверхности социума, а в глубине? Тогда все «приметы современности» в стихах, порой намеренно-остроумные, порой случайные, всего лишь знак, что этот текст не стал и никогда не станет поэзией, а умрет вместе с модными деталями, которым как вещам, суждено выходить из моды, устаревать и пополнять сначала сэконд-хэнды, а потом и свалки?