Омилия

Перевод на украинский

Старая свиноферма находилась неподалёку от леса, на окраине которого, в уютном гнёздышке, спрятанном в траве, жила весёлая семья жаворонков. Ферма располагалась достаточно далеко, чтобы лесные жители, в том числе и певчая семейка, не ощущали дурного запаха, без которого не обходится ни одна свинья.

Каждое утро Жаворонок-папа посылал в мир свою песню любви — всем-всем-всем, даже незнаемым свиньям. Его звонкая трель «тюю-люлю-люлюлю» летела в каждый дом, под неё просыпались все лесные жители. И сердца их переполняла любовь — хранительница доброго духа леса. Звери радовались жизни и друг другу, родные места казались им сказочным раем.

Но так было лишь до тех пор, пока не поселилась в этом лесу Свинья. И место она выбрала для себя злачное — на окраине, под старым раскидистым деревом, рядышком с гнездовьем жаворонков.

У истоков времени мы жили,
Но дорогой горьких перемен
Всё идём пока. На небе плыли
Стражи мира — и тоски рефрен

От племен бескрылых лился в небо,
Стражи мира мерили крылом
Все пути мгновений, ну, а мне бы
Обрести себя — себе, и в том

Приоткрыть тот Дух, что напитает
Боль мою грядущей тишиной,
Так листва порой простор листает,
Облетая с крон густой волной.

У истоков счастья мы стояли,
Сплавилась отрада до тоски,
А ведь мы когда-то вечность знали
Словно реку близкую. Легки —

Раскрывались высью капли-звезды,
Как давно мы ходим по земле!
Но земное вышьют небом слезы,
Если вес их — свет любви во мгле.

Если суть их — тайна покаянья,
У земли бескрылых нет племен,
Ты прости нам, Господи, метанья,
За живого сердца трепет-стон.

Диптих «Полюбили друг друга…». Картина первая

Червяк и Ласточка

Полюбили друг друга Червяк и Ласточка. Свадьбу сыграли.

Поверить в такое трудно, а ведь было — в жизни и не такое случается.

Нравилась Ласточка Червяку возвышенностью: она так красиво парила в небе, что не залюбоваться было невозможно. У Червяка дух захватывало от головокружительных пируэтов, которые выделывала его любимая в полёте. Сам же он больше любил землю.

Когда-то очень давно в избушке на краю деревни жила бедная вдова. Однажды перед большим праздником – праздником Розы – отправилась она к реке, чтобы прополоскать в ней свою единственную праздничную скатерть, расшитую красным узором. Но не успела приступить к делу, как увидала в воде большую корзину, несомую неспешным течением. Взяла бедная вдова ивовый прутик, подцепила им корзину, опутанную кувшинками и лилиями, и притянула к себе. А в корзине-то, завёрнутые в шёлковое одеяло с золотым вензелем на уголке, лежат двое детей, двое прелестных малюток-близнецов. «Вот так подарок мне к празднику!», – подумала вдова, достала детей из корзины и понесла домой.
Своих детей у вдовы не было, и она стала воспитывать найдёнышей – мальчика и девочку – как родных сына и дочь. На радость бедной вдове росли брат и сестра. Краше и ласковее их никогда не бывало в деревне детей. Всегда приветливы и веселы, всем готовы помочь, худого слова никто не слыхал от них. И до того непохожи были они на людей той деревни, что невзлюбили их люди и со злости стали называть промеж собой «лягушечье отродье».

Кругом обители Пресвятыя и Живоначальныя Троицы не то, чтобы раскинулся, а как-то уж скорее расползся одноименный монастырю городишко. Сущее недоразумение! Славная обитель куда как более походила на город: из храмов с раннего утра доносится молитвенное пение, из пекарен – дух свежего хлеба, а найдётся ли такой человек, кто оставался бы равнодушным к запаху свежего хлеба?.. Паломники, пёстрой, разноязыкой толпой притекающие каждое утро к монастырским вратам, числом, если не превосходят, то уж, во всяком случае, не уступают городскому населению.
Точно круги по воде, разошлись слободы мастерового и торгового люда от стен Троицкой обители. По оврагам и косогорам, шибелистыми улицами и похожими на извивающихся змей переулками, разлезся городишко, окружив обитель одноэтажными деревянными домишками, сараями, до недавнего времени крывшимися соломой, и лавками, торговавшими резными игрушками, иконами и харчевым товаром.
Справедливости ради надо сказать, что пришлый люд стекался не только к монастырю, но трижды в году – на ярмарку, устраиваемую обыкновенно после Пасхи, к Троицыну дню и на Успение.

Один на один я с собою,
Как всякий земной человек.
Бегу сквозь года за судьбою,
Фальшь-старт – и сорвался забег…

Как в старом транзисторе хаос
От шума, шипения волн,
Так мысли в уме разметались,
Где каждая – тонущий чёлн.

За что же успеть зацепиться,
Где эта соломинка, где?..
Жизнь в водовороте кружится:
Ошибка – круги на воде.

С тобою мы, брат, из разбитого прошлого.
Бредем по туманному мы настоящему,
Навстречу грядущему и неизвестному,
Над нивой надежд и иллюзий некошенной,
Сквозь ветер удачи к погосту звенящему,
В коморочку узкую, темную, тесную,
Где нас убаюкает вечный покой.
И топчем ногами цветочную радугу,
Закрывшись ладонью от птичьего пения,
Шарфом ограждаясь от свежего воздуха,
Заштопавши души унынием наглухо,
Сердца разрывая до остервенения,
Без смысла, без цели, без света, без продыха...
Забыли совсем, уж, дорогу домой.

 Вы радость знали? Тихую, как нежность.
Не ту, что растревожит как огнем,
А томную по вечности безбрежность,
Отраду тайн, похожую на дом-

Приют для неустроенности сердца,
почти обитель плавкой тишины,
Что сплавит страсти до тиши и дверцы
Чуть приоткроет - звуками весны

Наполнив стынь тоскующей юдоли,
Нетленной жизнью истины одной.
А ведь ничто нас в мире не неволит,
Как только плен, помноженный на зной

Томленья глупого. Но глупость переменна
С отрадой, нам подаренной Творцом,
И лишь любовь в юдоли сей нетленна, 
Как подвиг жертвы, ставшею венцом.

Ожидала лодку у причала
Маленькая хрупкая надежда.
В дымке серебристой утопала
Озера зеркальная одежда.
Глубина таинственно сокрыла
След желаний, мыслей вереницу,
Гладь воды всего лишь отразила
Мира явь — пустую небылицу.
Вопреки обману и сомненьям,
Трепетно надежда ожидала,
Призывала лодку для спасенья
У любви — надёжного причала!

из цикла «У церковной ограды»

Паломников в обители нынче много. На воскресную службу приехали. Среди многих уже давно ставших «своими» встречаются и «новички». Паломников постепенно становится все больше.

— Скажите, а отец Варсонофий служит?

— Да.

— А какой он? Вот этот? — женщина, спрашивая рядом с ней стоящего указывает на иеросхимонаха Нектария.

— Нет, это батюшка Нектарий.

 Нас ни печаль с тобой сроднила,
Ни скупость глупой суеты,
Тихонько вечность заронила
О счастье нежные мечты.

И неожиданно раскрылись
Искомой вечности слова,
Мы до того с тобой не жили,
А лишь искали путь. Молва

Трубила по миру обманы,
Но не обманом жив наш мир,
Пройдешь хоть все земные страны,
Но коли в сердце холод, пир

Не будет радостным и светлым,
Одна любовь осталась нам,
Ее стези мы ищем меты,
И в той судьбе всяк дом нам храм.

Столичные были

Поэма

1.
В полутёмном переходе —
Жизнь, пленённая в штрих-коде.
Суета, как пенопласт.
И, хотя не наш он вроде,
В нас живёт Екклесиаст.

Очередь полуживая,
Переход весь заполняя,
Вспениваясь, как ситро,
По мобильникам болтая,
Поглощается метро.

В день погожий Боря с Таней,
По корзинке взяв с собой,
Побежали за грибами
В лес по тропке луговой.

Вот и лес, шумят листвою
Здесь столетние дубы.
За кустами и травою
Где-то прячутся грибы.

Заглянули за пенечек –
Там, как в книжке на картинке
Белый прячется грибочек.
Ну-ка, марш скорей в корзинку!

Растворяясь в тоскливой безбрежности
Серых мыслей, в безлуньи ночей
Разрываясь и воя от грешности
Надоедливых, глупых речей,

Распластавшись душою истерзанной
В пустоте, заглушив немоту
Наготою печали, над бездною
Пыльных грез, обрести чистоту

В откровеньи дождя стихотворного,
Спрятав сердце от песен борьбы
В нежный слог, быть игрушкой притворного
Палача и тирана - судьбы...

Осень – ты подруга дум,
Или нежность стылой речки,
Здесь листвы опавшей шум
Словно шепот. Из-за печки

Не видна река – и пусть!
Полнозвучность вод излечит
Пустоту души и грусть.
Догорая, тают свечи,

Догоняя волны – спят,
Звезды зонтиком небесным,
Укрывают мир опять.
Не уснуть мне, бесполезно,

Не сомкнуть глаза никак.
Сердце полнится тоскою,
Но не той, что за пятак
Забирают у покоя,

А тоской по Небесам,
Где полёт подобен сути,
Неразменной по часам
Наших будней, где как ртутью

Разбегаются слова.
Так похожи на намеки:
Полусуть, полумолва,
Что ложатся в полу строки.

Но тоску не обмануть
Полунебом синей выси,
Там Господь, и в этом суть,
Что от дольнего возвысит.