Омилия

Статья была написана в 2004 году, но, как ни странно, актуальность свою не потеряла. К сожалению...

Нет нужды излагать сейчас всю этническую историю западных стран. Достаточно сравнить ее в самых общих чертах с историей России, на территории которой спокойно жили даже совсем «чужие» россиянам народы — башкиры, коми, марийцы, мордва, татары, удмурты, чуваши и др., а на окраинах столетиями сохранялись даже малочисленные этносы в несколько тысяч или даже сотен (!) людей. На Западе же много десятков народов или вообще исчезли, или превратились в своеобразные этнические реликты (как шотландцы, валлийцы, бретонцы, гасконцы, лужичане и т. п.). Ныне лишь два народа, которые живут на территориях больших западноевропейских государств, продолжают отстаивать себя, как еще живые силы — ирландцы (в британском Ольстере) и баски (в Испании и Франции).

И если уж называть Россию «тюрьмой народов», то, в точном соответствии с логикой, следует называть основные страны Запада не иначе как «кладбищами народов», а потом уж решать, что «лучше» — тюрьма или кладбища...» (В. Кожинов)

Глава 6 ЕМУ БОЛЬНО

В метро, несмотря на поздний час, было людно. Лика усадила Колю на освободившееся место, положила на его колени рюкзак и, крепко ухватившись за перекладину, задремала. Перед ней во всех подробностях проплывал сегодняшний день. Дядя Слава, счастливо встретившийся им на пути ранним утром. Заметно сдал за последнее время Виленыч, хоть и бегает по утрам, как прежде. А выглядит-то неважно... Колино Причастие. Жаль, Кольку приходится причащать в ближайшем храме, а не в нашем. Ничего, вырастет, будет к отцу Василию ездить... Справку для иппотерапии получили. Значит, еще один год можно спокойно заниматься и ни о чем не думать...

Трутся, трутся жернова,
Пахнет дегтем и мукою.
И скрипят над головою
Клинья, привод, рукава.

Старый мельник отряхнул
Пыль полей с волос и блузы.
Сбросив часть своей обузы,
Он устало сел на стул.

Все идут к нему теперь,
Все несут ему пшеницу.
Тень надежды греет лица.
И визжит входная дверь.

Сплелась в клубок судьба моя:
Сплелись события и люди.
Не разберу, где сон, где явь,
Была любовь, иль всё же будет…

Гляжу с надеждой в небеса,
Родной Отец мне смотрит в очи.
Повсюду звёзды, как роса,
Что вызрела холодной ночью.

Мне не дано уразуметь,
Зачем так просто всё и сложно…
Лишь месяц будет мне звенеть,
Идя по небу осторожно.
 

«Бойтесь данайцев, дары приносящих!»:
Мудрость веков – горьких опытов дочь.
Ну, а герои времён настоящих
В силах ли искус в душе превозмочь?

Очень манят заграничные виллы
Штурманов, лихо ведущих страну.
Алчность и власть,
                           как Харибда и Сцилла,
Быстро отправят корабль их ко дну.

В зубы не смотрят коню дармовому.
Не для того ли заманчивый дар,
Чтобы штурвал дать купцу–рулевому
И превратить достоянье в товар?!

Разве от сердца щедроты приносит
Тот, кто в объятьях готов задушить? –
Так исполняет любые запросы
Дьявол в обмен на погибель души!
 

Как минимум раз в год, а на деле, конечно, чаще, мы вспоминаем фарисея из рассказанной Спасителем притчи. Главным образом для того вспоминаем, чтобы кого-то обличить в нехристианском, а именно фарисейском, отношении к ближнему. Основные приметы отношения этого суть: превознесение до небес своих собственных добродетелей, похвальба ими, уничижение окружающих людей-грешников, угадывание и тонкое, придирчиво-презрительное рассмотрение их немощей и пороков. А также – чрезмерное внимание к внешнему и небрежение о внутреннем. И мы нередко говорим о ком-то: «Ну, он фарисей!». Или еще: «Это какое же фарисейство!».

А я вот думаю о фарисее из притчи и мне его почему-то очень жалко. И не только потому, что он вышел из храма «менее оправданным», чем мытарь, хотя и поэтому тоже. В сущности, что нам такого уж плохого о нем известно, чего это мы на него так ополчились, что почти две тысячи лет не даем духу его покоя, но все поминаем и поминаем его недобрым словом. Каким именно? Да этим: «фарисей».

Смерть Пушкина, Блока, Ахматовой
На сердце твоём как печать.
Хочу я в ночи нежно-матовой
С тобой, Петербург, помолчать.

Привольно поэту здесь дышится
От зова Балтийских ветров,
Дыханье Невы чуть колышется
В гранитной дуге берегов.

Взгляну с высоты Исаакия
На твой Александровский сад.
Проклятье, сиротство и магия
В воронке твоих чёрных дат.

«…и остави нам долги наша,
якоже и мы оставляем должником нашим…»
Молитва Господня
«Беззаконного уловляют собственные
беззакония его».
Притчи, V, 22

Эту историю рассказала двоюродная сестра Лиля. В конце пятидесятых училась она в кредитно-экономическом техникуме на Украине. Неподалёку от учебного заведения с завидным постоянством просила подаяние бабушка-старушка. В любую погоду стояла на одном и том же углу. Опрятно одетая, с приветливым лицом, никогда не давила на жалость, не изображала вселенскую скорбь, прося копейку. Сколько лет нищенке девчонки-студентки определить не могли. Кто предполагал: «Лет шестьдесят». Кто и того больше давал: «Восемьдесят, не меньше». Когда тебе семнадцать, все, кому сорок и более кажутся древними-предревними. Бабушке было явно больше сорока.

В лихую, лютую годину
Для православных христиан
Профессор, доктор медицины
Священный принимает сан.

Монахом став, архиереем,
Он твердо в Истине стоял,
Путь возвещая ко спасенью,
Бесстрашно ересь обличал.

И, как небесный покровитель
Лука ― апостол, врач святой,
Лечил людей хирург-святитель,
О них молился всей душой.

 Жил на свете Хороший Человек. Каждую минуту своей жизни он старался потратить на добрые дела. В его маленьком городке жизнь текла размеренно, и в каждом новом дне Хороший Человек находил для себя пользу, воплощая свои потаённые мечты в жизнь...

   Невысокий  полный мужчина, уже немолодой, но вполне ещё крепкий и энергичный,  Хороший Человек любил делать подарки, особенно друзьям и дочке. И при этом он всегда оставлял на подарке ценник. А как же! Пусть все удивляются его щедрости и заботливости!

Я -  фарисей,
я не таков как все другие:
пощусь, молюсь,
веду благую жизнь.
И я мытАрь,
глаза поднять не смею,
прости, шепчу,
мой Бог, будь милостив.
Великий я гордец,
мне трудно горбить плечи,
а осудить других
мне кажется - пустяк.
И я смиренный раб,
поклоны меня лечат,
бью в грудь себя в слезах:
я грешник, я – червяк.
Я – мытарь?
Фарисей?
Я  фарисей и мытарь:
как падаю – воплю,
как встану – бью других,
я плачу,
я смеюсь,
терплю,
и ненавижу,
люблю,
корю,
молюсь,
я совмещаю их.

Перебираю архивы и натыкаюсь иногда на такие сердечные факты... Рассказала бывшая сотрудница Людмила Попова. Свёкор её с Алтая. Четыре его брата жили с отцом под одной крышей. Отец — непререкаемый авторитет в семье, как и мать. Сыновья заикались, мол, не лучше ли каждому вести отдельное хозяйство? Но отец исходил из принципа — коллективный труд продуктивнее. Считал, разбежавшись по своим углам, столько не наработаешь, как мощным, хорошо организованным сельхозпредприятием. Пресекал на корню частнособственнические разговоры сыновей о разделе. И только угроза раскулачиванья в период коллективизации заставила отделить сыновей. Но поздно спохватился, раскулачили всех поодиночке.