Мы — ангелы 6

Глава 6 ЕМУ БОЛЬНО

В метро, несмотря на поздний час, было людно. Лика усадила Колю на освободившееся место, положила на его колени рюкзак и, крепко ухватившись за перекладину, задремала. Перед ней во всех подробностях проплывал сегодняшний день. Дядя Слава, счастливо встретившийся им на пути ранним утром. Заметно сдал за последнее время Виленыч, хоть и бегает по утрам, как прежде. А выглядит-то неважно... Колино Причастие. Жаль, Кольку приходится причащать в ближайшем храме, а не в нашем. Ничего, вырастет, будет к отцу Василию ездить... Справку для иппотерапии получили. Значит, еще один год можно спокойно заниматься и ни о чем не думать...

Лика открыла глаза, почувствовав Колино сонное шевеление. Сидевшая рядом с ним женщина пыталась в чем-то убедить его, указывая на Лику. Коля был сильно уставшим и не слышал слов участливой соседки.

... уступать маме... стыдно... мужчина... неуважение ... армию ... — донеслось сквозь шум езды.

Лика опять закрыла глаза: раз Коля молчит, значит, можно еще подремать. Объяснять что-либо говорливой женщине Лике не хотелось: и Колька проснется, не дай Бог, скандал устроит, и просто сил уже не осталось реагировать на добрых советчиц.

В голове крутился разговор двух мам, в который Лика поневоле была вовлечена.

— Ты нивелируешь себя как личность, — говорила одна мама другой, — так нельзя! Человек должен расти и развиваться, а ты похоронила себя заживо.

— Ну как мне расти и развиваться,- оправдывалась похожая на испуганную птичку женщина, — когда я даже на работу не могу устроиться. Мне и помочь с моим чудом некому. Ты же знаешь, что у нас никого нет.

— Да при чем тут работа, сколько сейчас возможностей для самореализации. Это лень, самая настоящая лень. Тебе так удобно: спряталась за больного ребенка как за ширму и высунуться боишься. Что, так трудно покопаться в интернете и найти то, что может быть тебе интересно?

— Какой интернет, о чем ты. Откуда у меня деньги на компьютер. Нашей пенсии на еду с трудом хватает. Вчера вот курицу купила... Событие...

— Ладно, нет компьютера — приходи ко мне домой, я тебе помогу. Не хочешь ко мне — пойдем в кафешку, сейчас Wi-Fi везде есть, все расходы на себя беру. Пойдешь? Нет?! Лика! Ну, хоть ты ей скажи, что так нельзя. Кстати, Лика, ты вроде бы стихи писала. Публикуешься?

— Иногда, в приходской газете.

— В какой? Приходской... А, ты же у нас верующая. И как гонорары? Устраивают?

— Устраивают. Их там нет.

— Нет гонораров? А зачем тогда... Всё у вас не как у людей...

Лика вдруг поняла, что начинает привыкать к чужому горю. Она прекрасно помнила свое шоковое состояние, когда впервые переступила порог реабилитационного центра и увидела большое количество больных детей. Тогда ее сердце замирало от ужаса, и, чтобы привести себя в чувство, она постоянно твердила услышанную от одной бабушки фразу: благодари Бога, что так. Со временем жизнь научила Лику смотреть на проблемы с практической стороны. Теперь, сталкиваясь с разнообразием несчастий, она задавала себе один-единственный вопрос: чем я могу помочь. Всё остальное, принадлежащее эмоциональной сфере, было заперто ею на глухой замок.

Какая безнадега в глазах у этой мамы-сиротки, лучше не заглядывать... — думала Лика, — Может, компьютер ей подарить? У Пети этого добра... Хотя... до компьютера ли ей, когда на еду денег не хватает. Наверное, лучше просто деньгами помочь. С дядей Славочкой посоветуюсь. Уложу Кольку спать, и, пожалуй, сбегу на чаек к Виленычу.

Дома Лика несколько раз набирала номер дяди Славы — и сотовый, и домашний — но трубку никто не брал. Она даже поднялась этажом выше и позвонила в дверь Владислава Виленовича. Странно, начала беспокоиться Лика, в этот час он обычно бывает дома. И не позвонил, не предупредил, что его не будет. Странно...

Лика накормила Колю и уложила его спать. Петя приехал уже к ночи, поужинал наспех и ушел в кабинет работать. Лика перемыла гору посуды, а Владислава Виленовича всё не было. Сотовый теперь отвечал, что абонент недоступен. Около полуночи Лика решила воспользоваться полученными назад ключами от дядиславиной квартиры. Вдруг то самое «мало ли что» случилось, не дай Бог. Не успела Лика выйти из своей квартиры, как пришла смс-ка от Ирины: «Лика, если не спишь, позвони. Срочно».

— Ириночка, да, я. Не знаю, сама волнуюсь очень. Встречались? Давно? Что написал? Небесная? Кажется, поняла. Потом объясню. Да, поняла, что вы на работе. Хорошо, найду телефон ресторана, попробую связаться. Через сколько сможете перезвонить? Хорошо, постараюсь успеть выяснить.

— Здравствуйте, один из ваших сегодняшних посетителей, Владислав Виленович. Да-да, он. Давно? Полдесятого? Такси заказал? Вы сами вызывали? Пожалуйста, продиктуйте номер, по которому вы заказ сделали. Мне необходимо срочно связаться с водителем. Что значит, не даете такую информацию?! Человек пропал! Кто говорит? Дочь говорит. Спасибо. Записываю.

— Да, Ириночка. Всё, что могла, узнала. Дядя Слава уехал на такси, водитель говорит, высадил его на Ярославском шоссе напротив красного храма, там клиент расплатился и отпустил такси. Что? И я ничего не понимаю. Ириночка, я ужасно волнуюсь. Позвоню сейчас отцу Василию. Да, знаю, что неудобно и что уже поздно. Но вдруг ответит.

— Ириночка! Созвонилась с батюшкой. Говорит, догадывается, почему дядя Слава поехал в этот храм. Велел нам не истерить, а молиться о рабе Божием Владиславе. Знаете, как сказал? Он к Богу пошел! Да. Ой, не знаю, в каком смысле. Да, Ириночка, будем молиться.

После разговора с отцом Василием на Лику снизошло какое-то удивительное спокойствие. Она взяла в руки Псалтырь, открыла наугад и прочла слова, которые давно уже знала наизусть: Помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое...

Около часа ночи позвонила Ирина.

— Лика, только что Владислава Виленовича доставили в реанимацию. Он у меня. Инсульт. Больше звонить не буду. Молись, родная.

* * *

Птица, если ее посетит блажь теплым вечером пролететь над столицей, плотный поток машин, движущихся в разных направлениях на периферию, примет за гигантских змей, медленно выползающих на природу. Змеи жалуются на духоту и ползут всё медленнее и медленнее. Люди, томящиеся в змеином чреве, копят недовольство друг другом и вспоминают старые добрые времена, когда дороги были свободнее, трава зеленее, а небо выше.

Кондиционер не мог избавить Владислава Виленовича от накатывающих приступов дурноты и свербящего свиста в ушах. Но менять свое решение он не собирался: он твердо решил добраться до храма — того самого, в который водила его синеглазая бабушка втайне от его родителей. Что его влекло туда в столь неподходящий час, он понять не мог, только чувствовал, что не может не быть там именно сейчас. Значит, так надо, думал он, удивляясь невесть откуда взявшимся мыслям о провидении. Когда на противоположной стороне шоссе за металлической оградой показались красные стены храма, а в сиреневом вечернем небе сверкнули закатным бликом кресты, сердце Владислава бухнуло в самое горло: вот он. Владислав расплатился с водителем и отпустил такси.

Спустившись в душный подземный переход, Владислав Виленович ощутил, как земля под ногами стала покачиваться. Но он упрямо шел вперед, запрещая себе терять равновесие. Поднявшись по ступенькам, он вдохнул вечернюю прохладу, и шаг его стал тверже. Владислав подошел к ограде, увидел запертую на замок калитку и только тут понял, что уже поздно, и храм, скорее всего, закрыт. Рядом с ним остановилась девушка, в бирюзовом платочке и в длинной юбке до пят. За плечами у нее висел внушительных размеров рюкзак. За руку она держала малыша лет четырех-пяти. Мальчик зевал и, несмотря на поздний час, не капризничал.

— Вы в храм хотели зайти? — девушка набирала номер на мобильном телефоне. — Сейчас вместе зайдем. Тимофеичу только дозвонюсь.

Откуда взялась эта девушка, кто такой Тимофеич, Владислав Виленович, конечно, не знал. Всё происходящее немного походило на странный сон. От храма отделилась и захромала к калитке чья-то сутулая фигура. А вот и дедуля, сказала девушка и помахала ему рукой.

— Вам повезло, что я здесь оказалась, — весело сообщила она Владиславу. — Тимофеич — сторож строгий, ни за что бы вам не открыл.

Владислав почувствовал какую-то мальчишескую озорную радость. Он переглянулся с девушкой и поразился цвету ее глаз. Ах, какие топазы, подумал Владислав.

— Меня Серафима зовут, — просто сказала она и улыбнулась.

Владислав представился в ответ и наклонился к мальчику:

— А вас как зовут, молодой человек?

Мальчик, нисколько не смущаясь, посмотрел на незнакомого дядю и вполне серьезно ответил:

— Мужчина.

— Хорошее имя, правильное, — одобрил Владислав.

Тимофеич погремел ключами, открыл замок на калитке и, покашливая, вопросительно глянул на Владислава.

— С праздником, дед, — сказала Серафима. — Это Владислав, ему помолиться надо.

Старик крякнул в кулак и, оглядывая с иголочки одетого вальяжного господина, неуверенно пригласил:

— Ну, заходи, коли так. Богомолец.

Владислав прошел в калитку и обернулся. Следовавшая за ним Серафима троекратно, по-русски, расцеловалась с Тимофеичем.

— С приездом, Серафимушка. Заждался уже.

Что-то шмелевское, некогда утерянное, виделось Владиславу в этих людях. Не от мира сего, вдруг пришло в голову Владиславу. Так вот это о чем. Не от мира. Можно жить в миру и не отдавать ему себя. Не надо отдавать себя миру. Да, но почему, ради какой цели? Ах да, как это отец Василий говорил? Цель у нас одна — спасение души. И ведь Ирина говорит о том же. Цель. Цельность. Цело-мудрие. Господи, как всё просто. Что же тут непонятного. Цель-то одна. Остальное теряет смысл, если не служит цели. Размениваем себя на гроши мирского, теряя цельность. Теряем цельность — теряем душу. Заполняем образовавшиеся бреши нечистотами. Вот в чем смысл разрешения грехов священником. Вернуть душе целостность.

Головокружение возобновилось. Владислав торопился сформулировать главное, словно от этого напрямую зависела его жизнь. Шумевшее за церковной оградой шоссе скрылось за пределами реальности. Владислав опять оказался рядом с праздником, тихим, светлым и ликующим. Он подошел уже совсем близко. И он не имел права ошибиться дверью: слишком мало времени у него оставалось, он уже знал это.

Перед тем, как пойти в храм, зашли в сторожку. Серафима скинула на пол рюкзак и включила чайник.

— Дедуль, сначала чаю попьем, а то скоро двенадцать. Завтра Адриану причащаться.

Перед тем, как сесть за стол, коротко помолились. После молитвы головокружение исчезло. Владислав этому почти не удивился.

— А ты, мил человек, как здесь оказался? В храме нашем приходилось бывать?

Тимофеичу трудно было сдержать свой интерес к Владиславу. К тому же, надо было узнать, что за человека он впустил в храм ночью, в нарушение всяких инструкций.

Рассказ Владислава о синеглазой бабушке, прихожанке этого храма, заметно взволновал Тимофеича.

— Синие глаза, говоришь... Как ее звали, мил человек, уж не Верой ли?

— Да... Верой... Верой Аристарховной. А...

Тимофеич вдруг вскочил из-за стола, подбежал к полочке с книгами. Вытащил зажатый толстыми томами старый фотоальбом с выдавленной на коричневой кожаной обложке головой оленя в овальной рамке. Аккуратно положил его на стол. Перевернул несколько картонных листов, переложенных калькой, и повернул найденной страницей к Владиславу, ткнув указательным пальцем в одну из фотографий.

— Она?

Владислав онемел. Из далекого прошлого на него смотрели трое: незнакомая женщина, бабушка Вера и... он сам, судя по виду, лет трех от роду. Владислав не мог оторвать глаз от фотографии.

— Ну? — требовал Тимофеич ответа. — Она?

Владислав едва заставил себя ответить.

— Да... Она. И я. А что это за женщина, я не знаю. Откуда у вас эта фотография?

— Откуда. Так это я и снимал вас. Эта женщина — моя мать. Дружили они очень с твоей бабушкой. Неужели не помнишь? Только мама моя вскоре... Это одна из последних фотографий.

Тимофеич выжидающе смотрел на Владислава. Старик часто моргал и в волнении водил сухой ладонью по столу.

— Тимофеич... — Владислав виновато глядел на сторожа. — Прости. Не помню я почти ничего. Мы же недолго здесь жили. Квартиру родители получили. Я потом приезжал сюда, когда вырос, только бабушка Вера совсем старенькая была. В храм уже не ходили.

— В храм она до последнего своего часа ходила. Она ведь и умерла в воскресный день. Причастилась, домой пришла и преставилась, — Тимофеич перекрестился. — Э-йех, ничего-то ты не знаешь о рабе Божией Вере, внучек. Какая молитвенница была. Какой светлой души человек. Ангел.

Это она меня сюда привела, подумал Владислав. Точно она.

— Дивны дела Твои, Господи, — Тимофеич перекрестился на иконы. Прочитал молитву, все, включая маленького Адриана, перекрестились и отправились в храм.

Пропустив вперед Серафиму с Адрианом, Тимофеич придержал за локоть Владислава и доверительно шепнул ему, кивая на Серафиму:

— Моя внучка. Она ведь у нас матушка, да. Батюшку, супруга ее, в сельский приход назначили. Близнецы у них. Натальюшку дома с бабушкой оставила, Адрияшу на обследование в Москву привозила. В больнице лежали. Ничего от болезни не осталось, ни следа. Видишь, что по молитвам бывает. И ты молись, мил человек. Молись, Господь поможет.

Тимофеич включил настенные светильники и растворился в полумраке, деликатно предоставив Владислава самому себе. Владислав медленно прошелся по храму. Задержал взгляд на иконостасе, потом увидел распятие. Перед глазами роились серые мушки, немела лопатка, дышать становилось труднее. Владислав присел на скамью. Он вглядывался в фигуру распятого Христа. В ушах нарастал гул. Ему слышались разговоры и церковное пение. Господи, как красиво поют. Маленький Адриан стоял у распятия и смотрел на Христа, задрав голову. Неужели этот кроха молится, подумал Владислав. Мальчик перевел взгляд на пригвожденные к Кресту стопы. Глаза его удивленно расширились и наполнились слезами. Он встал на мысочки, вытянул ручки вверх, прикрыл ладошками гвозди, вбитые в стопы Христа:

— Мама? Мама! Мамочка! Ему же больно!

Владислав схватился за виски. Слова мальчика пробили сознание разрывной пулей. Ему больно! Вот где правда, как я раньше не понимал. Ему — больно. Ему и сейчас больно. За всех нас больно. А нам нет. Нам не болит Его боль. Нам все равно, мы никого не умеем любить. Мы все мертвы, мертвы безнадежно, пока бесчувственны к Его боли. Ирина, что же ты мне не сказала самого главного. «Я не уверена, что вы к этому готовы...» Да-да, я ведь и правда не был готов. Но сейчас — не поздно ли. Зачем так громко поют? Пожалуйста, потише. Владислав, едва держась на ногах от сильного головокружения, подошел к Распятию. Он с трудом встал на колени, перекрестился непослушной рукой и попросил Христа отпустить ему грехи. Гул в ушах стал нестерпимым, пространство рассыпалось черными мухами и закрутилось в неистовом вращении. Он ощутил сильный удар в голову. Жадно хватая ртом воздух, он несся куда-то с безумной скоростью, потом увидел свои ножки в сандаликах, бегущие по спиральному спуску. Бежать вдруг стало легко и приятно, и он почти не касался ногами пола. Внезапно под сандаликом прогнулась доска, и Славик, проскользнув в образовавшуюся широкую щель в полу, полетел в пропасть, из которой доносились рычащие голоса и хрипы. Славик очень сильно испугался. Черная бесконечность с неумолимой быстротой втягивала его в себя. Господи, помоги, беззвучно закричал он, и в тот же миг поток сияющего света выхватил Славика из темноты. Он вытянул ручки, пытаясь ухватиться за светоносные лучи. Господи, пожалуйста, не бросай меня. Кто-то смотрел на Славика оттуда, из света. И мальчик почувствовал, как неведомая сила выхватила его у бездны и потянула к себе. В сияющих лучах, сверкая белоснежными одеждами, его встречал небесноокий Ангел. Он был так высок и прекрасен, что у Славика от восторга перехватило дыхание. Ангел наклонился к мальчику, коснулся ладонью его головы и отрицательно покачал головой. У Ангела было лицо Ликиного сына Коли.

Тяжесть мгновенно наполнила тело Владислава, и его опять увлекло вниз. Ревущие голоса и хрип уже почти не пугали его. Он словно был облечен новой силой, с которой было не страшно. Стремительно летящему в бездну Владиславу Виленовичу казалось, что он готов ко всему. Однако, увиденное было пострашнее детских ночных кошмаров. Обитателем бездны был вовсе не монстр. Им оказался человек. Человек отвратительно скалился и хрипел. Он был мерзок, и Владислав вдруг увидел все его мерзости — все, от рождения и до сего дня. В этом человеке Владислав с ужасом узнал себя.

* * *

Мысли были похожи на аморфные серые облака. Они лениво наплывали друг на друга, смешивались и не могли обрести форму. Казалось, голова набита ватой. Высокое небо отливало кобальтом. Нетронутое снежное полотно слепило глаза. Ползти предстояло еще долго. Он уже давно выбился из сил, к тому же подтаявший от его дыхания снег так и норовил забиться в рот и нос. Прижавшись щекой к шершавому насту, он пытался отдышаться. Взгляд упирался в бесконечность — туда, где небо сходилось с краем земли. Что там, за горизонтом? Та же снежная пытка? Гладкое белое пространство без единого признака жизни? Или все-таки там жизнь? Я здесь давно? Он скосил глаза вбок и принялся разглядывать крупинки снега. Они таяли от его тепла. Живой, живой, живой. Где я.

Кто-то проверил его пульс, потрогал лоб и взял за руку. Ты кто? Сейчас я тебя увижу. Господи, до чего же тяжелые веки. Кто ты.

Свет. Вопрос. Гул. Не слышу. Число? Зачем. Ты кто.

— Владислав, какое сегодня число, помнишь?

Помню. Двадцатое мая. Нет. Уже двадцать первое. Ты кто.

— Ответить можешь?

— А...

— Глаза открой. Видишь меня? Узнал?

— А... И-и-а.

— Узнал. Молодчина, Владислав. Теперь всё будет хорошо.

Сознание под действием лекарств начало проясняться. Не овощ. Так. Дальше. Ирина. Случайностей не бывает. Не бывает... Что же произошло. Храм. Бабушка Вера. Тимофеич. Кто такой Тимофеич... Ах, да. Распятие. Бег. Падение. Свет. Ангел. Коля! Смерть. Я. Опять удушье. Господи, помоги. Колька, ангел мой хранитель, где ты... Где ты?!

— Ирина Николаевна, ваш Владислав что-то сказать пытается.

— Хо-а.

Иринушка, ради Бога. Догадайся, ты же умница. Я должен его видеть. Моего ангела.

— Хо-а.

— Лика? Это Ирина. Срочно привези сюда Коляшу. Владислав просит. Ты мне будешь объяснять, что в реанимацию не пускают? Под мою ответственность. Какой обед, Лика! Срочно, я сказала.

— Ну всё, Владислав. Лика скоро привезет Колю. Но зайдет он сюда только на пять минут. Отдыхай.

— И-а...

— ?

— Фа-и-о.

— Бога благодари, не меня. Речь восстановится, Владислав. И мы с тобой обязательно наговоримся. Обещаю.

В реанимации человек прикасается вечности. Здесь чаще, чем где бы то ни было, приоткрывается завеса тайны. Сюда не попадают по недоразумению.

Ирина подвела шуршащего бахилами Колю к Владиславу. Поначалу мальчик завороженно глядел на мигающие лампочки приборов. Потом перевел взгляд на человека. Он смотрел на его лицо и, казалось, о чем-то напряженно думал. Заулыбался и подошел ближе. Ирина поставила рядом с Колей табуретку. Коля присел и уперся локтями в край кровати, положив подбородок на кулаки. Коля смотрел и смотрел на Владислава и вдруг тихо рассмеялся. Владислав открыл глаза.

— Хо-а...

С минуту они молча глядели друг на друга. Ирина наблюдала этот невербальный диалог и ловила себя на мысли о неловкости подслушивания. Коля улыбался всё шире и неотрывно смотрел в глаза Владиславу. Ирине очень хотелось оставить их наедине друг с другом, не мешать свершаться тайному и прекрасному. Но она не имела права оставить Колю без присмотра.

— Хо-а...

Владислав только сейчас заметил глубокие неотмирные Колины глаза. Ангел мой, да ты настоящий Маленький Принц. Как я смел не любить тебя, Ангел? Господи, прости мне мою нелюбовь, прости слепоту и надменность. Господи, дай мне еще немного времени, чтобы вкусить этой радости любить. Не забирай меня сейчас... Еще совсем немного времени дай... Господи...

— Де-да... — Коля тронул ладонью влажную дорожку на щеке Владислава. — Не плачешь.

— Хо-а... Аы-ге...

Взволнованная и ничего не понимающая Лика меряла шагами коридор. Как только в дверях показался Коля, Лика бросилась его принимать.

— Ну что, Ириночка, как дядя Славочка?

— За Владислава молись. Состояние постепенно улучшается, перспективы хорошие. Надо будет поработать над речью, но это потом. Самых больших неприятностей с Божией помощью удалось избежать.

— Речь пострадала... Как же он лекции будет читать?

Ирина покачала головой.

— Какие лекции, Лика. Давай сначала сделаем ненужными памперсы.

— Господи, помилуй... Значит, вот как всё серьезно... Ну а Колька-то зачем понадобился?

— А это пусть Николай тебе расскажет, о чем он с дедой говорил.

— Ха, Ириночка. У него спросишь. Он же не говорит почти.

— Еще как говорит. Слушать надо уметь. Слу-шать. Всё, Лика, я на работе. Спасибо за Коляшу.

Ирина приобняла Колю за плечо, тот выскользнул из-под ее руки и уселся в кресло.

Лика попрощалась с Ириной и вдруг удивленно посмотрела на сына:

— Деда? Ты сам так сказал?!

Коля рассеянно стягивал с ног бахилы. Кто-то торопливо пробежал мимо Лики с Колей и нажал кнопку звонка в отделение. Лика не оборачивалась. На звонок выглянула медсестра.

— Доктор Ирина Николаевна занята сейчас. Что вы хотели узнать?

— Скажите, как Владислав себя чувствует. Не знаю его фамилию, он ночью к вам поступил с инсультом. Я ему скорую вчера вызывала. Как он? И еще вот это ему передайте, пожалуйста.

Лика резко обернулась и увидела девушку в бирюзовом платочке и маленького мальчика рядом с ней. Мальчик протягивал медсестре бумажный пакетик, на котором крупными неровными буквами было выведено слово «АНГЕЛ».

— Состояние стабильное. Угрозы для жизни нет. А передачи мы не принимаем. Скоро пациента переведут в другое отделение. Туда и приносите, а здесь нельзя.

— Но я уезжаю и не знаю, когда в Москве теперь окажусь...

— Девушка, здесь реанимация, а не санаторий.

— Простите.

Мальчик растерянно глядел на маму и готов был заплакать.

— Ничего, сынок. В следующий раз подаришь дяде Владиславу иконку. А теперь нам надо бежать на вокзал, иначе не успеем на поезд.

Лика, наконец, обрела дар речи.

— Давайте я вас подвезу, и вы мне всё расскажете. Я дочь Владислава Виленовича, Лика. Правда, водитель я начинающий. Если боитесь....

— Не боюсь. Спаси вас Господь, Лика. Я Серафима.

* * *

Давно уже рассвело, смена была отработана, но Ирина всё не решалась покинуть Владислава. Приступивший к работе коллега убеждал Ирину не тревожиться.

— Ирина Николаевна, не волнуйтесь. Поезжайте домой, вы больше суток не спали. Так нельзя. Вы лучше меня знаете: жизнь вашего родственника вне опасности. Обещаю вам особое к нему отношение и повышенное внимание.

— Да-да... Спасибо. Владислав Виленович не родственник. Просто... очень близкий человек.

От Ирины не ускользнуло, как выразительно переглянулись медсестры при последних ее словах. За окном забарабанили первые капли дождя. Да, надо ехать, до грозы успеть... Ирина подошла к Владиславу. Он спал. Проверила пульс, потрогала лоб. Перекрестила. Сев в машину, почувствовала навалившуюся сильную усталость. Вдали гулко громыхнуло.

— Домой, домой, отсыпаться и приходить в себя. Всё будет хорошо, — сказала себе Ирина и повернула ключ зажигания.

Через пятнадцать минут гроза все-таки догнала Ирину. С небес хлынули такие потоки, что дворники лобового стекла перестали справляться с работой. Ирина припарковалась у первой попавшейся кофейни и быстро нырнула в пахнущее свежемолотыми зернами помещение. На душе было неспокойно. Еще накануне она была убеждена, что расставила все точки над «i» в отношениях с Владиславом. Она видела все движущие им мотивы, даже те, о существовании которых он сам не догадывался. Ей казалось, она говорила правильные слова. Но сейчас... Сейчас все виделось по-другому. Сколько было сказано слов, а самое главное упущено. Почему я не сказала ему о христианской любви? — сокрушалась Ирина. — Ведь именно эти слова намного важнее прочих. Без любви всё, о чем я ему говорила, пустое морализаторство.

Что-то-не-так-что-то-не-так, — дождь будто вбивал гвозди в карниз за окном. Ирина потерла виски и вдохнула густой кофейный аромат. Куда делась выработанная годами невозмутимость? После ужина с Владиславом ничто не потревожило ее душевной ровности. Общение с ним действительно было приятным, она всей душой откликнулась на его откровенность, сопереживала ему, но не более того. Отчего сейчас кажется, будто отношение к этому человеку изменилось кардинально? Оттого, что он сейчас болен и, беспомощный, лежит в реанимации? От жалости? Нет... Она врач, и не такое видала. Не это. Тогда что же...

Тук-так... Тук-так... Тяжелые капли закапали реже, и картина за окном начала проясняться. Что же изменилось... Нет, не что: кто. Владислав. С ним что-то произошло с того момента, как они расстались у ресторана. Зачем он поехал в тот храм? Когда-нибудь Владислав сам расскажет об этом, а пока остается только догадываться. Он так упорно звал Колю. Странно, он ведь никогда не проявлял к нему теплых чувств, Лика не раз с болью говорила о его холодности по отношению к мальчику. И вдруг такой поток любви... Какими глазами он смотрел на Коляшу! И это — «ангел, ангел»... Отец Василий знает, какое отношение Владислав имеет к храму в Лосинке. Сейчас непременно заеду к отцу Василию, он как раз сейчас служит, лишь бы пробок не было, решила Ирина.

Из-за уходящей тучи вырвался длинный солнечный луч. Ударившись о землю, рассыпался тысячью солнечных зайчиков. Один из них, прыгая по стене у кофейного столика, тщетно пытался обратить на себя внимание женщины, устремившей взгляд за окно, на унизанные сверкающими капельками веточки туи. Женщине думалось о мужчине. Ей казалось, она почти всему нашла объяснение. Оставалось прояснить совсем немногое, и тогда душа ее вернется к прежней невозмутимости. Она надеялась, что разговор с батюшкой восполнит недостающие звенья цепи ее логических умозаключений. Но разговор, как ни странно, только внес сумятицу в ее сердце. Отец Василий неожиданно строго запретил Ирине «препарировать чужую душу» и посоветовал больше и глубже думать о своей.

— Не трать время на разгадывание Промысла, не твое это дело, — говорил батюшка. — Твое дело — помочь человеку, которого к тебе Господь привел. И будет с тебя. А то, что ты говоришь, Владислав изменился... Слава Богу, если так. Рано или поздно это должно было произойти.

Вечером длинного и трудного дня Ирина вдруг ясно увидела причину своей неуспокоенности и поняла, почему отец Василий так настоятельно советовал ей сосредоточить внимание на собственной душе. Да, Владислав изменился, но изменилась так же и сама Ирина. А всему виной было глупое женское сердце, дрогнувшее впервые за много лет. И дрогнуло оно не от внимания респектабельного красавца, раскрывшего душу за ужином в ресторане, а от слезы, покатившейся по щеке разбитого инсультом человека при встрече с ангелом по имени Коля. Ирина упала на колени перед образом Спаса Нерукотворного. Она умоляла Его о прощении: впервые за долгие вдовьи годы она за весь день не вспомнила о погибшем супруге. Созданный ею образ «монахини во миру» грозил быть разрушенным. Этому не бывать, твердо сказала себе Ирина. Вдоветь надо красиво. Я справлюсь. И тут же вспомнила слова батюшки о Промысле. А вдруг это... Нет-нет, этому не бывать. А Владислава, как только будет возможно, переведу в ту больницу, где мы познакомились. К отцу Василию под опеку. Там сильные специалисты, да и условия не сравнить с нашими. К тому же, главврач — давний знакомый Владислава, примет его с радостью. А я... Все вернется на круги своя. Справлюсь. И все же... Промысел или искушение?