Омилия

В этот день в Берлине было солнечно, но уже прохладно. Сентябрь, все-таки. Вздыхая, я вышел на балкон, и решительно положил на бок оба горшка с саженцами. Ложкой выковырял из них землю вместе с ростками. Авось, на новом месте приживутся…

Всю дорогу на электричке я осторожно держал в руках тяжелый пакет. Ехать нужно было на другой конец города, до самого Шарлоттенбурга. На выходе из метро снова заплутал: не на ту сторону вышел. А что я, виноват, что они такие одинаковые? Осень выдалась жаркой.

Пока дорогу искал, подобрал еще несколько каштанов. Они здесь валялись везде. Где каштаны росли. Вот и нужные ворота….

Мне показали подходящее для посадок место. Вдоль забора. Кое-где земля была достаточно сырой, в других местах — суховатой. Но выбора у меня не было: другого участка никто не предложит.

Совок для посадки был вполне удобный, но нагибаться приходилось часто, да и солнце палило сильно. Осень выдалась жаркой. Вроде, посадил все. Но совесть местами болела: гарантии, что все саженцы выживут, не было никакой.

Я вздохнул: оставалось только ждать.

Звёзд сегодня на небе — грошú,
Ночь на время осталась без дéла.
И в природе бывают пробелы,
Но страшнее — пробелы души,

Мысли-мухи — вразброс — ни о чём
И корёжит судьбу от сумятиц,
И знобит от тринадцатых пятниц,
Да гори они синим огнём!

Сколько мрака скопилось внутри,
Словно пыли на старой фуфайке!
Исповедую всё, без утайки,
Встречу батюшку сам, у двери…

2012

Маслúчная гора. Кровавый пот.
А сад благоухающий цветёт…
С небес глядит испуганно луна.
Грядёт событий бедственных волна.

Ещё немного, и взойдёт на Крест,
На Свой Страстной Голгофский Эверест,
Тот, Кто безгрешен, Тот, Кто чист и свят,
И будет за грехи других распят.

Не смерти Он боится, не скорбей –
Придавлен злом, пороками людей.
Отцом на время брошен, одинок…
Скорбит смертельно неповинный Бог.

Друзья уснули – те, кого просил
Не спать, держаться из последних сил.
Одно лишь слово Сына, и Отец
Отменит казнь, трагический конец.

Но добровольно Он взойдёт на Крест
И бросит вызов аду, Свой протест.
И жертвой миру станет Божий Сын.
Никто, кроме Него… Лишь Он Один…

09.04.12

 Еще печаль не так сильна,
Хотя давно легла на землю,
Еще пока душа вольна
Сказать любви своей: «Приемлю».

Еще пока возможен шаг
Назад от этой крестной муки,
Хотя разменян на пятак
И предан Бог толпе. И руки

Что деньги взяли, всё дрожат,
Глаза горят огнём беспечным,
Иуды знак толпою взят,
Но проклят временем навечно.

Страстной четверг. Природа ждет
Не то надежды, или света,
И каждый лист, почти как гнёт,
Несет мгновение. Билеты

Давно зевакам царь раздал,
Земной страны. Но Царь Небесный
Один лишь ведал, как призвал,
На Муку Сына. Всё известно

Как лес нагой рыдал и пел,
И в колокольной боли храма,
Ребенок радугу узрел,
Толпа же та не знала срама.

И в исступлении зевак
Свершалось чудо вечной сути,
Христос, распятый за пятак,
Взошел на трон. А вьюга крутит,

Срывает листья с тех дерев,
Что трепетали в миг страданья,
Царя царей. Скрипучий хлев
Ему был домом. Мирозданье

Заметки в дневнике после чтения святых отцов.

Отечество моё не здесь,
                     оно — за облаками.
Пришельцы мы, но если
                                 вера есть,
то Бог наш не оставит нас,
Он с нами.

Так будем терпеливо крест нести,
нам в жизни данный,
                       биться со грехами
упорно, неотступно, как с врагом.
Чтобы Христос коснулся нас
                           молитвой и слезами.

Тишина разлилась по церковным углам,
Все притихли, лишь теплятся свечи.
Нежный дым из кадильниц – густой фимиам
Лёг к молящимся людям на плечи.

Скорбь на лицах у всех, скупо слёзы блестят –
Вспоминаются Страсти Христовы.
И слова режут сердце, набатом звучат,
И в глазах муки Крестные снова.

Как же, Господи, мог Ты всё это стерпеть?
Сколько силы в Тебе и смиренья?
Невозможно представить, тем паче смотреть
На страданья Твои и мученья!

Иглы нáмертво впились – Твой «царский» венец
Обрамляет главу Пресвятую.
Ты – Единый Безгрешный, но Бог, Твой Отец,
Выбрал долю Тебе непростую.

Ты всё знаешь, и воля Отца для Тебя
Есть закон, что исполнить придётся.
Ты сознательно терпишь, всех грешных любя,
А в груди сердце трепетно бьётся.

Нет живого кусочка на теле Твоём –
Изуверы исправно старались.
Очи кровью залиты, но даже при том,
Все глумились и злобно плевались.

Эппштайн. Маленький городок возле Франкфурта. Не того, что на Одере, на границе с Польшей. А на Майне. В Западной Германии.

Городок маленький и живописный. Горы Таунус. Развалины старинного замка. Речка, ставшая ручейком. Одна часть города — в долине, другая — разбросана по горам. Хотя, в этих местах, самая высокая гора — меньше тысячи метров высотой. И то в стороне. По всем этим горам тропинки проложены, чтобы туристам было удобнее. Через гору перейдешь — и новый городок. Все они аккуратные, чистые, одинаковые. Грибов в лесах много, ягод тоже. Ведь местные жители их не берут: боятся отравиться. Привыкли все съедобное в магазинах покупать. Однажды я зашел в местный магазинчик, и увидел старинную гравюру: вид Эппштайна: стаи уток плавают по пруду. Судя по рисунку, пруд этот образовался после того, как местный ручеек перегородили плотиной. Сама плотина была четко прорисована на гравюре. Да, все меняется: сегодня этот ручеек утка бы вброд перешла.

Уже позади скорбный час ожиданья,
Молитва к Отцу в Гефсиманскую ночь,
Когда выбор сделан был в пользу страданья,
Когда предстояло Себя превозмочь.

О Господи, как же маслины пахучи!
Как ночь превосходна, луна хороша!
Но кто, как не Ты о Кресте знает лучше –
Смертельно скорбит и страдает душа.

Вот факельный блеск осветил, словно сцену,
Трагических действий площадку в саду.
Иуда-предатель замыслил измену –
Лобзаньем обжёг, осквернил чистоту.

Клеймо на чело всему роду земному
Своим поцелуем Иуда нанёс.
Могло ли в ту ночь всё пойти по-другому?
Могло – не могло… Без ответа вопрос.

«Мой друг, целованием ли предаёшь ты?
Три года ходил ты со Мной, хлеб Мой ел.
Сидел за столом у Меня, так чего ж ты
Так дерзко предать нашу дружбу посмел?»

Но поздно… Душа умерла у Иуды.
Навеки погибла всем грешным в пример…
И полнится ад, быстро множатся груды
Душ наглых изменников, злостных химер…

11.04.12

Как чуткое сердце – молитвы предтеча,
Оно не подвластно тоске –
Апрельское утро, но будет ли вечер,
А если и будет, то с кем?

По улице Пушкина, дальше – по плану:
Сбежать мимо пашен, садов,
Да к дикой черешне, у края баштана,
От города, книг, неладов,

Где небо другое, где всё – по-другому
И воздух росистый густой.
Я, кажется тут, не скучаю по дому,
И трогаю ветви рукой…
2012

 Непостижимость этих звуков,
Так, словно в них – иная явь,
Чем просто шум, чем просто мука,
Что не познаешь, не приняв.

Так зазвучит порой как песня
В душе поэта суть времен,
И сердца трепетом воскреснет,
И зазвенит, как перезвон,

То плеск волны, то шепот листьев,
В любви нет истины иной,
И невесомы станут кисти
Дерев уставших. Солнца зной

Не обожжет влюбленных. В этом
Сокрыта истина земли,
Совсем не нужно быть поэтом,
Чтоб ждать и верить. Тихо шли

Года по миру. И не тайна,
Как облетали листья вниз,
А то, как встретились случайно
Мы на земле. И тихий бриз

С непостижимым шумом моря
Ласкал пространство. День угас
А звуки мира снова спорят
Один и с другим, но не о нас

В Гефсиманском саду
тишина и покой.
Только адская боль
неотступно со мной —
сердце мне разрывает.
Стенает душа:
смерть вонзается жалом
по чуть-чуть, не спеша.
Мне бы птицею в небо
вспорхнуть — улететь,
мне бы жизнь, словно песню,
скорее допеть.
Растопырив ладони,
черпать облака...
Жизнь уже невозможна,
смерть же медлит пока.

Виктор сидел под деревом и дышал. Конечно, он дышал и в городе, но не так, как здесь. Он жадно вдыхал в себя волшебные струи, казавшиеся ему зелеными на вкус. Воздух этого леса был весь пронизан запахом трав и листьев, пряным ароматом камыша в соседнем болотце. Сверху же его чуть присыпали птичьим щебетом и жужжанием жуков и пчел.

— Здорово, что я сюда выбрался. Только этот запах в репортаже не опишешь, все равно пресно получится.

Он полулежа прислонился к огромному дубу. Дерево жило здесь не одну сотню лет, пока не дождалось городского гостя, чтобы тот прислонился к его массивному корявому стволу.

Именно в этот ствол с визгом и чмоканьем вонзилась пуля. В двадцати сантиметрах от головы Виктора. Тот медленно сполз на землю, взъерошив о кору дуба волосы на затылке. И во время: вторая пуля вонзилась в дуб именно в том месте, где только что была голова Виктора.

— Снайпер… Откуда?! И зачем я ему понадобился? Миллионов у меня нет, политикой не увлекаюсь.

Виктор отполз в небольшую ложбинку. Следующая пуля срезала ветвь, которая накрыла Виктора точно балдахином.

— Спасибо, прикрыли…

Котик

Недовольно лает пёс:
Не отдам коту я кость!

Но ответил котик псу:
Кость и сам я не возьму.

Если рыбка бы была,
То стащил бы без труда!

Мишка

Мишка плачет и рычит:
Сильно зуб его болит:

Вы быстрей меня лечите,
В лес скорее отпустите.

Там в лесу бочонок мёда,
Мне доесть его охота!

Зайка

Зайка спрятался под куст:
Никакой я вам не трус.
А дрожу я потому,
Страшно очень одному!

Забодает нас коза!
Настроенья нет с утра.

Навострила она рожки
И бежит к нам по дорожке.

Стой, коза, не торопись!
Лучше нам ты улыбнись!

Угостим тебя мы травкой
Молочко, чтоб было сладко.

Из цветов сплетём венок
Чтоб хорошим стал денёк.

Мы погладим твою шёрстку,
Бантик сделаем на рожку.

И не будешь ты бодливой,
Станешь доброй и счастливой!

Хуже, думаю, нет — быть всегда убегающим
От Света. Привычка адамова…
Ненавижу свою тишину,
Где не просто один, а со всем вытекающим,
Ни друга, ни близкого сáмого,
Отвернулись иконы к окну…
2012

Облака.

На что похожи облака? –
Ты в книжку посмотри пока.
Вот зайчик с поднятым ушком,
А вот медведь с большим мешком…
Теперь посмотрим в небо сами:
Ну, кто живет под небесами?

Кто где живет? (На даче)

Под листком сидит букашка,
Значит, там букашкин дом.
У козы рогатой, Машки,
Дом в сарае за прудом.
Пруд, конечно, дом для рыбки,
Улей – пчелкин теремок.
А в саду живет под липкой
Серый еж – Колючий Бок.
Муравейник у дорожки, -
Муравьишки - там и тут…
А щенок и обе кошки
С нами в комнате живут!

Солнышко садится.

Стало тише и прохладней,
Ветер дунул и угас.
Сядем с мамой на веранде –
Смотрит солнышко на нас!
Очень низко, очень близко –
И закуталось слегка
В золотые, расписные
Одеяльца-облака.
Солнцу спать пора, и это

Дремлет ночь на постели моей,
Лунный свет ее сон охраняет.
Время смотрит из тайны своей,
Как свеча на столе догорает.

Ночь и время в молитве слились,
Вечность в сердце бутон распускает.
Капли воска на стол пролились,
И звезда на востоке мерцает.

Сохнут кончики влажных ресниц,
Лунный свет растворяется в небе,
Слышен крик пробудившихся птиц-
Таким светлым рассвет еще не был.

Пальцы мягко касаются струн,
Тихо вторит на тонкой свирели
Утро - давний проверенный друг,
Пахнут ладаном гроздья сирени.

Так спокойно уставшей душе,
После бденья она отдыхает.
Паутинку с прозрачным драже
Ветер молча на ветке качает.

Взор скользит по святой синеве
В середину горящего круга,
Посчастливилось грешному мне
Видеть вновь восходящее чудо.

8.4.2012 г.

Шли военные годы…
Дом родимый покинув,
В пламя жарких походов
Уходили мужчины.
Не за сладкие речи,
Все печали изведав,
Русской женщины плечи
Приближали победу.

И победа созрела,
Счастьем грезили страны.
Да, война отгремела,
Но оставила раны.
Время раны не лечит –
Время раны латает.
Русской женщины плечи
Боль сынов принимают.

Ныне мирных стремлений
Нам ниспослана милость,
Новый пульс поколений…
Но не всё изменилось:
В зыбком веке беспечном
Немощь многих покрыли
Русской женщины плечи,
Что спасают Россию.

15.12.2010 г.

Завтрак: кофе «Чёрная карта»,
Серый рис, овощной «бешамéль»*…
Допиваю остатки марта
И приветствую строгий апрель…

Солнце, сосны, рыжие стрéлки
По стволам: то на землю, то ввысь.
Это белки, простые белки,
Вот она — настоящая жизнь…
2012

*бешамель – соус