Я уехал от всех

«Есть какая-то глубина покаяния, когда
достаточно всем сердцем пожалеть о драконе
и он превратится в принца»…
(сл. неизвестного автора)

Я уехал от всех
В настороженный лес,
Взяв с собою любимые книги.
Здесь — беззлобия мир, здесь не мучает грех,
Городские уходят интриги.

К своему шалашу
Никого не зову,
Словно мне одному места мало.
Благодатью лесной голос плоти глушу,
Чтоб свободней душа задышала.

Обнимет яблонька меня

Обнимет яблонька меня
Зелёною листвою.
И нежность ту в себе храня,
Пойду за синевою.

Пойду сквозь сказочный рассвет
Росистою травою,
И верба мне помашет вслед
Родительской рукою.

Бежит речушка бойко вдаль,
На солнышке сверкает.
И, словно раздобыв рояль,
Маэстро-луг играет.

Ну что, Санёк...

Ну что, Санёк, до дна за братьев наших,
В бою каргу с косою повидавших...
А помнишь, брат, как ты под Хрящеватым
Витька тащил... Враг жёстко сыпал «градом»,
Горело небо, и земля пылала,
Тела вокруг на части разрывало,
А вы ползли... И истекая кровью,
Твердил Витёк: «Не выжить нам с тобою.
Я не жилец, оставь меня, спасайся...»
Ракета... рядом... вспышка... звуки вальса...
Очнулся... цел... крик радостный комбата:
«А вы с Витьком везучие ребята!»...
...Ну что, давай до дна, за тех, кто выжил,
Кто под огнём из круга ада вышел...

В ночи

В молитве звезд с луной песчаной,
Стихает ход часов нечаянно.
От рук моих на досках чистых,
Качают тени четки с кистью.

В тиши лишь камыша шуршанье,
И мышь летучая шершаво,
Вспорхнув от сна, в одно касанье,
Прошелестит на крыше храма.

Ночная многолика тишина!
Она одна и не одна —
С ней словом  Бог заговорит,
Когда устами мир молчит.

Течёт молитва, как ручей,
Парит, как вешнее дыханье.
Напротив ревностных речей,
Хранит безмолвьем созерцанье.

Свеча покоит сердце здраво,
Но плотский ум разит прилог,
Огня смятенье влево — вправо,
Развеет мысль псалтыри слог.

Благословенны нам ветра

Благословенны нам ветра
От юности, которые несли куда-то.
На горах славного Петра
Мы были молоды и рады.
От вод широкого Днепра
И стен Екатеринослава
Судьба течением вела
На пристань к Волге Ярослава.

Теперь мы зрелы.
От праотцев нам белых прядь волос.
Средь наших храмов поседелых,
Мне кажется, и я подрос.

Как нам мала душа и сердце мало,
Что славу не вместить отцов бывалых.
И как ты растеклась повсюду Русь!
Где Родина? Ответить я себе берусь.

Цунами

На сердце бежит за волною волна,
Смывая легко, что построено нами.
Обманчивый штиль прятал шторм и цунами,
И вот уже больше я не влюблена.
Крылатые тени легли на крыльцо,
Тьма льется в окно, избавление мнимо.
Стою, закрывая руками лицо
Самой себе вру, будто все поправимо.
Расплата настигла — уйди, не жалей.
Боль схватит за горло и сдавит сильнее.
Как это смешно, смейтесь все, кто мудрее,
Над глупой девчачьей любовью моей.
В ноябрьских тучах теряется свет,
Мы в этой грозе не останемся живы.
Бесчисленных молний вздуваются жилы,
Возмездие рядом, прощения нет...
Так лечит ослепшую душу Господь.
Уже не осталось ни воли, ни злости,
И жизни моей перебитые кости

Летим до слова — человек...

Он весь — сияние и свет,
Мой сад живой цветет доныне,
И в городской камней пустыне
Там много выплакано лет.

О чем — не помню, далека
И сушь дворов и слез горячка,
А все несет по миру скачка —
Кому ответ, кому тоска.

А мне бы выплакать печаль,
Ту, что бесплодна и безлика,
И выплавить тоску и с криком
Ворваться на судеб причал.

Тебя, превечный мой Господь...

Тебя, превечный мой Господь,
Незримо славит вся природа —
И лики ангельского рода,
И бессловесных тварей плоть. 
Но, внемля страсти, человек
От Божьих нег бежит к пороку —
Изведать воли,
                      но по сроку
Смерть обрывает сей побег. 

Очень толковый словарь

Само-вар — холостяк на кухне.

Уха-жёр — любитель ухи.

Нерадивый — ничему нерадующийся человек, пессимист.

Пчеловек — жизненный период пчелы.

Кашелёк — маленький кашель.

Натюрморд — фотоснимок крупным планом четвероногих любимцев.

Западня — красивые рассказы о западном образе жизни.

Собеседник

Мой собеседник пресловутый —
Ночной обманчивый покой,
Побудь со мной хоть две минуты
Сиделкой, уткой подсадной,

Потусторонней ахинеей
Средь хитроумной западни.
Твоё дыхание сильнее
Непрошибаемой брони.

Твоё присутствие знакомо,
Как слов бегущая строка,
Как старый снимок из альбома
Измятый временем слегка.

«кто бы не сказал тебе: ты достоин...»

кто бы не сказал тебе: ты достоин
большего — любви или места в сонме, —
улыбнись, мол, «видите? — я спокоен...»,
но грешок свой — теплый еще — припомни!

кто бы не позвал тебя, гласом трубным,
из смолы горячей — в холодный омут, —
обмахнись смирения тихой пудрой,
всё тогда окажется по-другому:

вместо ангелов выскользнут духи злые,
но не запугать тебя смертью тела:
это наваждение скоро схлынет,
если будеш помнить о кромке белой...

В горняя! В горняя!

«В горняя! В горняя»
(последние слова святителя Григория Паламы)

Отчего так тихо в доме отчем
И тогда, когда в висках звеня,
Именем моим, как деда впрочем,
Позовут нечаянно меня

Прадеды и юные ребята...
В лицах их на фотографии печать
Сохранится в них улыбка чья-то
Так похожа на моих отца и мать.

И родители ушли в тот мир неведом.
С мала в небеса я простирал свой взор.
С крыши мне тогда казалось ближе небо,
Там и лестница осталась и с тех пор.

Из пустоты я черпал пустоту...

Из пустоты я черпал пустоту,
Чтоб пустоту наполнить пустотою,
Наивно полагая, что мечту
Своею неумелой рифмой строю.

Да, только сор лепил строка к строке,
Считая строф подобие стихами.
Как глупый зодчий строил на песке,
Ненужными перебирал словами.

Скажи, безумец, для чего творил,
Коль ни таланта нету, ни уменья?
Истратил столько времени и сил...
Так пусть же предан будешь ты забвенью!

Страницы