Не оракул я и не вещатель,
И не знаю – с кем будете Вы,
Надоело мне слово “приятель”
В окончании каждой главы.
Сколько ж можно грустить беспричинно?
Мне наскучила Ваша печаль.
Напоследок пройдёмся мы чинно,
Друг для друга уже отзвучав.
Не оракул я и не вещатель,
И не знаю – с кем будете Вы,
Надоело мне слово “приятель”
В окончании каждой главы.
Сколько ж можно грустить беспричинно?
Мне наскучила Ваша печаль.
Напоследок пройдёмся мы чинно,
Друг для друга уже отзвучав.
Этот мир из мгновений: из точек,
роя точек – событий и чувств…
Он мерцает от вздохов и стука
одиноких озябших сердец.
Так живём мы без Бога, пока вдруг
… нас не клюнет с жаровни петух.
Задохнувшись от боли, ты ясно
осознаешь бессилье своё.
И тогда, заглянув в свою душу,
удивляясь её пустоте
и обломкам от «грозных» сражений
(где победа позорней, чем смерть),
«Как же так, – скажешь, – а достиженья,
мир и радость, успехи и труд?».
Для чего это всё?.. Всё ветшает,
вместе с нами рассыплется в прах.
Жизнь важна, если движешься к Богу:
к миру Высшего смысла, Любви.
«Я несу Тебе, Господи, душу,
помоги мне её донести!»
Хотите — верьте, хотите — нет! Но эти строки напол-
нены такой позитивной энергией, кото-
рая способна понять, обнять и согреть всех, чьи глаза
соприкасаются сейчас с ними. Превозмогая понятное любопыт-
ство, согласитесь, хочется в это поверить, разузорить свою при-
вычную повседневность чудом воскрешения всего самого
дорогого и лучшего, что было в нашей жизни.
И именно в эту минуту оно может нас посетить, взывая к нам
лад молитвенного строя и возбуждая чувство Благодарения Богу за
все, что мы имели, имеем и чем будем еще владеть.
Эта предстоящая встреча посылает тепло жизненного потока,
Из малой искры став пожаром,
Огонь, в стремленье яром,
По зданьям разлился в глухой полночный час.
При общей той тревоге
Потерянный Алмаз
Едва сквозь пыль мелькал, валяясь по дороге.
«Как ты, со всей своей игрой, —
Сказал Огонь, — ничтожен предо мной!
И сколь навычное потребно зренье,
Чтоб различить тебя при малом отдаленье,
Или с простым стеклом, иль с каплею воды,
Когда в них луч иль мой, иль солнечный играет!
Уж я не говорю, что все тебе беды,
Что на тебя ни попадает:
Безделка — ленты лоскуток;
Как часто блеск твой затмевает,
Красивые маски на полке стояли,
и души себя среди них выбирали.
Одна же искала, искала, искала...
Себя не найдя, начинала сначала...
Подружки смеялись над нею в ладошки:
какая нелепость! красы в ней ни крошки!
Душа умывалась от горя слезами —
и всё хорошела: чертами, глазами...
Подружки, не видя к красе перемены,
по прежнему дружно жужжали, без смены.
Пока к ним царица однажды взошла:
как солнце прекрасны лицо и душа.
От солнца растаяли маски и лики —
безóбразным лицам страшны даже блики
красы настоящей.
То, ищущий, помни:
не маскам на полках, а Богу лишь вонми!
Среди глубокой, мрачной ночи уныло тянутся звучные отклики часовых, прерывают ея священную тишину. Ободряет, утешает часоваго голос его товарища: на душу его действует благотворно та мысль, то чувство, что есть человек в одинаковой с ним доле, в одной участи.
Утешителен, отраден для христианина голос его собрата в этой тьме и сени смертной, в которой мы совершаем наше земное странствование, шествуя к небу. Что скажу вам с отдаленной моей стражи? какую мысль утешительную понесут к вам мои звуки? – Услышьте то, что и мне доставляет особенную пользу; услышьте слова Спасителя, предложенныя Им для общаго сведения, назидания, подкрепления всех странников земли: «В терпении вашем стяжите души вашию (Лк. 21:19).
Для страждущей души моей
Искал я на земле врачей,
Искал я помощи, отрады:
Моим болезням были рады.
Надежда тщетна на друзей
Моих минувших счастья дней:
Они со мною пировали —
И одаль встали в дни печали.
Не утушит тоски вино!
Напрасно сердцу утешенья
Искать среди самозабвенья:
Грустней пробудится оно.
Зарисовки научного сотрудника, работающего в фондах музея, в культовом отделе. 1982.
Удивительное состояние:
Как сожжённые мосты…
Словно в вечном состязании,
Словно вечные посты…
Открываются страницы:
Я, как будто, ворожу,
И Евангелие ложится,
Предо мной, где я сижу.
Ничего не понимая,
Что-то силюсь прочитать,
А свеча так быстро тает-
Не успела осознать...
Снова книгу закрываю-
Не понятен мне язык.
Вдруг, спиною ощущаю:
Строго смотрит Божий Лик…
И магически, вдруг, тянет
Вновь Евангелие открыть:
-Хоть куда уж жизнь пусть канет,
Но хочу источник пить!
У Андрея детей было девятеро. Пятеро мальчишек, остальные – девчонки. И жена-красавица. Осанистая такая, с тугой русой косой до середины спины – настоящая русская баба, как в сказке. Да и сам Андрей – мужик не промах. В плечах – косая сажень, борода с благородной сединкой. У таких мужиков любое дело в руках спорится, за что ни возьмется. И кузнец, и плотник… В селе, где они жили, краше семьи не было. Всем на зависть.
Юлии Энгельгардт
Уроки Любви получаем до смертного часа.
До самой последней минуты, последнего вздоха,
До взгляда последнего, что обнимает пространство.
У чувств безграничных свой счёт, равноценный Эпохе
Прозрений. Они приближаются к сердцу не сразу.
Проверка на прочность Любви - элемент постоянства,
Который не каждому нужен и даже опасен.
Но если открыта душа - мир подлунный прекрасен.
И Космос, как друг, тебя впустит для дальних полётов.
Любовь - это звёздный корабль с надёжным пилотом,
Летящий сквозь бездны Галактик.
Мой бестрепетный враг,
отравляющий тело и душу,
отнимающий хлеб
и святыню бросающий псам,
не злорадствуй, что врат
теснота неприступна - я сдюжу,
пыльный крохотный склеп
сокровенному слову "сезам"
доверяя. Но ты
не сдаёшься - сильнее объятья
ненавидящих рук,
смертоносен и твой поцелуй.
В чаше чистой воды
вымыв душу, и тело, и платье,
понесу и хоругвь,
и свой крест на засеянный луг.
Здесь всё мне враждебно,
всё смерти тлетворным дыханием дышит:
Пронзительный ветер, тяжелые воды,
пары из болота,
Измены погоды и вечно
нахмуро-грозящее небо.
Как бледен луч солнечный,
Бельта повитый туманом и мглою!
Не греет он — жжет!.. Не люблю,
не люблю я сиянье без жизни!
Сражен я недугом, окован как цепью,
к одру им прикован,
Им в келии заперт. Затворник невольный.
Встретились как-то во дворе котенок и щенок. Заинтересовались друг другом, носы обнюхали и разговорились.
- Привет, - сказал щенок. - Давай дружить!
- Давай, - осторожно ответил котенок. - только сразу честно скажи: будешь смеяться?
- Обязательно! Обожаю веселиться! Мама говорит, это у меня "щенячий восторг".
- Да нет, надо мной смеяться не будешь? Дразниться не станешь, как мои приятели?
- А что их в тебе смешит? Мне кажется, ты симпатичный, - с улыбкой признался щенок.
- А ты присмотрись. Видишь: у меня глаза разные. Один желтый, а другой - голубой.
Добро и зло в наше время поменялись ролями. Добро стало смешным и немодным. Зло преподносится как нечто естественное и необходимое. Добро теряет доверие. Зло обретает несокрушимое алиби. Кому-то удалось вывернуть мир наизнанку и убедить остальных, что так и должно быть. Этот новый мир, получивший название «постмодерн», отличает склонность к отрицанию и разрушению. Традиции и старые формы не могут восприниматься всерьёз постмодернистским сознанием, требующим уничтожения всего, что проникнуто традиционным пафосом.
Человек, добившись послабления своей зависимости от природы, не выдержал напряжения и решил удовольствоваться достигнутым. Как школьник, которому ради пятёрок надоело корпеть над учениками, забрасывает книги и отдаётся улице.
Давно хотелось написать об этом. Ещё в период миссионерской «чесотки», когда шли споры о правомерности православных групп в соцсетях. Когда многие говорили о необходимости присутствовать везде ради миссионерского воздействия и о недопустимости «самомаргинализации», если можно так сказать — то есть, недопустимости создания групп в соцсетях не ради миссии, а просто ради общения с себе подобными, с единомышленниками. Тогда ещё подумалось о какой-то странной подмене понятий. Ведь есть обычная, природная необходимость жизни в себе и для себя. Странно думать о внешней миссии, забывая о реальных нуждах внутренней жизни.
В доме моём тишина,
в доме моём покой.
Знаю, я не одна –
это Господь со мной.
Тихо горит свеча.
Отблески от огня.
Это Его любовь
оберегает меня.
Слушаю, как тишина
нежно звенит в вышине.
Это поёт душа.
Мир и покой во мне.
Ну что тебе ещё, смешная, нужно?
На свете слёз и горестей не счесть,
а у тебя - лекарство всех недужных,
надежда на покой нетленный есть.
Чего ты ищешь там, где нет спасенья,
зачем стремишься, глупая, пропасть?
Есть у тебя заветный день весенний,
дающий (даром) над страстями власть -
и для тебя, заблудшей, ярко-красный
готов наряд, потир с вином налит.
Приди и виждь, как светел и прекрасен
Его любви нерукотворный лик.
Одной из загадок психологического опыта, о котором пойдет речь в этой статье, является обретение слова или высказывания, которые оказываются ключевыми в разрешении патогенного конфликта: «двухголосого» слова-высказывания. Начнем с описания уровней и разновидностей такого рода опыта.
Многими испытано влияние аудитории на характер речевых высказываний; чем более лектор склонен к импровизации, тем явственнее и многограннее проявляется зависимость его от слушателей: одна и та же тема раскрывается в различном словесном, интонационном, ритмическом, стилевом и т.д. оформлениях. Аудитория оказывается молчаливым собеседником в диалоге и нередко способствует рождению новых слов, мыслей, примеров, аргументов. Объяснить это сознательной настроенностью лектора на данную аудиторию возможно лишь до некоторой степени и далеко не всегда: нередки случаи, когда причина того или иного настроя выясняется лишь постфактум.
Когда мне стукнуло восемь лет, бабушка подарила мне на елку красивую тетрадь в синем сафьянном переплете и сказала: «Вот тебе альбом, записывай в него все, что тебе покажется умным и хорошим; и пусть каждый из нас напишет тебе что-нибудь на память»... Вот было разочарование!.. Мне так хотелось оловянных солдатиков, они даже по ночам мне снились... И вдруг — альбом. Какая скучища... Но дедушка взял мою сафьянную тетрадь и написал на первой странице: «Если хочешь счастья, не думай о лишениях; учись обходиться без лишнего»... Да, хорошо ему было говорить: «не думай»... А мне было до слез обидно. Но пришлось примириться...
«Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может» (1 Кор. 2:14—15).
Как это так? Почему «душевный человек не принимает того, что от Духа Божия», мало того: как он может почитать это «безумием»? И что значит «судить духовно»?
На языке светском «человеком душевным» обычно называют того человека, у которого проявляются лучшие качества души — человека доброго, сердечного. Почему же такой человек может не принимать того, что «от Духа Божия» и даже почитать это «безумием»? Не учили ли нас ещё с детства, что человек состоит из души и тела и что, хотя тело создано из земли, но зато душа — это высшее начало в человеке, она Божественного происхождения и стремится к Богу? Как же эта душа может быть чуждой Божию и не принимать то, что от Духа Божия происходит? Но вот и апостол Иуда, брат Господень, в своем соборном послании, говоря о том, что «в последния времена появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям, которые отделят себя от единства веры», как бы в пояснение потом прибавляет: «это люди душевные, не имеющие духа» (Иуд. 19).
Что это за люди душевные? И почему Слово Божие относится к ним неодобрительно?